Банни Гуджон - Девственницы
Вот было бы здорово, если бы к ним на праздник приехал двоюродный брат! Стейси представила, как танцует с ним медленный танец. Может быть, потом она скинет туфли и они убегут на луг, в Трюинов лес; она покажет ему шпионский лагерь и тайные реликвии в коробке из-под печенья, а потом он, может быть, ее поцелует и они поженятся. Двоюродным можно… если только у них нет детей.
Мама взяла в каждую руку по яйцу и покатала по мраморной доске. Скорлупа хрупнула и пошла трещинами.
Когда острая боль начала ослабевать, Дороти осела на землю и прижалась спиной к дубу. Луна отражалась в треснутом зеркале в цветочной рамке, которое по-прежнему свисало с гвоздя на дереве. Она с трудом дотянулась до зеркала, сняла его и принялась изучать свое отражение. Лицо блестело от пота и раскраснелось от схваток. Когда сегодня после обеда у нее отошли воды, она пришла прямо сюда, в лагерь. Она не знала почему, но ей казалось, что лагерь — единственное место, куда она может пойти. Тогда здесь было еще светло, и ее первые схватки сопровождались криками чаек и ворон. Задрав голову, она увидела, как черные и белые птицы носятся над крышей шалаша. Схватки у нее начались два часа назад. Дороти плотнее завернулась в вязаное покрывало. Вот опять, начинается… Она уронила зеркало, когда в узкий лаз протиснулась Лилли. Зеркало раскололось на три ровных осколка.
— Ой, Дороти! Господи! — Лилли подползла к подруге и обняла ее. — Но как же… Здесь нельзя рожать!
Дороти покачала головой:
— Лилли, уже поздно. Схватки каждые две минуты. В книге написано, что уже скоро… — Лицо ее исказилось, приступ боли швырнул ее на землю, пятки проделали узкие ложбинки в земляном полу. — Лилли, ты должна мне помочь! — сказала она. — Кроме тебя, никто мне не поможет!
— Я не знаю, что делать! Что мне делать?
— Лилли, вспомни о крольчихах. Ты ведь принимала роды у крольчих… — Дороти схватила полотенце в клетку и сунула в рот, чтобы не закричать.
Лилли взяла фонарик и повесила его на гвоздь, где раньше висело зеркало. Луч света падал на ноги Дороти, оставляя лицо в тени. Лилли села на корточки и осторожно откинула покрывало.
— Головка! Показалась головка! Ой, Дороти, давай я лучше сбегаю и кого-нибудь приведу!
Дороти вытащила изо рта полотенце.
— Оставайся на месте, мать твою! Лилли, ты мне нужна… — Она снова упала на землю. — Я не знаю, когда надо тужиться, я ничего не знаю! — Дороти подняла ноги и застонала; стон, казалось, одновременно исходил от земли, дерева и самой Дороти.
— Господи! — прошептала Лилли. — Тужься, Дороти! Тужься!
Дороти натужилась изо всех сил, откинув голову назад. Теперь, когда дуб сбросил листву, она увидела сквозь сплетение голых ветвей первые проблески звезд. Боль снова усилилась, но на сей раз она сопровождалась ужасным оцепенением, которое охватило тело, как наркозом. Боль захватила и разум Дороти, и тело, и ничего не оставалось делать, кроме как выносить ее.
Она прислонилась спиной к стволу дуба и схватилась руками за березовые ветки, которые полгода назад Тот и Стейси вплетали в стены шалаша. Они казались гладкими и прочными.
На сей раз схватка продолжалась дольше, и ее охватило горячее желание поскорее вытолкнуть ребенка из своего тела. Если она сумеет его вытолкнуть, все закончится. Она снова напряглась и закричала. Ее крики как будто поднимались ввысь по дереву, по веткам и выше, к звездам. Наверху проснулись птицы и вспорхнули вверх светлой волной, отчетливо видной на фоне темного неба.
Лилли, всхлипывая, сидела и заглядывала Дороти между ногами.
— У тебя мальчик, Дороти! Маленький мальчик… Но чем перерезать пуповину? У нас ничего нет!
Дороти передернуло; она с трудом показала на коробку между корнями:
— Реликвии, Лилли. В коробке есть нож и веревка.
Лилли отбросила крышку и вытащила из коробки перочинный нож и моток шпагата. Она отрезала два куска шпагата и туго перевязала пуповину в двух местах. Потом взяла нож и попробовала его остроту на подушечке своего пальца.
— Погоди, — сказала Дороти. — Дай его мне.
Новорожденный, весь в крови и грязи, пару раз булькнул и огласил воздух первыми криками. Лилли вытерла ему ротик и носик подолом юбки и передала малыша Дороти. Та положила его себе на грудь — ею руководил древний инстинкт, знание, на много веков старше ее самой.
— Дороти, вас обоих надо отправить в больницу. Просто на всякий случай.
Дороти поцеловала малыша в лобик и покачала головой.
— Нет, Лилли. Прошу тебя, сделай для меня еще кое-что. — Она завернула ребенка в клетчатое банное полотенце и передала подруге. — Отнеси его куда-нибудь в такое место, чтобы его нашли.
— Куда?
Дороти села, опершись спиной на ствол дуба.
— Отнеси его к клубу. Там его обязательно найдут.
— А как же ты?
— Со мной все будет в порядке. — Она подняла с земли вязаное покрывало, сложила вдвое и протянула Лилли. — Вот, закутай его. Он не должен замерзнуть.
Лилли взяла ребенка и, порывшись в кармане, достала перышко Симуса. Она засунула его глубоко в складки пестрого радужного покрывала.
Элейн Томпсон выволокла из багажника своего «рейпьера» большую, но легкую коробку бумажных гвоздик. День угасал, и в небе над клубом проступила россыпь звезд. Луны не было, но парковку освещали прожекторы, омывая детскую площадку яркими желтыми и синими лучами. Нести огромную коробку в руках было неудобно; Элейн поставила ее на землю и стала подпихивать ногой ко входу в общественный центр жилого квартала Бишопс-Крофт.
О'Фланнери внутри организовали настоящий бар. Миссис О'Фланнери деловито протирала стаканы, а ее муж деловито пил пиво. Гирлянды красных и зеленых лампочек обвивали краники бочонков, укрепленных над барной стойкой. Миссис О'Фланнери закрепила болтающийся конец клейкой лентой, прикрепив другой ее конец к пластмассовому оленю на полке с грушевым сидром «Бейбишам». Мистер О'Фланнери, с блаженной улыбкой на лице, подвинул свой стакан под краник бочки с «Хайнекеном» и потянулся к насосу. Жена хлопнула его по руке и взяла стакан.
— Шон О'Фланнери! Сейчас без десяти семь, а ты уже принял на грудь целых три пинты пива. У нас весь вечер впереди! — Она сполоснула кружку под краном, дернула кольцо верх на банке имбирного пива и сунула мужу. Потом подняла голову и увидела Элейн, которая носком ноги впихивала в дверь коробку. — А, Шон, вот и наш собственный дизайнер интерьера! — Она выбежала из-за стойки и подхватила коробку с земли своими пухлыми руками. — Куда ее ставить, дорогая?
Элейн показала на длинный ряд столов у сцены, на которой был установлен рождественский вертеп в натуральную величину.
— Вон туда. Спасибо, Вероника.
Миссис О'Фланнери подтащила коробку к сцене и поставила на средний стол.
— Ну, — спросила она, — чем мне помочь?
— Ничем, ты и так столько сделала. Отсюда я их и сама достану.
— Как скажешь, дорогая. Что поделывают две твои красавицы дочки? Небось волнуются из-за праздника? — Миссис О'Фланнери открыла коробку и начала выкладывать розовые и красные бумажные гвоздики, бросая их через произвольные промежутки на пустом столе.
Элейн улыбнулась и пошла следом, раскладывая гвоздики по три штуки на зеленых картонных листочках, которые она доставала из кармана.
— Ничего, — сказала она. — Хотя, должна признать, Дороти, как всегда, исчезла, как только почуяла, что предстоит работа.
— Совсем как моя Лилли. Клянусь, у девчонки в мозгах радар, который заранее чует работу! О, легка на помине…
Лилли с трудом протиснулась в помещение через дверь пожарного выхода; она несла большую картонную коробку.
— Ах, как вы вовремя, мисс! До начала десять минут, а стаканов для сидра нет!
Крепко прижимая к груди тяжелую коробку, Лилли толкнула спиной распашные двери кухни.
— Где твои братья? — спросила миссис О'Фланнери.
Элейн положила на стол последний картонный листок.
— Лилли, ты не видела Дороти? — спросила она.
Лилли вышла из кухни и покачала головой.
— Майкл и Симус уже идут. Мне надо переодеться. — Она выбежала из двери пожарного выхода.
— Помни, Лилли, следи за вырезом! — Миссис О'Фланнери повернулась к Элейн. — Но… наверное, твоим девочкам сейчас тяжело. Я имею в виду… Рождество, а их отец… отца нет. Сколько времени прошло, как он уехал, дорогая? И ни слова?
— На той неделе он прислал письмо. И пятнадцать фунтов — на рождественские подарки дочкам. — Элейн облокотилась о столешницу. Странно, как много перемен произошло за такой короткий срок! Дональд уехал полгода назад. Его отъезд сплотил жителей тупика Стэнли. Ее крыльцо стало алтарем, куда соседи приносили подарки для осиротевшей семьи. Как по волшебству, там появлялись банки с домашней тушенкой, пироги с вареньем и пакеты с овощами. Накануне дня Гая Фокса кто-то принес большую коробку фейерверков вместе со спичками и тремя парами вязаных варежек.
