Мария Галина - Медведки
Тетя Лиза качнула свежекрашеной прической.
– Сереженька, Александр Яковлевич о вас так много говорил!
Они еще немножко пообнимались. У Сметанкина было лицо абсолютно счастливого человека. Мне сделалось его жалко. Может, он был бы не таким плохим родственником?
Обнимая за плечи Сметанкина, папа гордо огляделся и заметил меня.
– А вот и мой сын, – сказал он. В голосе его по-прежнему звучала гордость, скорее всего – по инерции.
– Мы встречались, – сказал Сметанкин дружелюбно.
– Он у меня писатель, – сказал папа.
Откуда он это взял? Но я протестовать не стал.
– Знаю, – сурово сказал Сметанкин.
– И его… – Папа запнулся, поскольку статус Рогнеды был для него неясен. Еще бы, после всего, что она ему наплела.
– Моя невеста, – сказал я. А вдруг на этом безумном сборище все сказанное становится правдой?
– На самом деле я его стилист, – с холодной сверкающей улыбкой пояснила Рогнеда.
Это Сметанкина не интересовало. Его интересовал папа. И тетя Лиза. И другие родственники.
У Сметанкина была своя магия. Магия Рогнеды на него не действовала.
– Вы сидите рядом со мной, дядя Саша, – сказал он папе, – и не спорьте.
– Конечно, Сереженька, – согласился папа.
– Там таблички расставлены.
Сметанкин окинул взглядом холл, где кучками толпились гости. Я подумал, что лицо его опять изменилось: он стал похож на кого-то очень знакомого… старая фотография? Пятна света на дощатой поверхности столика? Мороженое из мокрой алюминиевой вазочки? Господи, он был точь-в-точь мой папа в молодости. С известными поправками, конечно.
Но ведь этого не может быть.
Он не имеет к нашей семье никакого отношения.
Или Эмма Генриховна ошиблась? И он никакой не ее сын. Бывают же совпадения.
Официант в черном пиджаке ловко продвигался меж гостей, держа на согнутой руке поднос с бокалами шампанского. Пузырьки отрывались от чуть матовых стенок, уходили вверх и пропадали в никуда.
Я взял бокал шампанского и не глядя передал Рогнеде. Второй взял себе. Шампанское было холодным. И вообще неплохим.
Тетя Лиза оживленно переговаривалась с супружеской парой: женщина с широким северным лицом и ее невысокий костистый лысоватый спутник. Красноярские родичи? Дети тети Аллы?
Распахнутое небо за панорамными окнами медленно темнело, припухшие полосы облаков смыкались, словно нечувствительно срастались края операционных швов.
Родственники немножко освоились и начали разбредаться по холлу. Такое броуновское движение, как обычно бывает в компаниях, где все чужие друг другу и пытаются найти хотя бы кого-то, с кем можно поговорить.
За широкой приоткрытой дверью я видел огромный стол, накрытый крахмальной белой скатертью, на белых тарелках белые конусы салфеток. Вилки и ножи холодно блестели в свете люстр. Все вместе напоминало о торжестве хирургии.
Никаких трупов в канализационных колодцах, никаких бедных обманутых стариков, ничего. Разве что Левицкая с ним в сговоре, а это уж совсем невероятно.
Мошенник не он, а я. Потому что я придумал ему родственников. Вызвал их из небытия. Вот они, ходят по холлу, пьют шампанское.
Тут в глаза мне ударил острый свет, и я сощурился. Какой-то тип, оказывается, бегал вокруг с зеркалкой. Ну да, нанятый фотограф. Чтобы запечатлеть встречу родственников для истории.
Впрочем, вспышки загорались и гасли сразу в нескольких местах. То ли Сметанкин нанял целую свору фотографов, то ли набежали корреспонденты из местной прессы с их природным сродством к халявной выпивке и сентиментальным новостным поводам. А тут такая удача – и то и другое сразу.
По глазам ударила вторая вспышка. Похоже, фотографы начали потихоньку стягиваться в наш угол. Еще бы, мы с Рогнедой были самой колоритной парой.
Один, с бейджиком “Пресса”, вообще стоял с диктофоном наготове. Рука, держащая диктофон, блестела от пота. Если он такой нервный, почему выбрал эту профессию?
Я пожалел его и сказал:
– Да?
– Вот вы, писатель… Писатель ведь? – Он радостно задвигал диктофоном, приноравливаясь к моему голосу.
– Безусловно, – сказал я. – Трубка. Паркер. Видите, вот паркер. Кем я еще могу быть?
Он неуверенно усмехнулся. Ему очень хотелось сделать материал. И чтобы дали поесть. Если можно. Похоже, фрилансер.
– Как вам это… событие?
– Романтично, – сказал я, – симптоматично. Символично. Родственные узы. Мистический брак городов. Союз Севера и Юга, можно сказать. Воссоединение. Я вижу это так.
– Вы, наверное, используете этот сюжет в своих будущих произведениях?
– Жизнь, – сказал я, – лучший сценарист. Такой сюжет… не осмелится выдумать ни один приличный автор. Потому что его обвинят в пошлости и потакании дешевым вкусам толпы. Вы меня понимаете?
– Да, – растерянно сказал он.
– Вот и хорошо, – сказал я, – пойдем, Рогнеда. Познакомимся с родственниками.
Тетя Лиза продолжала беседовать с парочкой северных родственников. Она подносила к глазам платочек. И родственница подносила к глазам платочек. А родственник обнимал ее за плечи.
– Семочка, – всхлипнула тетя Лиза, – познакомься, это Риточка, дочка тети Аллы.
Так я и думал.
Тетя Лиза на самом деле мне не тетя, а двоюродная сестра. Просто у папы и тети Сони была большая разница в возрасте.
– Риточка, а это Сема. А это Риточкин муж, Витя. Мы с Риточкой как раз говорим, как жаль, что тетя Алла не дожила до этого дня.
– Да, – сказал я, – надо чаще встречаться.
Папа стоял в секторе, сплошь освещенном фотовспышками, он был словно сухое дерево в грозу. Рядом с ним, рука об руку, стоял Сметанкин. Фамильное сходство отчетливо просматривалось. Репортеры вокруг них припадали на одно колено, точно вассалы.
Витя, оказывается, тряс мне руку. Я высвободил руку и сказал:
– Очень приятно.
– Елизавета Львовна говорит, вы писатель, – сказал Витя. У него были набрякшие веки и маленькие бесцветные глазки. Волосы он зачесал поперек лысины. Никогда не понимал, зачем они это делают. Не лучше ли носить свою лысину с честью? Мало волос – много тестостерона. Так говорят, во всяком случае.
– Вроде того, – сказал я.
– Не скромничайте, это сразу видно.
Он обратил вопросительный взгляд к Рогнеде.
– Моя невеста, – сказал я.
– Модель?
– Я стилист, – сказала Рогнеда, улыбаясь алым вампирским ртом, – а он шутит.
– Писателю полезно иметь личного стилиста, хи-хи-хи… Я бы не прочь. Бизнес-стиль, знаете… Имидж в наше время – это все…
– Я дорого беру, – сказала Рогнеда.
– Я бы… можно вас на минутку? – Он вновь обернулся ко мне, бокал с шампанским он сжимал в руке, точно мертвую птицу со скрученной шеей. Костяшки на пальцах были белыми.
– Да, – сказал я, – да, конечно.
На столике за колонной уже стояло несколько пустых бокалов из-под шампанского. Сколько же Сметанкин во все это вбухал?
– Слушаю, – сказал я.
– Вы его хорошо знаете? – спросил Витя и, морщась, отхлебнул из бокала. Наверное, шампанское показалось ему слишком кислым. – Этого вашего родственника?
– Нашего родственника, – сказал я, улыбаясь, – нет, откуда? Он же только недавно сюда приехал.
– И вы никогда не переписывались с ним прежде? Нет?
– Как я понял, – сказал я, – он решил восстанавливать семейные связи совсем недавно. Знал ли я его раньше? Нет, не знал.
– Но он надежный человек?
– Понятия не имею.
– Такой прием стоит денег.
– Безусловно.
Этот Витя мне не нравился. И как это тетя Алла допустила такой мезальянс? Или больше на Риточку никто не польстился?
– Я задумал одно дело, – сказал Витя, – очень перспективное дело. Перспективный бизнес. Но нужен начальный капитал. Вложение. Вы вроде пользуетесь тут влиянием. Поговорите с ним, а? Мы могли бы на паях.
– С ним?
– И с вами. Как с посредником. Или вы хотите сразу? Если он вложится. Скажем, семь процентов от сделки…
– Пятнадцать, – сказал я.
– Что?
– Пятнадцать. Вы не деловой человек. Это стандартный процент за посредничество.
– Я деловой человек, – сказал Витя. Лицо его жалобно искривилось, а волосенки прилипли к лысине. – Но у меня нету… только квартира… под залог. Они преследуют меня, вы понимаете?
– Кто?
– Эти люди. Я неосмотрительно поручился, понимаете? И теперь…
Бедная, бедная Риточка.
– Если я не отдам им эту сумму… А чтобы отдать, я должен сначала ее иметь. И если он, этот Сергей… Мы же родственники…
У него все-таки было мало тестостерона.
– Я поговорю с ним, – сказал я, – правда поговорю.
Может, он и правда подкинет им денег? Все-таки дочка тети Аллы.
Или наймет киллера. Нет человека – нет долга. Нет долга – нет проблемы.
Киллер дешевле обойдется.
– Спасибо! – Он опять собрался трясти мне руку.
