Филиппа Грегори - Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса
— Ступай к себе и ложись в постель, — сказал он. — Я во всем разберусь. Тебя, разумеется, не следовало так тревожить. Тебе вообще не следовало об этом говорить.
— Хорошо, я вернусь к себе, — пообещала я. — А ты пообещай, что Тедди останется с нами. Ты только скажи, что Тедди может остаться, и я сразу же уйду.
И тут я с ужасом увидела, что в дверях стоит королева-мать.
— Идем, я сама провожу тебя, — предложила она. У нее за спиной толпились фрейлины. — Идем же.
Я колебалась.
— Ступай, — повторил Генрих. — Моя мать тебя проводит. А я все улажу и чуть позже зайду к тебе.
— Но Тедди останется с нами? — снова спросила я.
Генрих явно колебался. И пока он молчал, его мать успела незаметно меня обойти и из-за спины крепко обхватить руками за талию. На какое-то мгновение мне показалось, что она просто решила так продемонстрировать свое ласковое отношение к невестке, но потом я почувствовала всю силу ее хватки: я даже пошевелиться в ее объятиях не могла. Две фрейлины, подойдя ко мне, взяли меня под руки. Я просто поверить не могла тому, что меня, королеву, удерживают силой! Моему изумлению и возмущению не было предела, а тут еще одна из фрейлин схватила Мэгги, ей помогали две других, а гвардейцы тем временем силой оторвали Тедди от пола и попросту вынесли мальчика наружу.
— Нет! — пронзительно вскрикнула я.
Мэгги тщетно пыталась вырваться из рук фрейлин и даже брыкалась, но они держали ее крепко и не дали броситься вслед за братом.
— Нет! — снова крикнула я. — Вы не можете забрать Тедди, он же ничего дурного не сделал! Только не в Тауэр! Только не Тедди!..
Генрих бросил на меня поистине ужасающий взгляд — при этом его мать по-прежнему удерживала меня силой, а я вырывалась! — затем резко повернулся и вышел из комнаты, сопровождаемый своей стражей.
— Генри! — пронзительно крикнула я ему вслед.
Но миледи закрыла мне рот своей жесткой ладонью, и мы услышали грохот гвардейских сапог на галерее, а затем и на дальней лестнице, ведущей вниз. Хлопнула внешняя дверь, наступила тишина, и миледи наконец убрала свою руку. Я тут же возмущенно воскликнула:
— Да как вы посмели! Как вы вообще смеете меня удерживать? Немедленно отпустите меня!
— Я отведу тебя в твою комнату, — ровным тоном заявила она. — Тебе нельзя волноваться.
— Но я уже очень взволнована! — закричала я. — Взволнована и огорчена! Тедди нельзя отправлять в Тауэр!
Она мне даже не ответила. Просто кивком приказала своим фрейлинам следовать за нею, и они решительно повлекли меня прочь. Я слышала, как зарыдала у меня за спиной Мэгги, как женщины, которые ее держали, бережно опустили девочку на пол, вытерли ей лицо и стали нашептывать, что все будет хорошо. Моя сестра Сесили тоже была в ужасе от этой сцены семейного насилия. Я хотела, чтобы она позвала нашу мать, но, видимо, от пережитого потрясения она как-то сразу резко поглупела и только смотрела то на меня, то на королеву-мать, словно та успела отрастить клыки и крылья и теперь, точно злобный демон, держала меня в плену.
— Идем же, — сказала мне миледи. — Тебе следует прилечь.
И она пошла вперед. Ее верные прислужницы наконец-то отпустили меня — действительно, не нести же им меня? — и я… покорно пошла за нею следом, изо всех сил стараясь взять себя в руки и говорить спокойным тоном.
— И все же, миледи, я должна просить вас вмешаться и заступиться за моего маленького кузена Эдварда, — сказала я, глядя на застывшую спину моей свекрови, на ее белый апостольник и напряженно приподнятые плечи. — Я умоляю вас: поговорите с вашим сыном, попросите его освободить Тедди! Вы же знаете, что Тедди — совсем еще ребенок, невинный ребенок, в голове которого нет ни одной дурной мысли. К тому же он ведь находится под вашей опекой, и любое обвинение в его адрес отразится на вас.
Но леди Маргарет ничего мне не отвечала; она просто шла впереди, преодолевая одну закрытую дверь за другой, а я слепо следовала за ней, пытаясь найти такие слова, которые заставили бы ее остановиться, обернуться и внять моим требованиям и мольбам. Наконец она открыла двойные двери какой-то полутемной комнаты, и я в последний раз повторила:
— Он ведь находится под вашей опекой. Ему следует находиться при вас…
Но она мне так и не ответила. Сказала только:
— Сюда. Входи и отдыхай.
Я вошла и тут же снова повернулась к ней:
— Леди Маргарет, я умоляю вас… — И тут я увидела, что все ее фрейлины также последовали за нами в это полутемное помещение, а последняя заперла дверь и молча передала ключ миледи.
— Что это вы делаете? — возмутилась я.
— Это твои родильные покои, — пояснила миледи.
И только тут до меня дошло, куда она меня вела. В мои родильные покои! Это была красивая продолговатая комната с высокими арочными окнами, которые были так плотно занавешены гобеленами, что внутрь не просачивалось ни капли света. Одна из фрейлин уже зажигала свечи, их желтый мерцающий свет осветил голые каменные стены и высокий сводчатый потолок. Дальний конец комнаты был отгорожен чем-то вроде ширмы, и я заметила там алтарь, свечи, горевшие перед дароносицей, распятие и картину, изображавшую Богородицу. Перед ширмой стояли сиденья для молений, а чуть ближе ко мне размещался камин, перед которым было поставлено большое удобное кресло, и вокруг него, точно для задушевной беседы, разместились всевозможные сиденья поменьше. Чувствуя, как по спине ползет озноб, я продолжала осматриваться и заметила на столике возле большого кресла свое шитье и ту книгу, которую читала перед тем, как прилегла отдохнуть; книга была раскрыта на той же странице, что и у меня в спальне.
В другом конце комнаты стоял обеденный стол и шесть стульев, а на столе — чудесные кувшины венецианского стекла с вином и водой, золоченые тарелки, приготовленные для вечерней трапезы, и печенье на тот случай, если я проголодаюсь.
Рядом с собой я увидела огромную кровать с толстыми дубовыми столбиками, роскошным балдахином и занавесями. В изножии стоял сундук, и я, повинуясь внезапному порыву, открыла его; там, аккуратно сложенные и пересыпанные лепестками лаванды, лежали мои любимые платья и мое лучшее белье; все было абсолютно готово к тому моменту, когда я снова смогу это надеть. Рядом с сундуком была еще кушетка для дневного отдыха и чудесная королевская колыбель, резная, с инкрустацией; колыбель была аккуратно застелена.
— Что это такое? — спросила я, словно не понимая. — Что это? Что?
— Ты находишься в родильных покоях, — терпеливо пояснила леди Маргарет, словно разговаривая с дурочкой. — Ради твоего здоровья и здоровья твоего ребенка мы…
— Но как же Тедди?
— Его отвезли в Тауэр. Во имя его же собственной безопасности. Здесь находиться опасно. Его необходимо тщательно охранять. Но я непременно поговорю о нем с королем. И передам тебе все, что он мне ответит. Он, без сомнения, рассудит правильно.
— Я сама хочу прямо сейчас повидаться с королем!
Леди Маргарет помолчала. Потом снова, как дурочке, попыталась втолковать мне:
— Прямо сейчас, дочь моя, увидеться с ним ты не сможешь. Ты и сама прекрасно это знаешь. Ни с ним, ни с каким-либо другим мужчиной. С мужчинами тебе видеться запрещено, пока ты не покинешь родильные покои. Но я обещаю, что стану непременно передавать своему сыну все твои послания — как устные, так и письменные. Если хочешь, можешь хоть сейчас написать ему письмо.
— Когда я рожу, вам все равно придется выпустить меня отсюда! — задыхаясь от гнева, сказала я. У меня было такое ощущение, словно в этой комнате совсем не осталось воздуха, и я лишь с трудом могу наполнить легкие. — Тогда я обязательно расскажу королю, как вы меня здесь заперли! Насильно! Точно в темницу!
Миледи вздохнула с таким видом, словно я несу полную чушь.
— Ну право же, ваша милость! Вам следует успокоиться. Ведь мы же договорились, что сегодня вечером вы отправитесь в родильные покои. Вы же прекрасно знали, что произойдет это именно сегодня.
— А как же торжественный обед и прощание с придворными?
— Ваше здоровье сейчас этого не позволяет. Вы же сами сказали, что плохо себя чувствуете.
Я была настолько удивлена столь откровенной ложью, что еле слышно выдохнула:
— Когда я это сказала?
— Вы сказали, что страшно расстроены. Вы сказали, что очень волнуетесь, а здесь вам не грозят ни расстройства, ни волнения. Так что вы останетесь здесь, под моим неустанным присмотром, пока ваше дитя благополучно не появится на свет.
— Я желаю видеть мою мать! Я желаю немедленно ее видеть! — заявила я. И пришла в бешенство, услышав, как дрожит мой голос. Но я действительно боялась своей свекрови — особенно в этой затемненной комнате — и в ее присутствии чувствовала себя абсолютно бессильной. Мои первые детские воспоминания были связаны с нашим пребыванием в святом убежище под часовней Вестминстерского аббатства, в сырых и холодных комнатах, и с тех пор я испытывала непреодолимый ужас, оказавшись в любом замкнутом пространстве. Тем более запертом на ключ, тем более полутемном. Так что в эту минуту меня всю трясло от гнева и страха. — Я хочу видеть мою мать, — повторила я. — Король обещал, что я ее увижу. Король обещал, что она будет здесь со мной.
