Банни Гуджон - Девственницы
Папа рассказывал, что лебеди женятся на всю жизнь. Он сказал, если один из лебедей улетает, другой умирает от разрыва сердца.
На прошлой неделе на канал приплыла лебедиха. Совершенно одна. Она целовала свое отражение в воде. Я бросила ей хлеб, но она все целовала, и целовала, и целовала свое отражение. Даже не заметила меня.
В программе «Волшебный мир животных» лебедиха говорила, что у нее двадцать пять тысяч перьев, что ее муж-лебедь называется «лебедь-самец», а она, лебедиха, — «самка». Маленькие лебедята рождаются серыми, потом коричневеют, а потом белеют. Щипаться они не умеют, зато могут одним ударом крыла сломать тебе ногу или руку.
Я знаю, что на самом деле за лебедиху говорит актриса — я не совсем дура. И вот она прокрякала, что лебеди НЕ ЖЕНЯТСЯ НА ВСЮ ЖИЗНЬ. Она сказала, это ЗАБЛУЖДЕНИЕ и что у них может быть много мужей и жен. Иногда целых четыре.
Мой папа — лебедь, дерьмовый, вонючий лебедь-врун с плоскими оранжевыми лапами и задницей в тине. Надеюсь, он проглотит своим большим толстым клювом рыболовную леску с грузилом и отравится свинцом. Надеюсь, королева съест его на рождественский ужин!
Незваный гость
Тот загибала складки на розовой бумажной салфетке, как показывала мама, и закручивала бумагу проволокой. Она посмотрела на маму, которая сидела напротив. Всякий раз, как их взгляды встречались, мама улыбалась какой-то кукольной улыбкой. Так улыбается Джек-в-коробочке. Вот улыбка есть, и вот ее уже нет.
Дверь в столовую была открыта. В окна гостиной виден только желтый полуразвалившийся микроавтобус мистера О'Фланнери на стоянке возле общественного центра-клуба. Она слышала, как дядя Эрни сказал, что сегодня О'Фланнери угощают всех соседей по случаю рождественской вечеринки. А еще дядя Эрни сказал, что поспорил, мол, Шон О'Фланнери еще до девяти вечера пропьет все общественные деньги и рухнет на пол. Тот любила дядю Эрни. Они вечно смешили друг друга.
— Шевелись, — велела мама. — Нам надо сделать еще тридцать штук, а потом я пойду накрывать столы. — Она придвинула к ней еще пачку салфеток, взяла одну из сделанных Тот и разгладила каждую складку так, что они раскрылись, как лепестки. Потом нажала красным ногтем на все складочки и слегка распушила каждый слой — один за другим. Не прошло и минуты, как на ее ладони расцвела розовая бумажная гвоздика.
Тот надорвала целлофановую обертку, вынула стопку из четырех салфеток и начала загибать складки. Загнуть. Перевернуть. Загнуть. Перевернуть. Загнуть.
— Мама!
— Что?
— В этом году к нам придет Санта-Клаус?
— С чего ты вдруг стала верить в Санту? — Мама потянулась за очередной салфеточной заготовкой.
— Я подумала… раз папы с нами больше нет, может, Санта принесет нам подарки вместо него? — Тот закрутила уголок салфетки куском проволоки.
Мама плеснула в блюдце лужицу алой краски.
— Подарки будут. Не знаю точно какие, но будут. Только тебе надо вести себя хорошо еще две недели.
Тот продолжала загибать на салфетках складки.
В гостиной дядя Эрни развешивал рождественские украшения. Из углов свисали переплетенные сине-серебряные гирлянды; они сходились на люстре в центре. Тот смотрела, как он осторожно балансирует на старой деревянной стремянке, прислоненной к стене у камина. Он пел и разговаривал сам с собой — все одновременно.
— Я мечтаю… — ну вот, еще разок закрутить… о белом Рождестве!
Тот смотрела, как дядя Эрни слезает со стремянки. С плеча у него свисал серебряный дождик, а в руке он сжимал два старых бабушкиных бумажных китайских фонарика.
Мама легонько постучала по столу.
— Иди сюда, мечтатель! Сворачивай салфетки! — Она окунула концы лепестков бумажного цветка в блюдце с краской. Бумажные лепестки окрасились в ярко-алый цвет.
— А где Дороти? — спросила Тот. — Почему она не помогает?
Лилли О'Фланнери до смерти надоело возиться с умственно неполноценным братишкой. Он не только где-то посеял свои лучшие брюки, но еще и ухитрился надеть куртку наизнанку. Мама сказала, если они хотят пойти на праздник, Лилли придется за ним проследить. У нее и так дел по горло с угощением.
Лилли усадила братишку на край кровати и попыталась стянуть с него куртку. Симус ерзал и улыбался своей щербатой улыбкой.
— Смино-о-о-о! Смино-о-о-о! — хихикал он.
— Это совсем не смешно, Симус О'Фланнери, и перестань крутить руками!
Когда он смеялся, изо рта всегда вылетала слюна; вот и сейчас большая капля упала на рукав его куртки.
— Посмотри, что ты наделал, придурок несчастный! — воскликнула Лилли, вытирая ему руку о покрывало. Он перестал смеяться и захныкал; большие, пустые глаза наполнились слезами.
— Господи, приехали, — сказала она, когда он зарылся в ее подушки, как маленький грызун.
Хныканье перешло в вой сирены. Она схватила его за костлявые плечики и усадила на кровати.
— Все хорошо, цыпленок, — прошептала она ему на ухо. — Лилли не хотела тебя обидеть. Плохая Лилли! — Она взяла перышко, выпавшее из старой наволочки. — Смотри, Симус! Перышко! Волшебное перо! — Она отдала брату скрученное коричневое перышко.
Он сначала приложил его к губам, а потом к кончику носа. Улыбнулся и стал щекотать себе ухо.
— Пер-ро, — выговорил он. — Пер-ро. — Он улыбнулся и дал ей стянуть с себя куртку, вывернуть и снова надеть.
— Ты нашла его брюки? — крикнула снизу мать.
— Господи, дай мне хоть минуту!
— Будешь нахальничать, я тебе всыплю по заднице! НАЙДИ ЕГО БРЮКИ! И еще, Лилли…
— Что?
— Не забудь захватить ту коробку со стаканами для сидра. Я их не унесу, а машину забрал твой отец.
— Ладно.
— И еще…
— Ну что?!
— Проследи, чтобы братья были чистые и аккуратные, когда поведешь их на праздник. И сама смотри, чтобы вырез был не слишком глубокий…
— ЛАДНО!
Лилли развернулась к брату. Где он ухитрился потерять единственные приличные брюки? Симус сидел на краю ее кровати в кальсонах, носках и куртке и щекотал себе брови пером. Он захихикал, губы расплылись в широкой мокрой улыбке. Потом он протянул перо Лилли. Она подумала о Дороти.
— Ах, Симус, — сказала она, снова обнимая братишку. — Иногда перьев недостаточно для счастья.
Она взяла перо и сунула себе в карман. Где он, черти бы его драли, потерял свои штаны? Может, они на дне сушилки? Стоя на пороге, она увидела, что в покинутом шпионском клубе тупика Стэнли пляшет слабый луч света. У того, кто там сидит, есть фонарик.
В четырнадцатом доме вся кухня была в дыму. На дальней конфорке стоял медный котел, в котором миссис Райт обычно кипятила белье; сейчас в нем варились яйца. Стейси смотрела, как мама сунула в котел половник и вытащила одно яйцо. Поднесла его к окну, где было светлее. Вода на скорлупе тут же высохла.
— Готово, — сказала мама, вытирая лоб фартуком. Она сдвинула котел с конфорки и слила воду в раковину. Четыре дюжины яиц упали на дно с глухим стуком. — Напомни мне, чтобы я больше никогда не соглашалась варить яйца на всех.
— И делать эти противные галеты. — Стейси посмотрела на стол, где лежали упаковки галет «Ритц». Нож, испачканный маслом, выскользнул из ее рук и упал на пол.
— Ой, Стейси! Я же тебе велела сначала класть сыр и ТОЛЬКО ПОТОМ огурец! Ты все сделала наоборот! — Мама выхватила из буфета мраморную доску и расчистила для нее место на рабочем столе.
Стейси полезла под стол за ножом; теперь он весь был в собачьей шерсти. Она вытерла его о скатерть. Ее уже тошнило от галет, а пальцы болели оттого, что она выдавливала на галеты плавленый сыр. Ей казалось, что она режет и давит целый день.
— Сколько галет может съесть тупик Стэнли? — спросила она, выкидывая смятую упаковку из-под сыра в мусорный бак у задней двери и доставая новую из коробки на столе.
— Если бы у всех был такой аппетит, как у тебя, маленькая мисс Обжора, мы бы до полуночи не управились. — Мама напустила в раковину холодной воды и поставила туда миску с кубиками льда. — Давай режь, режь! В пять за ними придет миссис Дамсон. А мне еще надо сделать к этим чертовым яйцам соус!
Стейси выдавила сыр на следующую галету и представила, как будет выглядеть в новом рождественском платье. Сейчас платье висело в их с сестрой комнате на мягких плечиках. Они купили его в прошлые выходные на рынке «Уэмбли»; платье стоило целое состояние. Она помнила, как мама передавала продавцу пятифунтовый банкнот. Продавец улыбнулся Стейси и, перед тем как дать маме пять пенсов сдачи, подарил ей мягкие плечики, обшитые атласом. Плечики были почти такие же красивые, как платье. Мама заранее подарила ей на Рождество платье при условии, что Стейси не скажет отцу, сколько оно стоило. Темно-фиолетовый бархат был гладким, как шерстка мыши; Стейси не могла дождаться, когда сможет покрасоваться в нем.
