Ксения Велембовская - Дама с биографией
Прищурившись брезгливо, будто в сельпо покупал пол-литра, долго выбирал шотландское виски, взял два блока сигарет «Мальборо», конфеты, в общем, набрал полный пакет. Один такой пакет с матрешками стоил у спекулянтов три рубля!
На улице у Люси опять не повернулся язык сказать: «Давайте деньги, и я пошла». Сразу потребовать их показалось как-то неудобно, а потом она вообще перепугалась: молча уставившийся на нее, будто лунатик, жующий жвачку Бутерброд с заметно косившим вблизи правым глазом здорово смахивал на самого настоящего психа ненормального. Лучше было с ним не задираться.
Только она успела об этом подумать, как он очнулся, перекинул у нее перед носом пакет из руки в руку и вытащил из внутреннего кармана пиджака толстый конверт. Протянул и со смешком отдернул руку.
— Может, все-таки поднимемся ко мне? Зачем тебе этот жалкий актеришка? Не езди к нему. Оставайся со мной. Не пожалеешь.
До нее не сразу дошел смысл его слов, но, когда она поняла, что предлагает ей Додик, ее охватило неукротимое бешенство, точно такое, как в последнее время при ссорах с матерью.
— Марк не актеришка! — закричала она, не думая о том, что вокруг полно людей, да еще и иностранцев. — Он настоящий, талантливый актер! А вы… вы… — «ничтожество!» она не успела выкрикнуть, потому что Додик расхохотался прямо ей в лицо:
— О-о-ох-ох-ох! Какая цаца! — сунул конверт с деньгами и ушел.
В голубом конверте оказалась уйма денег — шестьсот рублей! Таких денег Люся никогда и в руках не держала, и поэтому, пока ехала в метро и на автобусе, думала только о том, как бы их не вытащили: всю дорогу крепко сжимала сумку под мышкой и старательно отгоняла мысли о Додике, чтобы не рассвирепеть и не потерять бдительность. Только дома, когда деньги были надежно до завтра спрятаны под тюфяк, она дала выход негодованию: «Мерзавец! Сволочь! Подлец! Свинья!» — и поклялась, что никогда в жизни, что бы ни случилось, не будет иметь с Додиком никаких дел. Даже если Марк очень попросит. Но он не попросит. Узнает, что предлагала ей эта свинья, так называемый приятель, и навсегда перестанет с ним общаться.
Глава десятая
Здоровеньки булы! Здравствуй, моя драгоценная Лю!
Ночь без тебя — ад. Шарю руками. Скрежещу зубами. Крым, зима — бред. Захолустье. Провинция. Снег, дождь. Голод, холод. Море — мгла. Дубленка не сохнет. Лангет с рожками. Дом культуры. Пролетарии, матросы, пионеры, бабки-дедки. Пять рядов. Конферанс, стихи, шутки-прибаутки. Халтура. Тошнит. Сны — только ты. Впереди — Одесса. А там — ту-ту! — Кишинев. Родина-мать зовет. Ой, как! Мама. Бабушка. Тепло, поцелуи, вино, мамалыга со шкварками. Счастье. Полсчастья. Счастье — ты. Твое тело, волосы, ресницы. Дрожащие ресницы, полузакрытые глаза. Грандиозная грудь. Хочу, сейчас же. Со всех сторон. Ночь. День. Сутки. Год. Век. В гуцульской шапке. Голенькая Лю в шапке! До томных глаз. Всё. Я в полной боевой готовности. Боюсь, вздрючу сейчас хохлушку-почтмейстера. Ошибся. Дивчина орет на чистом русском: обед! Закрываемся!
Сладкая моя, вкусная моя, сексуальная моя, не изменяй мне, пожалей, дождись своего озабоченного, несчастного К. Маркса.
P.S. Звякни Бутерброду. Он ждет игрушку. Прости. Он гад. Не спорю. Но надо.
Затянувшаяся зима вроде кончалась, но нескольких шагов от подъезда до машины оказалось достаточно, чтобы ощутить все ее коварство: холод лютый.
Порывистый встречный ветер гнал по Ленинскому колючую поземку, снег стучал в лобовое стекло, и «дворники» с ним не справлялись. Пожилой таксист плелся еле-еле, не рискуя гнать вслепую по обледеневшей дороге, вчера оттаявшей на обманчивом солнце, а сегодня снова застывшей, как каток в парке культуры и отдыха. Люся водителя не торопила, хотя явно опаздывала. Ничего, пусть Крокодил померзнет! Ему полезно. Поменьше будет выступать не по делу.
С высоко поднятым воротником коричневой дубленки и по моде без шапки, Додик прятал подбородок в мохеровый шарф, перетаптывался с ноги на ногу, и вся его длинная фигура выражала предельное нетерпение.
«Так тебе, гад, и надо!» — со злорадством подумала Люся, попросила таксиста подождать и не спеша, чтобы не поскользнуться и не грохнуть «игрушку» — купленную Марком в Новгородской области и отреставрированную Пименом старинную икону, упакованную в коробку из-под мужских зимних сапог, — направилась через площадку для машин к околевшему от холода Бутерброду.
— Привет, Додик! Вот, получите. Носите на здоровье, — улыбнулась она и отступила на шаг, чтобы красноухой и красноносой страхолюдине было удобнее окидывать ее оценивающим взглядом.
— Неплохо смотритесь, мисс, — ухмыльнулся Додик, кажется, по достоинству оценив ее австрийские замшевые сапоги фирмы «Габор», серую канадскую дубленку и гэдээровский красный вязаный комплект — шарф, перчатки и шапочку.
— Стараемся, — повела глазками Люся.
— Итак, Красная Шапочка временно свободна? — Сизые, скрюченные от мороза пальцы коснулись ее шарфа. — Может, скоротаем вечерок, пока наш великий артист скитается по городам и весям?
Пусть бы заигрывал и делал намеки — да наплевать! Но пренебрежения к Марку Люся простить ему не могла. Какая же все-таки зараза! Приятель называется! Однако свое праведное негодование она оставила при себе, пропела, как ни в чем не бывало:
— Почему скитается? Марк обожает свою новую работу в Москонцерте, всякие поездки, гастроли… Естественно, я без него безумно скучаю, но мне нравится, что он такой. Настоящий мужчина! Энергичный, творческий… — Восторженной скороговоркой она привела еще тридцать три несомненных достоинства Марка и деловито вскинула руку. Крохотные стрелки на изящных золотых часиках показывали половину третьего. — Сейчас Марк как раз на пути в Ялту. Оттуда в Симферополь, потом в Одессу… У него большое турне по южным городам с программой «День советской поэзии», — с важным видом добавила она и, чтобы окончательно поставить самодовольную Лягушку на место, еще раз взглянула на часы. — Ах, извините, сэр, я с вами совсем заболталась! Пардон, меня ждет тачка.
Что интересно, на этот раз никакого неприятного осадка после встречи с Додиком у нее не было. Наоборот, она торжествовала победу: наконец-то удалось поставить его на место! Как следует утереть нос!
А весь секрет — в самоощущении, радовалась Люся, усаживаясь в такси рядом с водителем. Если ты одета во все фирменное и тебя любит потрясающий мужчина, то пошлости отскакивают как мячик. И тебя абсолютно не волнует, что у таксиста недовольная физиономия. Таксисты вечно недовольны, сколько им ни посули.
— На Сретенку, пожалуйста, — сказала она, а на сердитое бурчание: «Сначала говорила в Ростокино, теперь на Сретенку», — спокойно возразила: — Это же по дороге. Если подождете меня там, я заплачу вам за простой.
— И долго тебя ждать?
— А почему вы мне тыкаете?.. Не надо меня ждать!
Больше она не произнесла ни слова. Напротив кинотеатра «Уран» протянула таксисту три рубля и громко хлопнула дверцей…
Простой обошелся бы ой как дорого: минут двадцать она блуждала между грязными сугробами по дворам скользкого горбатого переулка в поисках дома четыре, строение восемь, и никак не могла отыскать даже сам дом под номером четыре. Отчаявшись, сняла перчатки, вытащила из сумки блокнот с адресом и перелистала странички мгновенно замерзшими пальцами: вроде все правильно. Если только Марк не перепутал адрес или она что-то недослышала: междугородная связь работает отвратительно — в трубке трещит, хрипит. Скорее всего, так и было. Как-то не верилось, что в одном из этих облезлых домов с гигантскими сосульками вместо водосточных труб и наверняка протекавшими в верхних квартирах потолками проживает какой-нибудь богатый коллекционер. Хотя всякое бывает. Иногда дом — смотреть страшно, подъезд кошмарный, дверь в квартиру — одни клочья, а войдешь: Клондайк! Картины, фарфор, Фаберже, в потертых бархатных коробочках такие камешки в золоте или платине, что дух захватывает. Вполне возможно, что и здесь был тот самый случай. Тем более что женщину, распродающую антик, звали Софья Эдуардовна Барам, а как говорит Нюша, «евреи, они все богатые. Потому мужики ихние водку не пьют, а что ни заработают, все в дом тащат, в се́мью».
Фыркнув от смеха: мать скажет — как припечатает! — Люся подняла воротник, надвинула шапку на брови и решительно возобновила поиски строения номер восемь. Не может же она не выполнить просьбу Мара! Ведь он вчера специально звонил, сказал, что родственники знакомого его приятеля отваливают на историческую родину, срочно распродают все цацки-шмацки, и просил быстренько смотаться к ним на Сретенку. А раз срочно, азартно добавил он, значит, граждане, отъезжающие в Израиль, не будут цепляться за свои бибихи. «Ты, главное, Лю, не стесняйся. Торгуйся до последнего!»
