Владислав Дорофеев - Ортодокс (сборник)

Секирная горка. «Небо в небо!». – Говорят монахи. С горки в низину спускается длиннющая деревянная лестница – «лестница в небо» – к кладбищу монашескому, разрушенному, а потом засеянному при большевиках мучениками. Там стоит крест, там внизу камни святые. Во времена ГУЛАГа (1922–1938) здесь в храме был штрафной изолятор, здесь никогда не топили зимой. Через две недели люди сходили с ума от холода. Никто не выживал.

Сегодня исповедался. Тяжесть такая спала с души – залетал и запрыгал пташкой. Даже дети почувствовали силу монастырской, глубинной, истинной, сильной исповеди. Я почувствовал после исповеди – прикосновение к величию Божьему. Великая сила меня осенила. Я сподобился взойти выше себя, вчерашнего. Бог – всегда, во всем. Бог – это все. После исповеди у меня слезы полились из глаз. Я благодарил Бога за то, что он меня простил, за то, что у него нашлось место и для меня грешного, за то, что он меня не оставил. После исповеди было ощущение, что я при Боге, что это и есть – стяжание Духа Святого.

Веет от монастырской службы древностью, дыханием Востока.

Серафим Саровский говорил, что есть два Богом избранных народа – евреи и русские, остальные – «слюна Господня». Все же Бог терпит иудаизм. Иудаизм – это связующая нить между прошлым и будущим! – навсегда! Иудаизм, как и язычество, не мог быть и не стал вселенской религией, оставаясь провинциальной идеологией. Господь сделал шаг к новому духовному развитию человека, выведя цивилизацию из тупика. В христианстве смерть стала благом, а блаженные одним из оснований веры. В иудаизме – смерть главное наказание. Нет блаженных. Лишь раз, при возвращении ковчега из Ваала в Мелхолу царь Давид юродствовал. И все. Первый блаженный – Христос – убит руками объегоренного Пилата. Один народ – одна религия – это время вспять, это – добро, превращенное когда-нибудь во зло. Кровосмешение. Моисей вывел евреев из Египта. Но Моисей – всего лишь старательный ученик, рядом с Серафимом Саровским – существом неземным к концу жизни. Серафим Саровский был частью Бога при жизни. Серафим никогда бы не согласился с убийством человека. Ради любых целей. Жертвовал бы собой. В отличие от Моисея. Моисей – мифологический человек – человек Ветхого Завета – идеал для подражания в раннем мессианском христианстве и иудаизме, помешанных на идее мессианства, то есть неравенстве. Серафим – современный человек. Пример человеческого равенства перед Богом. Мессия – каждый из нас. Если каждый из нас – это монах.

Если следовать логике монашества, которое оканчивается схимой, вся Россия при большевиках была в схиме. Россия наказана не за грехи, а за святость немыслимую. И были немыслимые испытания ради будущих движений и достижений. Не в этой жизни. Большевистская зараза – это награда России за святость. Мученики ушли в рай. Страна ушла в рай.

Кажется, я лучше стал чувствовать человека. Надо просто настраиваться на человека – жить в какой-то момент его чувствами.

А что и как чувствовали воспитатели матерей, вырастившие убийц царской семьи?! Не понимаю! Как надо было воспитать Ленина или Сталина, или Чикотилло, чтобы сердца их были совершенно свободны от любви к людям! Это воспитание – без Бога в сердце. Воспитавшие человеконенавистников матери – не женщины. Это – человеческий навоз. Или – люди Ветхого Завета, вместе со своими выродками, опоздавшие к рождению на две тысячи лет.

Монашеский распорядок жесток. Только в воскресенье утренняя служба в восемь утра. Во все остальные дни в шесть утра. Выходных нет – это смешно. У Бога нет выходных – это немыслимо. Но есть праздники, которые заменяют наши выходные. В праздники служба еще больше.

Был крестный ход вокруг монастыря – изображен крест, которым закрыли монастырь от всех бед. Останавливались в четырех местах, и славили, и молебен водный справляли, и окропляли всех людей. Особая энергия пронизывала монастырь в этот момент. Когда мы стояли у центрального входа, было ощущение – это и есть главное. Все другое теперь ничтожно и сомнительно. Все другое теперь можно хоронить, забыть, отложить, заменить.

Первое место, где я вне Пасхи почувствовал Духа Святого – это Соловки.

Бог – это Время. Время у Бога, принадлежит Богу. Во время крестного хода время будто растворилось в молитве.

Что же я такое? Что во мне изменилось?

Я стал шире душой. Более терпелив и терпимее. Я вижу людей, их души чувствую в этом море жизни. Могу воспеть Богу свою просьбу. Попробовать объяснить Богу свою проблему.

Дивный обряд: после приложения к мощам святых отцов-основателей священники и братия, паломники становятся у стены и обнимают друг друга. Священники тебя благословляют, и все просят прощения друг у друга. Так каждый день, на вечерней службе. Дивно, человеколюбиво, Богу угодно, просто красиво. Удивительные обряды России – удивительные обряды древних христиан. Просить друг у друга прощение – это апостольский обычай.

Сегодня утром на службе Ася встала именно в том месте, и в то время, чтобы быть на виду. Ася чувствует путь славы. Ася оживает.

Злость, обида – занятия сугубо светские, без Бога в сердце, произнесенные. Я не понимаю, как мне совладать с нежной злостью и ненавистью, которыми пропитано мое сердце ко многим людям?! Как мне излечиться от этого бреда. Боже! Вразуми меня.

Монастырь остается для меня закрытым.

На Соловецких островах стояла святая тысяча поклонных деревянных десятиметровых крестов. Святая тысяча тонн крестов. Все порушили большевики, на дрова, или так, для острастки, после закрытия монастыря в 1923 году. Теперь кресты делают заново. Уже сделали пять крестов, из которых три стоят в Норвегии на русском поморском кладбище. Скоро такой крест поставят перед монастырем в гавани, на островке. Вес креста – одна тонна, длина десять метров, он уже вырезан.

Духовник для наместника и благочинного монастыря – отец Иоанн (Крестьянкин) из Псково-Печерского монастыря. Наместник и благочинный приезжают к отцу Иоанну исповедываться раз в год. Он же утверждает эскизы крестов и алтаря, что режут для Никольского собора в Соловецком монастыре. Есть один крест на Соловках, который он не утверждал.

На Анзерском острове был скит, церковь, братский корпус. При большевиках там был лагерь, при котором было огромное кладбище. Среди могил выросла береза крестом.

Удивительно приятно приложиться к мощам отцов-основателей. Подойти под благословение, затем обнять монаха и попросить у него прощения и поклониться ему: «Прости, брат!».

Долго молился в пустом храме у мощей Зосимы, Савватия и Германа. Просил прощения и вразумления. Я получил всё, что хотел. Я получил ответы о бывшей жене, о работе, о родителях новой моей жены, о рождении Веры до венчания. И еще я получил защиту от врагов: строй светлых монахов-воинов – крепость Божья. Я долго шел, хотя и стремительно, вглубь и ввысь. Летел сквозь что-то воздушное, потом водяное, сначала вниз, потом долго вверх. Наконец, я увидел, как святые отцы вышли ко мне на свет и встали вокруг меня. Теперь у меня есть место, недоступное врагу. А враг – кругом, всё ему подвластно, только место, охраняемое преподобными, он не может захватить. Я увидел огромный всеобъемлющий, лукавый глаз врага, который наблюдает за мной всегда, чтобы тут же и воспользоваться моими ошибками.

Говорил с отцом Германом – благочинным монастыря. Он духовник братии. Не очень умный, но в нем много чистоты и святости. Настоящий монах, с утонченным восприятием мира, приобретенным постом и воздержанием, молитвами и духовной аскезой. Голос его странно тонок. Это – монашеский голос.

Отец Герман в разговоре со мной выделил все мои болевые устремления – дети («их непослушание»), семья («блуд и неопределенность»), отношение к обществу («спасение России начни с себя»), духовный отец («пойдешь туда-то, найдешь того-то»).

Сегодня залезали с детьми и отцом Севастианом на колокольню. Разруха. Но красота – дух захватывает.

Подрясник, ряса, пояс, клобук, мантия. Мантия – как крылья ангела. Мантию носил Господь.

Нынешние монахи не готовы к спору. Это, видимо, пока от слабости. Да и умом не блещут. Это, видимо, оттого, что лучшие в монашество не идут. А, возможно, и не шли никогда. Впрочем, вера в этом и не нуждается. Умные монахи – это проблема. Ум монаху вредит. Вводит в сомнение. Допустим, ушел бы в монашество Достоевский, остался бы один пшик. Еще один монах…

Чтобы понять сегодняшнее монашество, не надо его сравнивать с прошлым. Ибо монашество не умирало.

Удивительная традиция. Присутствующие в храме в начале службы читают «во здравие» и «упокой» братьев и сестер, умерших или здравствующих, имена которых назначены или заказаны для упоминания в монастыре.

Монахи уже не могут без молитвы, без службы, вне монастыря – у них в том потребность и нужда, и жажда. Это их смысл жизни. А многочисленные труды их только затем, чтобы обеспечить необходимым себя и свою службу по спасению своей души и людских душ.