Татьяна Веденская - Апрельский кот

– А ты? – «убила» меня Маша, а затем встала и пошла к выходу, покачивая бедрами. Дойдя до конца коридора, она повернулась и, живописно поправив свои новенькие каштановые волосы, спросила меня:

– Ты же не забудешь намекнуть Крендельку, кто именно не дремлет и всегда готов помочь вашему отделу? Ты ему там про меня скажи побольше хорошего.

– Надежды, между прочим, юношей питают. Ты уже далеко даже не девочка, – хмыкнула я. А что, ей, значит, меня можно «синим чулком»…

– Я – женщина с прошлым, – заявила Маша самым томным голосом, на который была способна.

– Ты – название нового альбома Стаса Михайлова.

– Ну тебя. Вот и помогай после этого людям. Особенно программистам. Но, так уж и быть, напоследок, Фая: я ведь сделала на всякий случай копию всех запрошенных Постниковым документов. Так что, если только ты хорошенько меня попросишь, я тебе смогу их переслать. Только нужно будет очень хорошо меня попросить.

И наконец она скрылась за поворотом. Как говорится, ушла в закат. Или в рассвет? Тут, на двадцать шестом этаже, было крайне сложно определить время суток, сезон или, к примеру, сторону света. Хотя местами, думаю, у нас можно было найти мох. Уборщицы мыли наш этаж так себе, тяп-ляп, дабы не повредить какие-нибудь провода, во множестве протянувшиеся по всему отделу и дальше, в серверную и прочие зоны технического прогресса.

Я сидела, обдумывая полученные данные, но так и не смогла прийти к какому-то логическому пониманию того, зачем Постникову понадобилось реально собирать данные на наш отдел. На меня там найти почти ничего невозможно. Только не в финансах. Я живу от зарплаты до зарплаты, не езжу на переговоры, то есть не трачу денег родной корпорации на обеды в дорогих ресторанах, не покупаю абонементы в фитнес-клубы – еще чего не хватало, – даже если мне бы позволили. У меня нет машины и мне не компенсируют бензин. Даже канцелярские принадлежности почти не трачу. Разве что Машка придет и примется щелкать степлером. Короче, я сотрудник выгодный, если измерять экономическую составляющую. И не пытаться понять, что именно я делаю. Потому что оценить мою эффективность очень сложно. Порой мы за пять минут экономим предприятию денег на пять лет – просто изменив алгоритм какого-нибудь интегрированного процесса. Или можем потратить целый день на то, чтобы нарисовать растительность на лице какого-нибудь публичного лица (извинения за тавтологию), используя компьютерную программу, да так, что родная мать не поверит, что эта окладистая борода – не родная. Но как можно оценить эффективность такого? Или наш проект по экономии электроэнергии. У нас же даже тезис написан настолько расплывчато, что потребуется не одна неделя согласований с вышестоящим начальством, чтобы понять, что именно оно имело в виду и что конкретно хочет сэкономить. Потом будем писать алгоритм, делать тестовые замеры, Сашка накатает заключения, отчеты и рекомендации. Утонем в бумагах, коде и, главное, багах – ошибках, которые сожрут все нервы и время. Странно, что такой проект вообще поручили нам, а не специализированным фирмам, занимающимся энергетикой. Но – начальству виднее.

– Ромашка, спишь? – застал врасплох меня Саша Гусев, свеженький как огурчик, сияющий и улыбающийся мне как родной. Я изумилась его состоянию. Вчера, когда мы расставались на пороге такси, он почти опадал на землю, как подбитый волан, и вот – на тебе.

– Я не сплю, скорее, страдаю, – ответила я вполне честно. – Мне нужно идти к Кренделю, каяться.

– Даже так! Неприятность какая. А в чем?

– Да не важно. Ты как сам-то?

– Лучше всех. А ты как? Завтра тренировка, пойдешь? – спросил он, как ни в чем не бывало.

– А ты что, пойдешь? Я и ходить-то не могу.

– Ага, понятно, – усмехнулся он. – Это ничего. Пройдет. Могу мазь дать, помогает. Хочешь, сам помажу. Где болит?

– Везде. А нельзя меня в этой мази искупать? Слушай, я завтра, наверное, пас.

– Жаль, очень жаль. До завтра уже пройдет. Во всяком случае, станет легче. Это же просто мышцы. – Саша так откровенно огорчился, что я распереживалась. Ишь, какая цаца. Ноги у нее болят, понимаешь.

– Хотя, с другой стороны, клин клином вышибают, – протянула я. – Думаешь, хуже я не сделаю, если пойду?

– Нет, не сделаешь. Наоборот, чем больше будешь тренироваться, тем быстрее все пройдет.

– Думаешь? – поневоле усомнилась я. – А ты-то меня берешь?

– Тебя, Ромашка, я всегда беру! Значит, понравилось тебе? – спросил Саша, и что-то изменилось в его лице в этот момент. Какая-то нежность, что ли? Я кивнула, вполне понимая, что именно он имеет в виду. Кажется, он бы меньше обрадовался, если бы я призналась в любви ему лично, чем в любви к его ненаглядному бадминтону.

– Ладно, пойду, – пробормотала я и встала, за что тут же была наказана острой мышечной болью. Тело как бы кричало мне, что я с ума сошла и что оно, между прочим, категорически против и ни на какую тренировку не пойдет. Но я проигнорировала эти вопли и поплелась к Кренделю – сеять сомнения в его светлой, незамутненной душе.

Я не хочу начинать новую жизнь, мне бы со старой разобраться

Крендель сидел за своим большим столом, полным дорогих канцелярских игрушек, опирался на локти, уткнув щеки в костяшки пальцев, сложенных в кулаки. Он уже довольно долго так сидел, не шевелясь, и задумчиво смотрел на меня, словно пытаясь расшифровать ту околесицу, что я несла тут у него в кабинете, отрывая его от важных дел.

– Ромашина, что ты опять не поделила с Постниковым? Чего тебе не спится в ночь глухую? А? – спросил Крендель, наконец разморозившись и снова зашевелившись. Это был хороший знак – то, что он заговорил.

– Да в том-то и дело, что я с ним вообще ничего не делила. Я его в последнее время даже не вижу.

– Тогда почему? Скажи, неужели во всем нашем королевстве нет никакой другой мельницы, с которой он бы мог решить сразиться?

– Я не мельница, – обиженно пробубнила я и опустила глаза, снова принимаясь выводить неопределенные закорючки на листике из кренделевского блокнота. Я рисовала их каждый раз, когда мне приходилось выслушивать лекции – от мамы, от Лизаветы или от Кренделя. Не важно.

– И все же? Отчего он пытается перемолоть тебя?

– Потому что он ненавидит женщин? – предположила я. – Потому что боится, что я испорчу его репутацию? Хочет выслужиться? Просто кризис? Полнолуние?

– Ну, знаешь ли… – Крендель покачал головой и отобрал у меня исписанный листок. – Ромашина, от тебя проблем больше, чем пользы.

– Это спорный вопрос, – снова вклинилась я, запоздало выругавшись про себя. Никакого чувства самосохранения! Только не когда дело касается Постникова.

– Ладно, я понял тебя. Я посмотрю, что можно сделать. Ты говоришь, запросил документы в бухгалтерии? Интересно зачем?

– Ищет недостачу? – пожала плечами я. – Он же финансист. Видит мир только как цифры дебета и кредита.

– Хорошо, Ромашина, иди и работай пока.

– Я не поняла что-то, почему это «пока»? Я же ничего такого не сделала!

– Вот именно! – внезапно нахмурился Крендель. – Сделай ты хоть что-нибудь, а? Чтобы мне было чем тебя же от всяких Постниковых защитить. Начни уже вести себя как взрослый человек. Скажи вот, ты у психолога была? Он тебе заключение дал? Ты прошла профтест?

– Профтесты все – ерунда. Аршином общим нас измерять решили? – ухмыльнулась я. – Мне психолог, между прочим, повелел больше отдыхать и лучше спать. Вот. Я тут у вас заработалась вконец.

– Поговори у меня, – проворчал Крендель, выпроваживая меня из кабинета. Я старалась сдерживать стоны, чтобы не выдать себя. Не стоило давать Кренделю еще больше пищи для нездоровых подозрений. Главное было сделано, о проблеме было доложено. Если кто и может что-то сделать с Постниковым, так это наш красавчик Крендель, рыцарь в сияющих двубортных доспехах от «Dolce & Gabbana». Мавр сделал свое дело, мавр может уходить – в столовую, кофейку попить, пока взрослые мужчины будут разбираться с делами. Что же все-таки Постников ищет в бухгалтерских файлах?

Я прошла к лифтам, просочилась в кабину сквозь толпу вечно спешащих куда-то менеджеров, вышла к коридору, соединяющему «Башню» и «Биг Бен», имея твердое намерение пойти в столовую. Но неожиданно для меня самой ноги мои понесли в принципиально другом направлении – к заоблачным высотам, где царит главенство Подсознания. Иными словами, я зачем-то поперлась к Игорю, хотя никто меня туда не звал. Я успокаивала себя тем, что просто хочу уточнить про это дурацкое профтестирование, но обмануть себя этим не получалось. Я просто хотела… чего-то другого. Чего именно? Я остановилась около окна в конце длинного коридора, почти напротив дверей с табличкой «Апрель И.В.», и принялась думать о том, что же мне сказать. Чем больше размышляла, тем сильнее убеждалась, что все это чистая глупость и сказать мне совершенно нечего. Кроме, разве, того, что мне хочется увидеть Игоря. Но это было бы еще глупее, разве нет?