Анатолий Тосс - Попытки любви в быту и на природе
— На какой груди? — удивился я. — Ты чего лепишь, Б.Б.! Ему же грудь потом потребуется, когда девушка его, позабыл, как ее зовут, решится наконец на все. Ему же ее, свою грудь, наверняка оголить придется, а тут — на тебе… перед девушкиным удивленным взором проявляется приклеенный диктофончик. Надиктовывай — не хочу.
— Почему обязательно надо верх оголять? — не согласился Илюха. — Не в верхе же смысл, верх и задрапированным можно оставить.
— Ну, у тебя и приемчики… — удивился Инфант вместе с нами со всеми.
— Ты вообще молчи, ты наказанный, — привел его к чувству Илюха и как напоминание о наказании потрогал себя за лицо.
— Жека, — поинтересовался я женским мнением, — возможно ли, чтобы мужчина, несмотря на угар страсти, верхнюю часть своего тела от женщины скрывал? Вот, скажи, тебе лично с таким извращением приходилось встречаться?
— Бывает, конечно, — пожала плечами Жека. — Особенно когда в спешке или когда обыденность прискучила. Не часто, не со всеми, но попадаются фантазеры.
— Слава Богу, один человек нашелся, который хоть что-то про фантазии понимает, — пробурчал со своей больничной койки Илюха.
И этой высокомерной фразой он меня окончательно вывел из равновесия.
— Стариканыч, — сказал я, — тебе фамилию скоро придется поменять, потому что борода твоя совсем не белая теперь, наоборот, синяя, по щетине вон заметно. Это в нее синяк с подбородка просочился. Так что теперь ты не БелоБородов, а СинеБородов получаешься. Чуешь ассоциацию?
Только потом клейкую ленту от Инфантовой груди нелегко будет оторвать, — продолжал размышлять вслух Илюха, не обращая на мою ассоциацию никакого внимания. — А она ведь полна волос, Инфантова грудь. Я сам ее видел. Ну ничего, Инфант потерпит, другие же терпят, — философски заметил Б.Б. — Женщины, те вообще, бывает, именно таким способом от растительности всякой отделываются. И ничего, выживают, только краше потом становятся.
Но Инфанту перспектива насильственного срыва сильно клейкой ленты с его сильно волосатой груди, похоже, не особенно понравилась, и он замотал кудлатой своей башкой.
— Так это ж женщины. Им полное безволосье для эстетики требуется, — застроптивился он. — А мне такая эстетика ни к чему, у меня совсем обратная эстетика, меня волосы только украшают.
Тут мы все засомневались, а Жека особенно демонстративно, так что Инфант даже обиделся немного.
— Не только я один так считаю, — начал оправдываться он. — Я несколько раз встречал в жизни людей, которые открыто мне в этом признавались. К тому же вдруг ваша клейкая лента посреди леса отклеится вместе с диктофоном и с волосами? Как же мне тогда? — И он еще шибче замотал головой.
Да и оперативности в связи нету, — поддержал я его. — Вдруг потребуется наше срочное вмешательство, вдруг с Инфантом произойдет что-нибудь трагическое? Запросто ведь может, а как мы узнаем? Разве лишь когда с его остывшего, украшенного волосами тела снимем этот самый никчемный диктофон. Потому что вообще-то многие женщины за записывающий диктофон на груди возлюбленного сильно покалечить могут или вообще прибить насмерть. Особенно Инфанта. Как ты считаешь, Жек? — поинтересовался я у эксперта по женщинам.
— От женщины, конечно, зависит, — разумно предположил эксперт. — Мы же все разные. Некоторые и на видеокамеру не особенно обидятся. Наоборот, обрадуются. Хотя найдутся и такие, кто за простую включенную мобилу запросто мозги может вышибить. Да и не только мозги.
Тут возникла пауза, в течение которой мы все стали переглядываться, как бы спрашивая друг у друга: а правильно ли мы расслышали только что прозвучавшее слово? А потом сразу закричали одновременно и по очереди, перебивая друг друга возбужденно:
— Мобила! Конечно, мобильник! Мы его в нагрудный карман Инфантовой рубашки положим. А перед этим мы заранее с него позвоним на другой мобильник, на Илюхин, например, и сможем прослушивать все непосредственно происходящее. Так Инфант и будет все время с нами на оперативной связи, особенно если его нагрудный карман близко к голосовым связкам расположен.
— А ведь действительно, у нормальной девушки компактный телефончик в нагрудном кармане Инфанта подозрения не вызовет. Подумаешь, телефончик, все девушки к ним давно привыкли, — одобрил Илюха.
— А твой мобильник, Б.Б., надо будет к магнитофону подключить, — внес я свою изобретательскую лепту. — Так что мы все потом сможем прослушать происходящее вместе с Инфантом. Чтобы оценить, проанализировать, скорректировать на будущее.
— Да и клеить на груди ничего не надо, — в свою очередь согласился довольный Инфант. — Чтобы потом не отрывать ничего с волосами и с мясом. Хотя, — задумался он практично, — дорогой разговорчик может получится, если не в спешке все делать. А в спешке-то не хочется.
— Не боись, — великодушно откликнулся с кровати Илюха, — заграница тебе поможет. Она вообще ради такого удовольствия все расходы на себя берет. — И он несильно похлопал себя в грудь, хотя мы так и не поняли, какое отношение он имеет к «загранице». Да и к какой именно?
Итак, — подвел я общее мнение, — в нагрудный карман Инфантовой рубашки устанавливается мобильный телефон. Инфант рубашку окончательно не снимает. Расстегнуть, Инфант, тебе дозволяется, а вот снимать — нельзя. Потому что тогда ты без связи останешься, а без связи ты, как боевая единица, уязвимый и нежизнеспособный. И если с тобой чего случится, нам к тебе на подмогу не успеть.
Тут я заглянул в Инфантовы глазницы — понял ли он меня? Не подведет ли? Но в ответ на меня глядели лишь теплые, влажные зрачки, прикрытые томными ресницами, — и пойди разберись в таких. Вот я и не стал.
— Ты, Жека, — продолжил я оглашение диспозиции, — назначаешься главным оперативным координатором. Или диспетчером, иными словами. Сидишь в машине у парка Сокольники, рядом с тобой мобильник, который одним беспроводным концом связан с Инфантовым мобильником, а другим, проводным, прикреплен к записывающему магнитофончику. Ты все прослушиваешь, оцениваешь, и если где недоразумение какое замечаешь, или если Инфанту срочно подмога потребуется, ты нам даешь знать. Опять же по беспроводной мобильной связи. Потому что координированное взаимодействие полевых подразделений во время войсковой операции, как известно, наиважнейшая тактическая задача.
— А как мне телефон к магнитофону подключить? — задала диспетчер технический вопрос.
И мы все трое снова задумались, потому что действительно, кто его знает — как? А вот четвертый из нас, который Инфант, тот как раз знал, у него вообще техническая сметка развита была не по нему. В конечном итоге, должен же он хоть в чем-то смышленость проявлять? Вот он ее в технике и в прочих математических хитростях и проявлял.
— Да это просто, — оживился Инфант. — Там делать нечего. Я вас сейчас научу…
— Не надо, — ответили ему мы. — Сам делай, а нас не учи.
— Ну как же? — настаивал Инфант. — Вы что, новому не хотите научиться? Вдруг потребуется…
— Не надо, не потребуется, — снова раздалось ему в ответ. — Потому что нам в нашей обычной, здоровой жизни такое умение, как связка мобильника и магнитофона, совершенно ни к чему. Потребность в ней лишь вместе с тобой, Инфант, возникает.
И Инфант затих, а значит, согласился. И получалось так, что все оказалось определено, все места расписаны и на все вопросы найдены подходящие ответы. А значит, оказались мы полностью готовы к предстоящей субботней премьере.
— Ладно, ребята. — Я встал, а вместе со мной все остальные. — Давайте сверим часы, что ли. В субботу в шесть на полянке. Полянку помните?
— Как ее забыть? — проговорил Илюха, продвигаясь в коридор и поддерживая свое больное лицо рукой.
— Ты, Инфант, текст подучи, — наказал я на прощание. — Чтоб не позабыть его в любовном пылу, как в прошлый раз.
— Да, да, — бубнил не только себе, но и всем нам под нос Инфант, провожая до парадной двери.
На улице был поздний вечер, конец мая плавно переходил в начало июня. Так или иначе, приятно было на улице. Мы подошли к Илюхиной машине.
— Не могу я теперь в метро войти незамеченным, — извинился он за наличие тачки. — С синим лицом я очень в глаза бросаюсь. Вот и пришлось употребить, — указал он на машину. — Хочешь, старикашка, подвезу.
— Ты лучше Жеку отвези на Фрунзенскую. А я прогуляться хочу, мне еще раз все обдумать надо, ну, по поводу операции.
И я отпустил машину с шофером и пошел по вольной улице, вдыхая тоже вольный, покойный вечерний воздух. А вместе с ним в мои успокоенные мозги лезли всякие разные мысли про назначенную на завтра ровно в шесть операцию. Да и не только про нее.
То, что я «заспиртованный младенец», продолжал я перебирать в себе недавнюю мысль, это правильно, конечно, но не только в младенчестве моем штука. Что-то еще другое, не менее мощное, призывное руководит мной, что, возможно, выше меня и неподвластно мне. Чему я не могу противостоять.
