Анатолий Тосс - Почти замужняя женщина к середине ночи

Анатолий Тосс

Почти замужняя женщина к середине ночи

Всем, вкусившим радость, посвящается

Глава 1

Шесть часов до кульминации

– Розик, а чего это здесь столько нарядного народа толпится? Уж не праздник ли поблизости? – обратился ко мне мой старый кореш Илюха Белобородов.

Я оглянулся, осмотрелся – действительно, вокруг было много радостных лиц, и все в предвкушении.

– Простите, – тут же обратилось к нам воздушное девичье существо, – у вас лишнего не будет?

– Лишнего чего? – попытался уточнить у нее Илюха, но разочарованная в нем девушка уже полностью потеряла интерес.

– Какого «лишнего» ей надо было? – перевел на меня вопрос Илюха.

Я подумал, прикинул и догадался: где-то поблизости, очевидно, расположился театр.

И действительно: уже смеркалось, стрелки крупных уличных часов затормозили посередине, где-то между шестью и семью. Нарядные люди мелкими разноцветными стайками стекались со всех сторон, лица их были полны ожидания, глаза блестели, излучая готовность к неограниченному духовному удовольствию.

– Похоже, стариканер, мы на театр наткнулись. Прямо на самый парадный вход, – пояснил я наконец недогадливому своему товарищу. – А театр для некоторых, он самый что ни есть праздник.

– Надо же, сколько в городе свежих театров за последнее время напекли. Просто не счесть, – удивился Илюха. – Еще недавно я почти все на память знал, даже первый состав мог перечислить, а сейчас от их избытка совсем запутался. Что ни особняк, что ни памятник архитектуры девятнадцатого века, то театр. Если не «Академический», то «Экспериментальный». На худой конец, «Школа-студия». Да и понятно, каждый, кто из прежнего первого состава, теперь свой театр норовит завести. Вот им и выделяют.

– Где они столько артистов берут? – вслед за Илюхой удивился я.

– Да ладно, артистов. В наших краях каждый житель в своем роде артист. Но вот откуда столько зрителей набирается? Может, у нас население на самом деле на сценическое искусство такое падкое? Или все же не набирается?

Я огляделся, посмотрел на молчаливо кружащих вокруг нас девушек, на их глаза, полные мольбы, и предположил:

– Да, похоже, набирается. Ты посмотри, сколько желания у них в глазах. Я такого коллективного желания в одном месте давно не встречал. От него просто воздух электризуется. Чувствуешь поле?

Илюха принюхался, прислушался, присмотрелся и поле почувствовал.

– Ну да, – согласился он. – Теперь понятно, чем обилие симпатичных девушек объясняется. Более того, понятно, какое именно «лишнее» им требуется. А у нас ведь наверняка лишних билетиков нет. Или есть? – посмотрел на меня вопросительно Илюха.

– Нет, – покачал головой я. – У нас вообще никаких нет.

– А жаль, надо всегда при себе парочку лишних билетов иметь. По всему выходит, что это самый надежный способ съема девушек на улице. И со стороны не нагло выглядит, а наоборот, вполне добропорядочно. К тому же у тебя еще право естественного отбора имеется, и отобрать можно самую качественную театралку. – Тут он оглядел группки снующих девушек; из некоторых качество так и выпячивалось наружу, так и бросалось в глаза. – И на отказ ты никогда не нарвешься, лишь на искреннюю сердечную благодарность. А благодарный человек, он ведь часто ее выразить пытается…

– Да, жаль, что нет билетиков, – последовал я за Илюхиной фантазией, представив благодарность.

– А потом ты с ней на пару часов почти что наедине остаешься на соседних театральных креслах и разделяешь в удовольствии общее для вас обоих действие. А разделять, особенно в удовольствии, как известно, сближает, роднит душами… Может, достанем где-нибудь четыре билетика? – перевел тему из области мечтаний в область прагматики Илюха. Потому что именно два этих качества – прагматизм и мечтательность – он в себе удачно совмещал и легко переходил от одного к другому.

– Вряд ли, – засомневался я. – Сами мы, конечно, попасть сможем, но вот девушек с собой провести, вряд ли.

– Плохо, – выразил Илюха наше общее мнение и снова вернулся в область мечтаний: – А в антракте она захочет впечатлениями театральными поделиться, возбуждение свое эмоциональное наружу выплеснуть. Вот ты под ее горячий эмоциональный всплеск и попадаешь. Да и в театральном буфете не одни бутерброды с колбасой выдают… И вот во время второго отделения она снова рядом с тобой, но уже разгоряченная вся, не только от сценического искусства, но и от шампанского полусладкого. Да и ты нашептываешь ей взволнованно-интимно на самое ушко, проникая в нее дыханием… А потом, после спектакля и бурных обменов впечатлениями по поводу режиссуры, игры актеров, она, разрумянившаяся, может быть, и станет тебе…

Тут Илюха вздохнул мечтательно и снова совершил переход в прагматическую действительность:

– Да, надо будет постоянно с собой лишние билетики таскать. Так ты говоришь, сами мы сможем туда попасть? Я имею в виду, в праздник? В театр?

– А почему бы и нет? – удивился я. – Почему нам лишать себя праздника? Времени у нас навалом, а с билетами как-нибудь решим.

– Раз ты так говоришь, значит, решим. Это ведь как раз по твоей части. А ты у нас по своей части специалист, – выказал ко мне доверие Илюха.

– Да ладно тебе, – польщенно отмахнул-ся я. – У каждого из нас своя часть имеется.

– Ну так, значит, пойдем, оценим драматическое искусство, – решил Илюха, и мы снова оглянулись на круглые уличные часы. На которых времени еще было предостаточно, хоть карманы им набивай, хоть за пазуху складывай.

Мы еще покрутили головами и обратили внимание на продуктовую палаточку, которая от театра совсем невдалеке находилась.

– Зайдем, – кивнул мне на палаточку Илюха, и мы бодро к ней направились.

Потому что театр – он же храм, пусть и Мельпомены. А в храме надо, чтобы душа твоя оказалась раскрытой нараспашку, чтобы оторвалась она и попархала вперемешку с другими воздушными душами, наполнилась божественной амброзией искусства… А как ей, бедной, оторваться, если она весь день затюканная, зажатая, запеленатая, как младенец, внутри отсиживалась. И от всех стрессов, всех этих рабочих да семейных передряг носика своего аккуратненького, курносенького высунуть наружу не смела.

– Вот и требуется ей подмога, стариканер, – разделил со мной простую мысль Илюха уже внутри палаточки, указывая продавщице на плоскую фляжку коньяка. Плоскую, но крупную.

– А соломинки у вас, случаем, не найдется? – попросил я у продавщицы, потому что из горла в интеллигентном театре было как-то не удобно. Особенно перед артистами.

– А вы чего, коньяк из соломинки будете сосать? – засмеялась веселая продавщица, но все же крикнула куда-то в подсобку: – Мань, а у нас соломинок нет?!

– Что у нас тут, стога, что ли, на заливных лугах? Или мы сами буренки? – тоже пошутила из подсобки Маня, и тут мы уже все вместе засмеялись. Потому что буренками они никак не были, так как были совершено пергидрольно крашенными.

– Вот одна только есть, – достала соломинку из нагрудного кармана продавщица. – Для себя припасла, так, на всякий случай. Но раз вам нужнее… – протянула она ее нам. И мы от всего сердца поблагодарили ее за доброту.

А потом не спеша стали возвращаться к театральному парадному подъезду, пригубливая уже на ходу. А как пригубили, так празднично нам стало, что вообще соответствует общей театральной атмосфере.

Ведь на самом деле театр – праздник, и многие, особенно находящиеся в ожидании женщины, к нему, как к празднику, тщательно готовятся – головы, как они говорят, «приводят в порядок» в смысле разных причесок и прочей косметики.

Или вот туфли с собой на модных шпильках в отдельных пакетиках приносят. Не только чтобы не повредить блестящий паркет повседневными весенними сапогами, а чтобы и выглядеть со стороны, и чувствовать изнутри на одной высоко звучащей ноте.

Я, например, всегда любил наблюдать, как они, стоя, подпрыгивают на одной ножке, пытаясь вдеть другую в узкую, всегда элегантную туфлю. Прям как девочки во дворе в классики играют.

Я вообще давно заметил, что наша обыденная жизнь значительно сексуальнее, чем мы о ней думаем. Просто присматриваться следует повнимательней.

Тут мы снова посмотрели по сторонам, на театралок с их взволнованными, полными надежды взглядами, на уличные часы с часовой стрелкой недалеко от цифры «семь» и вообще на весь остальной сгущающийся окружающий вечер.

Стояла ранняя весна – где-то между концом марта и началом апреля. Снег уже сильно полинял, обернувшись частично бойкими ручейками, и хотя все это волновало тревожными весенними запахами, но все равно пронизывало зябкостью да промозглостью. А раз так, то соломинка снова приникла сначала к моим, потом к Илюхиным губам, и слабо коричневатая жидкость заметно потекла по ее полупрозрачным округлым стенкам.