Франсин Проуз - Голубой ангел
Этот импульс Свенсону подавить удается – он же взрослый человек, умеет себя контролировать. Повалявшись еще немного, он встает, идет в душ, и потоки горячей воды приводят его в состояние блаженства. Он совершенно не готов к удару, который ожидает его: протерев запотевшее зеркало, он видит унылое и уродливое лицо старика – кожа угреватая, волосы редкие, поседевшие, под подбородком какой-то зоб. Он выгибает кончик языка, дотрагивается до зуба. Пломба еле держится. Боже ты мой! А был когда-то симпатичным мужчиной. Он берет с полки баночку с кремом Шерри, изучает этикетку, его передергивает. Находит чистые джинсы, втягивает живот, застегивает молнию, надевает черную тенниску, коричневый твидовый пиджак. На этом все. Переодеваться он не станет. И в зеркало больше ни взгляда.
Всего девять сорок пять. Слишком рано. Он едет медленно. Нет, все равно слишком рано. Кто эти вуайеристы, сыщики, шпионы, ловко переодевшиеся преподавателями и студентами, почему все они проявляют такое противоестественное любопытство, заглядывают ему в машину, прерывают разговор, чтобы поглазеть ему вслед? Он чувствует себя гомосексуалистом, прогуливающимся по школьному дворику. А если его кто-нибудь узнает? Притормозить, помахать рукой? Господи, ну это же не преступление – подбросить студентку до Берлингтона.
Ровно в пять минут одиннадцатого он подъезжает к общежитию Анджелы, абсолютно уверенный в том, что ее там нет. Или проспала, или забыла. Ничего, потом созвонятся. Она ему позвонит, или он ей. Все выяснится. И тогда он свободен. Переносить встречу они, конечно, уже не станут.
Когда он видит ее сидящей на капоте припаркованной у входа машины, у него перехватывает дыхание. На ней черная кожаная куртка и черная мини-юбка. Ослепительно белые ноги, черные ботинки. Что-то в ней изменилось. Она покрасила волосы в банальный иссиня-черный цвет. Свенсон тронут: может, она перекрасилась специально ради этого случая? Она курит и озирает улицу, постукивая каблуком по бамперу. Заметив автомобиль, вздрагивает и осторожно заглядывает в салон. Убедившись, что это Свенсон, она улыбается открыто, как ребенок, но свой промах тут же исправляет – тушит сигарету о крышу машины.
– Доброе утро, – ровным тоном говорит Свенсон. Садись в машину, девочка.
Анджела соскальзывает с капота, от чего ее плиссированная юбка задирается чуть ли не до пупа, открывая взгляду те же полосатые шорты, которые на прошлой неделе она надевала на джинсы. Шорты всего на несколько дюймов прикрывают ее обнаженные ляжки. Свенсон отводит взгляд.
Анджела плюхается на переднее сиденье, ухитрившись стукнуться головой.
– Господи Иисусе! – Она трет ушибленное место.
– Больно ударились? – спрашивает он.
– Ерунда, – говорит она. – И вообще, все супер! Честно говоря, я думала, вы не приедете.
– Сейчас только пять минут одиннадцатого.
– Я не знала, сколько времени. Просто думала, вы не приедете.
– Почему вы так решили?
– Вы же мужчина, – напоминает она.
– Однако вот он я. Мужчина уж или как. Так мы куда? В «Компьютер-Сити»?
– Вперед! – говорит Анджела. – Спасибо вам. Правда, спасибо.
Свенсон осторожно едет по дороге, где на каждом шагу «лежачие полицейские». Его вечное невезение тут как тут – вот оно, в черном «седане». Едет навстречу. Трюх-трюх. Встретятся они как раз на следующем бугорке, на малой скорости, и тот водитель отлично успеет рассмотреть и его, и эту малолетку, которую он везет куда-то прочь из кампуса.
Нет, это не просто невезение. Посмотрите-ка, кого судьба выбрала из всего коллектива, кого усадила за руль черного «седана». Раз уж не Шерри – значит, Лорен Хили. Не будет же Свенсон просить Анджелу пригнуться. Он энергично машет Лорен рукой. Привет-привет, они не виделись с того самого дня, когда Свенсон так опозорился на ужине у Бентамов. Лорен разглядывает Анджелу очень пристально, словно желая убедиться, что это не жертва похищения, что сигналов с мольбой о спасении она не подает, затем с любопытством смотрит на Свенсона и делает едва заметный взмах рукой – приветствие, но сдержанное. Свенсон снова ей машет и едет дальше.
– О-го-го! – говорит Анджела. – Столкновение нос к носу.
– Пристегните ремни, – советует Свенсон. – Здесь одни ухабы.
Анджела не понимает, что он пародирует Бетт Дэвис. Шерри бы узнала. Ну и что из этого? Есть вещи и поважнее, чем фильмы, которые смотрели вместе. Анджела пристегивает ремень безопасности.
– Спасибо, – говорит Свенсон.
Печка работает, но в машине все равно прохладно. Анджела тем не менее решает снять куртку. Свенсон протягивает руку – хочет ей помочь – и костяшками пальцев задевает ее шею. Она вылезает из куртки, и его ладонь скользит по ее руке, обнаженной, если не считать коротенького рукава черной майки. Она отшатывается – будто он ее ударил.
– Ой! – Она показывает на бинт повыше локтя. – Это у меня татуировка. Я бы вам показала, но все так покраснело и распухло…
Бедное дитя, всю себя истыкала. Хоть иглы-то стерильные были? И вообще, откуда у нее тату? В кампусе их не делают. Так, за татуировкой съездить нашла на чем, а за компьютером – нет.
– И что там?
– Я хотела сделать вам сюрприз. Вообще-то там ваше имя.
– Надеюсь, вы шутите? – говорит Свенсон.
Она что, спятила? А вдруг она и вправду ненормальная, а он ничего об этом не знает? Он вообще ничего о ней не знает. К счастью, дорога почти пуста, и он может паниковать сколько угодно, не опасаясь врезаться во встречную машину. Анджела смеется. Он замечает, что на ней никаких украшений, только в мочке уха блестит рубиновая капелька.
– Шучу, – соглашается она. – Хотела вас разыграть. Ладно, расскажу: это яйцо. Треснувшее яйцо, из которого вылезает крохотный цыпленок. Я дала обет: если Господь поможет мне закончить роман, я сделаю эту татуировку.
Анджела на самом деле верит в Бога, который так жаждет татуировки на ее теле, что готов водить ее рукой?
– Выходит, мы очень кстати едем за новым компьютером, иначе вы бы испещрили себя татуировками с головы до пят. – Смысла в этой реплике никакого, но Анджела старательно хихикает.
Они проезжают мимо покосившихся амбаров, мимо стада тощих коров, щиплющих жалкие остатки травы на лугу, мимо трейлеров, пускающих в небо облака смоляного дыма.
Тишина все длится. Сердце Свенсона колотится с перебоями. Кофе, что ли, перепил? Нет, вообще не пил. Может, в этом и дело? Наверное, стоит притормозить у кафе. Идея ему нравится: он закажет яичницу и жареную картошку, Анджела будет возиться у музыкального автомата, а фермеры у стойки получат бесплатное развлечение.
– Как учеба? – спрашивает он наконец. Как им удалось докатиться до такого, причем после того, как Анджела призналась, что все время думает о нем?
– По большей части отвратительно. Естественно, не считая ваших семинаров. Но это вам уже известно. Самое ужасное – занятия искусством. На прошлой неделе нам дали задание вылепить какой-нибудь американский символ. Ну, все и понаделали эти вечные штампы – факелы, орлы, флаги…
Слушая быструю нервную речь Анджелы – стаккато с придыханием, – Свенсон вдруг чувствует себя удивительно счастливым. Может, не он один волнуется?
– Я изобразила обед номер семь из «Макдоналдса». Получилось зашибись: кока-кола, соломинка, картошка, гамбургер – просто загляденье. А этот кретин – прошу прощения, профессор Линдер – зашелся от злости. Заявил, что для меня нет ничего святого и я хотела его лично оскорбить.
Как такой человек может преподавать искусство? Свенсон чувствует свое полное превосходство. Он своим ученикам велит нарушать правила. Его их талант не пугает. Надо бы позвонить этому идиоту Линдеру, спросить, что он, собственно, вытворяет; впрочем, на самом деле его благодарить надо – на его фоне Свенсон только лучше смотрится. Значит, Анджела посещает занятия по искусству. Вот за что ее отчим расплачивается, целыми днями отсчитывая пилюли и наклеивая этикетки.
– Вы уже решили, в чем будете специализироваться? – спрашивает он. Еще один дебильный вопрос. В его бытность студентом это был наихудший способ закадрить девушку.
– У меня есть время до конца года. Пока что не знаю. Как вы считаете, я могла бы выбрать писательское мастерство?
– Безусловно да. Есть только одна проблема. Такой специализации нет.
Этот вопрос обсуждается на факультете уже много лет. Все остальные преподаватели, особенно Берни, категорически против, во многом потому, что таким образом дают ему понять, как в действительности относятся к его так называемому предмету. Свенсон с Магдой особо не спорят. Они не жаждут лишней работы, не жаждут читать студенческие романы.
– Да? – удивляется она – А я думала, есть. Мне вроде что-то такое обещали, когда я подавала документы. Ну, тогда не важно. Выберу что-нибудь попроще, чтобы оставалось время писать. Меня только это интересует. Вот утром встаю, и если в этот день могу писать, настроение сразу поднимается. Это такое счастье!
