Геннадий Сазонов - Марьинские клещи (сборник)

У полковника Павла Ротмистров тут же родился план, как разобраться с грозным ромбом.

— Надо отвлечь их ложным манёвром, — приказал комбриг майору Александру Егорову, — а главные силы полка сосредоточить в засаде. В удобный момент выйти из засады и взять бронетехнику фашистов в клещи.

— Есть! — ответил Егоров. — Выполняю приказ.

Ещё оставалось некоторое время, чтобы разместить танковые роты в засаде. На этот раз танкистам помогали артиллеристы, успевшие подойти на передовую, они замаскировались на опушке ближнего леса.

Ромб фашистов вышел на широкую лощину, которая подступала к деревне. Вражеские танкисты не подозревали о ловушке, машины шли ровно, соблюдая конфигурацию. Подпустив их близко, артиллеристы из своих укрытий открыли огонь. С первого же выстрела из противотанкового орудия старшина В. Астахов пожёг головной танк немцев. Его стали обходить другие машины, но тоже попадали под точный огонь орудий, ромб прямо на глазах развалился.

В этот удобный для атаки момент, выйдя из засады, с обоих флангов ударили пять наших танковых рот. Закипел страшный танковый бой. Фашисты метались по лощине, искали выход для отступления, но выхода такого не было — 30 танков попали в огненный мешок. Танки горели, взрывались, наезжали друг на друга; лишь немногим вражеским бронемашинам удалось уйти целыми с поля боя.

В «оперативной группе» Северо-Западного фронта и в штабе заместителя командующего Западным фронтом прекрасно понимали, что нельзя выпускать инициативу из рук, поэтому соединениям ставили задачу не останавливать наступление.

Ударный кулак «оперативной группы» — 8-я танковая бригада — продолжала преследовать фашистов. Наши войска заняли больше село Медное, деревни Поддубки, Черкассы и Новое Брянцево, а через Горбатый мост вышли на западную окраину города Калинина.

15 октября бои на разных участках продолжались более шести часов.

На следующий день противостояние с обеих сторон усилилось.

Фашисты подтянули к Калинину ещё моторизованную и танковую дивизии, где насчитывалось 150 танков и штурмовых орудий. Эти свежие силы заменили 1-танковую дивизию и 900-ю механизированную бригаду СС, которые при поддержке авиации и десантных частей двинулись целенаправленно на Торжок, намереваясь быстро овладеть им.

Но сходу прорваться к Торжку фашистам так и не удалось.

Такого мощного сопротивления, таких контратак фашисты не видели с самого начала своего варварского нашествия на русскую землю. Мужество советских солдат и офицеров поражало «сверхчеловеков», не укладывалось в их сознании.

Только за 16 октября немцы потеряли 600 солдат и офицеров, 22 танка, 10 бронетранспортёров и 10 орудий. А если сюда добавить 15 октября, то счёт пойдёт уже на тысячи уничтоженных фашистов.

Генерал-полковник Иван Степанович Конев доложил в Генштаб Красной армии о том, что «авангарды танковой группы генерала Гота на отрезке шоссе Калинин-Медное разгромлены».

Для ощутимой победы над войсками фон Бока требовались ещё огромные усилия, нужно было их умело концентрировать и направлять. Поэтому Ставка Верховного Главнокомандующего 17 октября приняла решение о создании Калининского фронта с целью удобства управления войсками на осташковском, ржевском направлениях и вокруг самого Калинина.

Командующим фронтом был назначен генерал-полковник И.С. Конев.

Гитлеровцы, однако, считали, что в эти два жарких дня верх одержали они, а не советские солдаты. Немецкое радио передавало, в частности, сообщение, что «советская 8-танковая бригада разгромлена, а её командир полковник Ротмистров погиб в последних боях».

Немцы, как всегда, врали!

Из землянки, вход в которую освежил снежок, комбат Чайковский поднялся на воздух. Александр Феликсович был немного расстроен. Ему пришлось отложить на несколько часов наступление, намеченное штабом дивизии.

Причина заключалась в следующих обстоятельствах.

Только что разведка привела из леса двух бойцов 46-го мотоциклетного полка, приданного бригаде полковника Павла Ротмистрова. Накануне вечером, рассказали они, танки, машины с пехотой и броневики фашистов вырвались на шоссе, завязался бой. Поредевший в предыдущих атаках наш полк не выдержал натиска немцев, оставил деревню Старо-Каликино и ушёл в лес.

Лейтенант внутренним чутьём понял: полк, на чью поддержку он особенно рассчитывал, фактически был рассеян в ходе боя. Противотанковые батареи своей 133-й дивизии ещё не подошли сюда. В одиночку брать гарнизон врага — это был большой риск. Александр Феликсович привык бить фашистов наверняка, и вместе с тем не разбрасывался своими бойцами и офицерами.

Всё же, размышляя и так и этак, Чайковский на следующее утро приказал батальону идти в направлении на Старо-Каликино.

Комбат рисковал, но он не терял надежды, что к началу атаки артиллеристы подтянутся, и брать гарнизон будет легче.

Так оно потом и получилось.

Батальон шёл лесной дорогой, шагать было споро, ночью морозец прихватил грязь и лужицы, образовалась твердая корка, которая не ломалась под сапогами солдат.

Вдруг в холодном воздухе послышалась дробь конских копыт, а вскоре вдали показались верховые.

На подходе к станции Брянцево батальон догнали всадники, среди них ехал верхом на коне и командир дивизии Швецов.

Василий Иванович слез с коня, подошёл к комбату.

— Почему задержка с выполнением приказа? — гневно спросил генерал-майор и сверкнул глазами по лицу лейтенанта.

Чайковский стал объяснять ситуацию, сложившуюся у Старо-Каликино, ссылался на отступление соседнего полка.

Не дослушав его, комдив бросил:

— Под трибунал захотели!

Конечно, лейтенант не заслужил такой оглушительной оплеухи.

Чайковский побледнел, но выдержал испепеляющий взгляд Швецова.

— Товарищ генерал-майор, прошу отложить трибунал на два дня, — спокойно возразил комбат. — Отложите, а там посмотрим, как дело пойдёт, тогда и судите трибуналом.

Швецов и сам понимал, что хватил через край — Чайковский был одним из лучших офицеров в дивизии. Грозное слово «трибунал» в последние дни то и дело срывалось с языка командиров разного ранга, будто заклинание, будто угроза, чаще всего не заслуженная. Не удержался и Швецов. Хотя и сам генерал прекрасно сознавал, что идти в бой без противотанковых средств — дело безнадежное.

— Ладно, хорошо, — смягчился комдив, — отложим трибунал. Извини, Александр Феликсович, погорячился.

Он обсудил детали операции с комбатом, и со своей группой всадников так же незаметно исчез, как и появился.

Пока начальник станции Солодихин подробно объяснял Чайковскому и Щеглову, как лучше незаметно подойти к деревне и шоссе, подбежал его сын Олег, подросток лет пятнадцати.

— Дядя командир, — выпали он, — давайте я с Витей сбегаю в Каликино, всё разузнаю, вам потом расскажем.

Комбат вопросительно взглянул на начальника станции, а Олег и его дружок Витя уже кинулись в дверь, след их простыл.

— Ну, пострелы! — не удержался Солодихин.

Олег и Витя дошли до Старо-Каликино, фашисты ни в чём не заподозрили их.

Вернувшись, ребята рассказали, что успели высмотреть. С согласия отца, они напросились в проводники батальона. Как только бойцы заняли исходные позиции, Олега и Витю отправили домой в Брянцево, подальше от предстоящего боя.

Занималось морозное утро, почти зимнее, только бесснежное. В рассеянном слабом свете деревня казалась вымершей, не было привычных дымков над крышами, никто не торопился за водой к колодцу или к скотине в хлев.

Но вот из крайней избы вышел мужик и потопал к навесу, где были сложены поленницы дров. Рядом с навесом рос густой кустарник.

— Эй! — тихо окликнули мужика из кустов.

Мужик оглянулся, увидел присевшего на корточки красноармейца, он манил его рукой к себе, приставив палец к губам: мол, тише.

Всю ночь мужик, не успевший, как другие жители, сбежать в лес, топил немцам печь в избе и баню. Фашисты несколько раз приставляли к его груди автомат, чтобы он не вздумал сбежать. Мужик-истопник охотно рассказал разведчику, сколько в деревне немцев, какие дома они заняли, где у них штаб. И он, не замеченный в отлучке, вернулся в избу с охапкой поленьев.

Через какое-то время из другой избы высыпали немцы, раздетые по пояс. Они пошли к колодцу, достали ведром воды, обливались, фыркали, смеялись. От колодца до кустов, где сидела наша разведка, долетали обрывки иностранной речи: «Gut! Ser gut!», что в переводе на русский язык означало: «Хорошо! Очень хорошо!».

Один из немцев наигрывал на губной гармошке веселую мелодию, старался создать другим бодрое настроение. Из открытой двери плыли по воздуху ароматные запахи — враги собрались завтракать. Они чувствовали себя в Старо-Каликине полными хозяевами. Может, кто-то из фрицев уже и прикидывал, что по достижению победы над русскими, которая представлялась его воображению совсем близкой, он будет единоличным владельцем вот этой самой деревни, и полей, и лесов окрест неё, как обещал фюрер в Берлине. Не зря же Гитлер позвал его на войну? А фюрер, мнилось такому немцу, никогда не обманывал.