Евгений Сатановский - Моя жизнь среди евреев. Записки бывшего подпольщика
Г-ди, какими были деревенскими лапотниками в том, конца 70-х, Будапеште студенты из Москвы! Не знавшие элементарного. Не понимавшие обычного. Зато с тяжеленным рулоном агитационно-пропагандистских материалов, которые нужно было распространить. И их пришлось клеить в общежитии, потому что больше было негде. Не на дворцовых же стенах их, в самом деле, было крепить! «Нет нейтронной бомбе» и прочая чушь. Цветная, рулоном, на разных языках.
Плюс в багаже несколько ящиков корейки и копченой колбасы – экономить на еде. В августе! В Венгрии! В городе!!! В каменном общежитии, где не было холодильника… Ну, опыт был. Смазали подсолнечным маслом, чтобы не плесневела. С холодным молоком из бистро, в полиэтиленовых пакетах – прямоугольными белыми медузами, и мягким местным хлебом невиданных в Москве сортов. По утрам исключительно шло. Особенно корейка. Которая слегка плавилась и текла, но так и не протухла.
И в том же багаже, благо ехали поездом, несколько ящиков водки. От большого ума. На подарки и от простуды – если у кого чего. Что оказалось особенно забавно. Поскольку водка в Венгрии, как выяснилось в первый же вечер, продавалась на каждом углу. Сортов было – глаза разбегались. Включая дефицитные. «Лимонную», «Сибирскую» и «Старку» в Москве было не достать. В Будапеште стояли в продмагах корзины в человеческий рост, полные ими до краев.
Так что пришлось пить самим. Давиться, но пить. Не везти же назад? Пару вечеров – так. Потом в виде глинтвейна или грога. С горячим чаем, сахаром и лимоном. В чайниках. Что очень порадовало соседей из польского стройотряда. Которые на вечере интернациональной дружбы сначала затосковали, решив, что русские со своим чаем над ними изощренно издеваются. Пока кто-то из них этот «чай» не глотнул…
При чем здесь евреи? Ни при чем. Если не считать того, что именно в Будапеште автор первый раз в жизни был в еврейском музее. В громадную, мавританского стиля синагогу на улице Дохань пошли все. Хотя евреем в стройотряде был только тот, кто пишет эти строки. И еще одна девушка была «половинкой» – по маме. Разумеется, была она голубоглазой крупной блондинкой. Самой русской внешности во всей этой гоп-компании. И еще была пара «сочувствующих».
Среди которых самым что ни на есть евреистым выглядел лучший друг автора: чистейший украинец из славного городка Котовска, расположенного под Одессой. Разговаривающий с неистребимым одесским акцентом. Смуглый. Темноволосый. То есть, по представлению военной кафедры МИСиС, – типичный, хотя и нагло маскирующийся еврей.
Что подтверждалось для бесхитростного офицерского состава тем неоспоримым фактом, что с евреями он дружил. А также от большого ума демонстративно заявил, что пацифист. За что огреб свои два балла на экзамене по огневой подготовке у подполковника Сиверскова. Который автору, как честному, не маскирующемуся и даже бравому по выправке и боевитому духом еврею, со спокойной душой поставил его заслуженные пять баллов.
Отметим, что эта стройотрядовская дружба сохранилась до сегодняшнего дня. Военную кафедру МИСиС и офицеров этой кафедры выпускники вспоминают при встречах неукоснительно. От умницы Цельмана до сильно пившего Штильмана. От увлекавшегося боксом полковника Петрова до школьного учителя младших классов довоенной поры добрейшего полковника Иванова. От интеллигентного Курамшина до грубоватого Батяна. От любившего водку в любом количестве и любого сорта трижды майора Вощанкина, которого регулярно разжаловали в капитаны, до полковника Литошенко. Которому принадлежал перл «труба круглого диаметра».
Не говоря уже о маленьком ростом, но крепком, как дубовый пенек, заядлом поклоннике боевых искусств капитане Жидких. И крупнейшем специалисте по половому воспитанию студентов майоре Перчике. Если бы автор не соорудил для военной кафедры по ее просьбе к экзамену комплект фанерных мишеней, не видать бы его другу-двоечнику Венгрии как своих ушей. Но кафедра честно расплатилась, оценив мишени как пересдачу. Бывший в этот период своей жизни опять капитаном Вощанкин, да будет память о нем трижды и трижды благословенна, поставил «пять» в подсунутую зачетку.
В итоге Венгрия приняла в свои объятия полный комплект третьекурсников-металлургов, несмотря на крики по этому поводу комсомольского начальства. Что навсегда закрыло автору шанс вступить в ряды коммунистической партии СССР. Поскольку секретарь курсового бюро В.В. Кучеряев был редкостной скотиной и по возвращении стройотряда в Москву поднял большой скандал. Но, как оказалось позднее, слава Б-гу.
Так что в еврейский музей, до сих пор один из лучших в Европе, нееврейский стройотряд пошел в полном составе. Просто потому, что нельзя было советским студентам не пойти в музей с таким названием. Никто из них ни разу в жизни не был в синагоге. Разве что в церкви на Пасху и Рождество. И то в качестве оперотрядника. Или дружинника. Пугать красной повязкой с надписью ДНД бабушек. Бдительно следить, чтобы туда не просачивалась молодежь. Но в синагогу?! Это было как в бордель. Или в салун.
Из художественной литературы в принципе было известно, что так у евреев называется их, еврейская, церковь. Или не церковь. Но, короче, место, где евреи Б-гу молятся. Что само по себе было удивительно. Поскольку семья, в которой автор вырос, была светской с XIX века и ни в какую синагогу отродясь не ходила. Да и зачем?
Ну, изредка откуда-то весной в доме появлялась маца. Белая с пригаром, пресная, совершенно без всякого вкуса пластинка, вся в дырочках. Которую можно было размочить в борще. Или запарить кипятком и поджарить на сковороде, залив яйцами, что было хорошо. Если не забыть посолить. Но так на вкус – бумага бумагой. И с синагогой она никак не ассоциировалась.
Таинственная синагога оказалась потрясающе красивым зданием. Здоровенным. Затейливо украшенным. С богатой внутренней отделкой. И музей был интересным. История евреев Венгрии при римлянах. При гуннах. При славянах – в Паннонии. При мадьярах. Турках. Австрийцах. Наконец – Холокост. Катастрофа европейского еврейства, о которой в СССР никто в те годы слыхом не слыхивал. Хотя добрую половину уничтоженных фашистами и их союзниками евреев они уничтожили именно в СССР. Но это была «не та» тема для советской идеологической системы.
Официально фотография казни Маши Брускиной во всех военных энциклопедиях называлась «казнь партизанки». Места массовых казней – расстрельные рвы, гетто и концлагеря числились не по той части. Не по еврейской. В лучшем случае как места гибели советских граждан. А то и вообще никак не числились. И на их месте стояли склады. Стадионы. Строились микрорайоны – как в Бабьем Яру, где построенные на костях дома затянул плывун. Изредка попадались общественные туалеты. Там, где начальство было с фантазией.
Из Холокоста в стране был «Дневник Анны Франк». Несколько книг о концлагерях, где были упоминания о геноциде евреев и цыган. О евреях меньше. О цыганах больше. Поскольку их советская власть не боялась. Такая была в стране внутренняя политика. В основе которой лежала уже упомянутая идеология. Ни дна им обеим, ни покрышки.
Ну, в семьях кое-что говорили. Особенно таких, как у автора, где фронтовик на фронтовике. Но в целом этот стенд про Холокост, пусть только венгерский, на свежего неинформированного человека производил убойное впечатление. Кого потом хотелось придушить больше – немцев, хортистов или советских чиновников, которые озаботились тем, чтобы никто в стране не знал, что там на самом деле в войну происходило, – сказать трудно. Пожалуй, всех в равной мере. Так с тех пор и хочется. Хотя список с годами расширился и включил много новых персонажей.
Именно в будапештском еврейском музее автор с изумлением открыл для себя, что евреи имеют свою собственную историю. Культуру. Религию – кто тогда в СССР в восемнадцать лет о религии думал?! И кто о ней что-то знал? Национальные традиции. Национальную трагедию. Внезапно осознал, что евреем быть интересно. И понял, что, в отличие от англичан, японцев и китайцев, историей которых увлекался, не говоря уже о древних египтянах, греках, римлянах, а также инках и индейцах майя, ни черта не знает о собственном народе. Который, вообще-то, не японцы. А евреи.
Что было черным по белому написано в его паспорте. А также свидетельстве о рождении. Поскольку в Советском Союзе, как и в Израиле, что, впрочем, он узнал много позже, еврей – это национальность. А не религиозное меньшинство. На выходе из музея друзья по стройотряду на него смотрели с интересом. Поскольку все то, что он впервые там увидел, они тем более увидели первый раз. Осознав, что еврей – это не только герой анекдотов про Абрама и Сарру. Большой вышел сюрприз… И они даже о чем-то пытались его расспрашивать, наивно полагая, что если он еврей, то, наверное, в курсе. Большим идиотом ему редко доводилось себя ощущать.
