Салих ат-Тайиб - Ближневосточная новелла
Я не позволял себе такой роскоши, как насморк или головная боль: ведь на страже моего счастья уже стояли самые лучшие болеутоляющие таблетки и витамины.
Даже само зло работало на мое счастье. Кто как не демоны невежества и безграмотности наградили меня семью автомобилями и семью манами[44] золота? Сель, землетрясение, любые стихийные бедствия лишь укрепляли фундамент счастья.
Мои талантливые сограждане, эти скромные непритязательные труженики, имен которых никто не знает, совершили великое открытие: научились превращать ужаснейшие несчастья в величайшее счастье. Подобно тем ученым, которые из кой-чего делают конфетку. Вот только не могу понять, почему мое безупречное счастье пахнет не тем?..
Печальная история, приключившаяся с теми, кто вознамерился не ударить в грязь лицом (сопровождается нравоучительным комментарием)
Перевод Н. Чалисовой
Некую группу интеллигентных молодых людей вдруг охватила денежная лихорадка. Собрались они вместе и задумались: как им поскорее разбогатеть? А ведь еще совсем недавно все испытывали глубочайшее отвращение к деньгам — этому порождению дьявола — и старались держаться подальше от тех, кто осквернял себя заботами о приумножении богатства. Теперь пришел их черед. Конечно, они оправдывались тем, что стали отцами семейств, а о семье надо заботиться. Ничего не скажешь — оправдание солидное, возражений не вызывающее, годится на любой случай и затыкает рот любому критикану.
Когда все были в сборе, хозяин дома поразмыслив сказал:
— Все присутствующие здесь ставят перед собою цель отыскать наилучший и наискорейший способ разбогатеть. Я лично предлагаю организовать транспортную компанию.
— Но, господа!.. Мы же не торгаши какие-нибудь. Нас интересует такое предприятие, в котором на первом месте были бы духовные ценности, а потом уже материальная сторона. А что за духовные ценности будет производить ваша транспортная компания?!
— Тогда давайте откроем книжный магазин и издательство!
— Ох, господа! Вы же знаете, какие ловкачи подвизаются в этом деле! И нам, образованным людям, придется с ними хитрить, ловчить пропорционально нашей интеллигентности. Взятки теперь большие, бумага дорогая, а цензура держит книги долго. Вдобавок эти субъекты из цензурного управления стали очень уж придирчивыми и мнительными, видно, сами боятся. Что поделаешь, у них тоже жены, дети: и на хлеб деньги нужны, и «мерседес» без бензина не поедет. Ну, а нам какой доход? Пусть на каждой книжке ценою в десять туманов мы получаем шесть туманов прибыли. Разве это предприятие?! Продавать по одной книжке — все равно что море по каплям собирать. А где размах? Нам ведь не капли нужны, а море целиком.
— А как вы относитесь к «отряду культуры»? Откроем детские сады, начальные школы, средние школы первой ступени, второй, третьей, четвертой… дневное и вечернее подготовительные отделения!
— Ай, господа! Теперь все кому не лень плодят эти «отряды культуры». До того дошло, что науки, знания, культуру покупают, словно арбузы на рынке: если ученику не удается поступить в институт — иначе говоря, арбуз оказался зеленым, — он приходит требовать назад свои денежки.
— Может, построим гостиницу?
— Ты что, спятил? Кто же станет вкладывать реальный капитал в такое ненадежное дело? Ну, допустим, на следующий год будет много постояльцев. А потом что? Сидеть и дожидаться, когда рак на горе свистнет? Может, когда-нибудь на пару раков и накопишь…
— Ну не отель — так больницу!
— Господа, господа! Нам же придется столкнуться с конкурентами, а они вовсе не жаждут такой встречи. Да и где в этом городе с населением в несколько миллионов набрать столько инфарктов, уличных катастроф, пищевых отравлений, самоубийств, чтобы хватило на всех? А если еще учесть, что одни отправляются лечиться в Европу, другие же — прямиком на кладбище, — пациентов и вовсе не остается. Кроме того, новомодные врачи отнюдь не интеллигенты, духовная сторона дела их мало волнует — они будут требовать по три-четыре тысячи туманов жалованья.
— Нашел! Нашел! Давайте откроем банк!
— Ну и ну, господа! Где же тут, скажите на милость, духовная сторона?
— Колоссально! Если уж здесь ее нет, тогда где она вообще есть? Банк дает пищу прогрессу, помогает процветанию экономики, приводит в движение неповоротливые колеса промышленности, присуждает отдельным гражданам мелкие и крупные премии, побуждает их к созданию прочных семейных очагов в домах, которые дает возможность приобрести в рассрочку…
— Господа!! Народ сыт по горло банками. По статистике, на одного человека приходится в среднем три-четыре банковских отделения и семь-восемь банковских окошек. И потом, нам-то что за радость — получать двенадцать процентов прибыли от клиентов, а пять процентов возвращать им обратно?..
— Эврика! Я придумал такое, что и Архимеду не снилось! Мы откроем учебное заведение. Высшее учебное заведение. Что может быть возвышеннее и благороднее? И какие духовные ценности лучше оплачиваются?
Высшее учебное заведение наконец открылось. На первом общем собрании один из его создателей, обращаясь к слушателям, сказал:
— Дорогие наши студенты! Это учебное заведение основано для вас и принадлежит вам. И мы, его учредители, с нетерпением ждем от вас предложении и критических замечаний.
Один из студентов вдруг встал и без долгих предисловий выпалил:
— Дорогие наши духовные отцы! Есть предложение! Мы тут же прямо сейчас выкладываем вам по двенадцать тысяч туманов наличными, а вы не сходя с места выдаете нам дипломы. И вы и мы сэкономим на этом четыре года драгоценного времени!
Мораль: У кого учиться воспитанности? У невоспитанных!
Комментарий: Мораль сей притчи — в словах невоспитанного студента.
Голамхосейн Саэди
Горячка
Перевод Н. Кондыревой и Ш. Бади
1
К. проснулся поздно. Яркое солнце заливало комнату. Ничего похожего на вчерашний день, тусклый и пасмурный. Сегодня все напоминало каникулы: погода, крики разносчиков, громкий разговор и смех женщин на нижнем этаже, чириканье голодных осенних воробьев, которые качались на ветках вместо листьев. К. сел на постели. Занятия начались час назад… Если быстро собраться, побриться, поесть чего-нибудь и выйти из дому, часам к двенадцати доберешься до института. Он поглядел на себя в зеркало. Лицо в зеркале — спокойное, уверенное, живое — ему понравилось. Глаза казались сегодня больше, красивее, морщинки разгладились. Отложив зеркало, он поднялся, оправил постель, подошел к окну. Все тонуло в золотисто-шафранных лучах солнца, мир казался новым и радостным. Он вышел в коридор, остановился перед умывальником, опять взглянул в зеркало. Плеснул воды в лицо, вернулся в комнату, сел на кровать. День был странно тихий; за много лет он не помнил такого спокойного дня. Он почувствовал голод, встал, достал из холодильника стакан молока, выпил залпом. Желудок его сжался от холода, потом холод медленно пополз по всему телу. Он потер ладонями плечи, ощущая теплый ток крови в жилах. Ничего темного, серого! Его наполняла новая радость. Слава богу, что он опоздал в институт и остался дома. Он помахал руками, помассировал мышцы ног, приложил к уху браслет с часами. Нет, для такого дня не годится никакая строгая программа. Расхаживая по комнате, он внимательно рассматривал открытки, годами висевшие на стенах, на которые никогда прежде не обращал внимания. А ведь каждая из них была оконцем в прекрасный мир — с таинственными горными ущельями, незнакомыми заснеженными городами… Ему вдруг захотелось, чтобы у него был хороший голос — как бы он сейчас запел! А еще было бы славно, если бы неожиданно заглянул кто-нибудь из ребят — поболтали бы, посмеялись, начали бы шутливо бороться… Взгляд его упал на телефон. Он взял трубку, подумал немного, бесцельно покрутил диск, потом набрал номер. На другом конце сняли трубку. К. вздохнул полной грудью и сказал:
— Алло… Мохаммад, привет!
Здравствуй, это ты? — произнес в трубке голос Мохаммада.
— Да, я, — ответил К.
— Ты где? — спросил Мохаммад.
— Дома, — ответил К.
— Дома? А почему не в институте?
— Я сегодня не пошел.
— А что случилось? Простудился?
— Ничего подобного. Очень даже хорошо себя чувствую.
— Слушай, у тебя что, свидание?
— Да нет, старик, какие там свидания!
— А что же ты тогда дома сидишь?
— Да так, есть одно дельце, — оказал К.
— Какое?
— Личное дело.
А мне нельзя узнать? — спросил Мохаммад.
К. немного подумал, потом сказал:
— Да ничего особенного, хотел…
