Эльмира Нетесова - Тонкий лед

—   Федор Дмитриевич, я полгода по врачам ходил. А толку? Они ничего не признавали. Говорили в один голос, что здоров. А я чувствовал, что живу на пределе. Думал, свихнусь. И если б не дед, точно в психушке оказался бы,— не выдержав, вмешался Платонов.

«Возьмется ли он мне помочь?» — задумался Со­колов. Глянув на Егора, спросил:

—   Ты обо мне можешь попросить Кондрата? Я сам не хочу рисковать. Отказав мне, он и тебя не послуша­ет. А так, когда через тебя, все же шанс остается.

—   Хорошо! Договорились! — согласился Платонов.

—   Стебанутые вы оба! Одумайтесь, к старику на­вострились, к зэку! Ждите, он поможет...

—   Так ведь вылечил меня! — напомнил Егор.

—   Не верю в них! Если был сильным знахарем, почему не может воздействовать на прокурора?

—   Федь, не фузи примитивщину. Ты не веришь и не надо, но и нам не мешай. Не вяжи руки. Что мы теряем? Ничего! А вдруг получится? Если перестанем верить в чудо, оно и не случится. А я с детства люблю сказки, может, потому и нынче смотрю и очень уважаю муль­тики.

—  Да вы сами психи, оба ненормальные! — качал головой Касьянов.

—  Ладно, пусть мы — шизики! А ты жизнерадост­ный рахитик, отморозок замороченный! Не клевал тебя в задницу жареный петух, потому не поймешь нас. Но завтра с утра отпусти ко мне Егора. Если хоть немного считаешься со мной как с человеком, если дорога тебе моя жизнь,— попросил Александр Иванович.

—  Договорились! Приедет. Кстати, не считай меня совсем кондовым. Я тоже кое в чем волоку. Все зимы пью таежный сбор вместо чая. Тебе предлагал много раз, ты слушать не стал. А ведь мое тоже лечит про­студу и головную боль, желудок и кишечник, сердце и суставы,— хвалился Федор Дмитриевич, признавшись невольно,— вот когда на пенсию выйду, пасеку заведу. Займусь пчелами. Мед стану качать, внуков баловать. Самое стариковское дело, серьезное и прибыльное.

—   Не загадывай, доживи сначала,— отмахнулся Со­колов.

—  Я мечтаю, может, получится...

—  Ну, да! Если в твоем гареме ничего не случится.

—   Почему гарем? Я там не отметился ни разу. Не грешен!

—   В гареме есть хозяин. То его воля как им управ­лять,— подморгнул Соколов Егору.

Тот смутился, покраснел.

—  А вот Платонов с тобой не согласен. Нельзя из зоны лепить монастырь. Бабы должны всегда помнить, кто они! Верно говорю? — потянулся к Егору и выта­щил из кармана куртки Зоин платочек.

—  Женщина появилась у дружбана! Но почему-то прячет, не хочет знакомить. Верно, уж очень красивая! Боится, что уведем! — смотрел Соколов вприщур на Егора.

Тот не знал, куда деваться от пронзительного взгля­да. Не понимал, как попал Зоин платок в карман его куртки? Платонов краснел, не находил ответа.

—   Молчишь? А почему? Или секрет имеешь от нас? — удивился Касьянов.

—   С замужней флиртуешь? — спросил Соколов.

Егор отрицательно замотал головой. Слова застря­ли поперек горла.

—   О! Да это не просто платок, в нем ключ от квар­тиры. Видишь, булавкой пристегнут. Это уже что-то. Имеешь успех у женщины, если тебе такое доверили!

Ни соврать, ни выкрутиться. Платонов сидел слов­но на горячих углях голой задницей и мысленно ругал Зойку последними словами.

—   Скажи хоть, кто она? — настаивал Соколов.

Егор молчал.

—   Чего заткнулся? Или с кем-то из зоны спутал­ся? — нахмурился Касьянов.

—   Да нет же, нет! — вырвалось отчаянное.

Федор Дмитриевич разулыбался.

—   Пронесло!

—   Чего ж скрываешь? — не отставал Соколов.

—   Пока рано говорить, да и не о чем. Между нами ничего.

—   Не темни! Ключи от дома чужим не дают и не доверяют. Мы с Федей тертые, побывали в передел­ках. И эта ситуевина нам тоже знакома. Колись, дружбан! Сам скажи,— предложил Александр Иванович.

—   Ну, это мое личное дело. Она мне — не жена. Таких еще сколько будет. О каждой докладывать дол­жен?— упрямился Егор.

—  Ты где работаешь? Под кобеля откосить хочешь? Мы ли тебя не знаем?—усмехнулся Соколов.

—   Ну, что вам от меня надо? Я же не лезу к вам в души! — взмолился человек.

—   А кто в твою суется? Пойми, если оступишься, больно будет не только тебе, а всем нам.

—   Она уже вольная! Отбыла свое ни за что,— рас­сказал о женщине все, что знал.

Касьянов слушал молча, уставившись в огонь костерка, изредка подкладывал сухие ветки, ждал, когда вскипит чайник.

Александр Иванович сидел на пеньке, сцепив руки до бела. Изредка качал головой, о чем-то напряженно думал, вслушивался в каждое слово Егора, Не пере­бивал. Когда Платонов умолк, Федор Дмитриевич ска­зал задумчиво:

—   Если решишь остаться с нею, сложности тебя, конечно, не минуют и через годы. Ты это знаешь сам. У нас легко получить спецотметку в паспорт, а вот смыть ее попробуй.

—   Федь, не в том беда. Тут милиция пошла б на­встречу. Есть свои мужики, надежные, быстро б очис­тили. Но Егор в нашей системе до пенсии, а значит, здесь, в Поронайске вынужден жить. В городе, мне вам не говорить, все друг друга знают с отметками и без них. Один есть выход: уехать на материк. Но это нереально. На новом месте все заново придется на­живать и устраиваться. Как сложится, куда возьмут и кем, какая зарплата, а главное, сколько лет служить до пенсии? Вдвое больше! А зарплата притом — вдвое меньше. Поневоле задумаешься!

—   Егор, а ты что надумал?

—   Пока ничего не решил. Рано. Присмотреться нуж­но, чтоб не получилось как с Томкой... А может, так и оставлю, как есть, не создавая семьи. Кому она нужна теперь? Мне даже удобнее без обязанностей. Никаких забот, да и Зойка в жены не рвется.

—   Ну, я — не советчик в таких делах. Только одно запомни крепко, это — Сахалин. Путевую бабу из-под носа уведут. Хорошая женщина на сугробе не заваля­ется. Пока ты к ней присматриваешься, ее из рук выр­вут. С год одна поживет, пока привыкнет к ней город, а если местная, в любой день уведут,— говорил Кась­янов задумчиво.

—   Тужить не стану. Найду другую. К женщине не стоит привыкать, да и не хочу обнадеживать. Я не связываю ей руки. Сам предлагал найти другого, говорил, что не смогу жениться. Она, кажется, поняла и согла­силась.

—   А ты, дружбан, трусоватый! С бабой в постель ложишься на ночь, потом обижаешь ее! Как последний чмо, отморозок, а не мужик! Не хочешь жениться, не базарь вслух! Сделай вашу связь радостной. Пусть она не ругает, а ждет тебя, дурака! — выпалил Соколов, не глядя на Егора, и кинул ему на колени платок с клю­чом.— Бери! Тебе это — лучшая награда. Не позорься даже при временной связи. Мужика в тебе оценили, а человека сам не роняй. Дошло или нет? — глянул колюче.

—   Пусть время покажет! — сунул платок в карман, не глядя.

—   Кому покажет, другого накажет,— обронил Кась­янов.

—   Не велика потеря,— отозвался Егор эхом.

—   Тебе виднее...

—   Большее упустил.

—   Сам дурак! Твоя Томка — нормальная женщина. Ее стоило любить и беречь, а ты ее как домработницу запряг, без просвета. Да если б я свою вот так держал, она от меня давно б слиняла. И Федю бросила б жена! Верно говорю? — повернулся Соколов к Федору Дмит­риевичу.

—   Теперь уж нет. На дачу ездим, а раньше тоже в кино водил, гуляли по берегу моря. Или в гости с со­бой брал. Вечерами по городу гуляли. Женщина — су­щество капризное: не уделил ей внимания, обид — пол­ная пазуха. Вот мой родственник, знаешь, как посту­пает, чтоб не вести жену на прогулку? Приходит с ра­боты, к чему-нибудь придерется, вспыхнет ссора. Вот тебе и повод остаться дома! Хитер гад!

—  А ночью как в постель ложится? — прищурился Соколов.

—   Молча. Спиной к спине. Так до утра.

—   Говно твой родственник! Как человек — подлый! А уж как мужик — вовсе плевка не стоит. Бабе надо б повернуться и дать такому мужу хорошего пинка из постели! Чтоб в стенку рылом вписался, гнус!

—   Я и сам его не уважаю, Ну, что за дела? Прихо­дит к нам — мы накормим, напоим, а к нему заявись — стакан чая не даст! Во, жлоб!

—   Это от женщины зависит. Какой порядок заве­дет, так и будет,— не согласился Егор.— Я своей теще ничего не говорю. Она сама каждого угостит. Никого не отпустит голодным, хотя не из сахалинцев. Натура у нее добрая. Может, потому что сама в жизни часто бедствовала,— вставил Платонов грустно.