Семен Данилюк - Мужские игры
- Максим Юрьевич! При женщинах-то! - не отрываясь от драгоценных страничек, посетовал он. Не удержавшись, похвастался: - Друзья из Италии прислали. Вещь у нас просто неизвестная. Фантастика!
Что касается оберегаемых им женщин, они вместе с остальными членами ученого совета сгрудились в дальнем углу, где шло какое-то энергичное обсуждение. На сей раз страсти кипели по поводу романа Клинтона и Моники Левински.
- Да что ж он, не мужик? - непривычно возбужденно вопрошал возвышающийся над остальными могучий Григорий Яковлевич Пуринашвили - когда-то знаменитый баскетболист. - Это какое счастье для страны, что у нее президент - прошу прощения у дам - с членом. Наш мормудон и рад бы - а кроме собственной страны, никого другого э... не в состоянии.
- А я согласна с Григорием Яковлевичем! - стараясь перекрыть другие голоса, выкрикнула завитая в мелкую кудряшку женщина, в фигуре которой угадывалось прежнее изящество, - заслуженный деятель науки Клавдия Васильевна Шергова. - Зажрались они, вот что я скажу. Проблем настоящих не имеют, если всей страной уж с полгода обсуждают, имел он ее или не имел. И это, помянете меня, точка отсчета их конца.
- Нет уж, давайте не передергивать! - потребовала раскрасневшаяся, задыхающаяся Анна Владимировна Галанина. Расползающаяся талия ее была затянута тоненьким игривым пояском, и поэтому говорить она могла только короткими фразами. Судя по азарту, именно ее предыдущая реплика вызвала реакцию и Пуринашвили, и Шерговой. - С кем он там и что, - Анна Владимировна запунцовела с новой силой, будто сказала непристойность, - это не знаю. Но есть ложь под присягой. И тут происходящему иная цена. Нам пока недоступная.
- Что значит - недоступная? Кому? Вы на что намекаете?! - с удивительной остротой отреагировала Шергова.
- Что считала нужным, то и сказала. - В голосе Галаниной моментально пробудилось ответное раздражение.
- А право на частную жизнь уж и в расчет не принимаем? - желчно крикнули от окна. Судя по дребезжащему голосу, спорящие разбудили старейшего члена совета - Николая Павловича Станковича.
- Николай Павлович, господа, только не волнуйтесь, - Наташа Власова из-за голов возбужденных мэтров улыбнулась приближающемуся Максиму.
- А, Максим! - азартно выкрикнул согнувшийся от замучивших колик в почках доцент Рюмин. - Что в Белом доме говорят по этому поводу?
- Как раз только оттуда! Говорят, пора завязывать, а то в России из-за этого все ученые перессорились. - бодро отшутился Максим.
По укоризненному взгляду Наташи, по ставшими отчужденными лицам увидел, что шутка не принята, и оттого обозлился:
- Да что, в самом деле! Других проблем у нас нет? Есть!
- Именно! - поддержал вошедший следом Юрий Игнатьевич Мельгунов. - И не какие-то там заокеанские...Прошу рассаживаться, коллеги!.. А как раз от нас с вами зависящие. Как сделать, чтоб перестать существовать, а начать, будем говорить, жить. Для того и собрал вас. Демонстрируя значимость происходящего, Мельгунов не пошел в президиум, а уселся тут же, среди прочих, за огромным овальным столом, показав Максиму кресло справа от себя.
- Никого лишних на сегодняшнюю повестку дня не пригласил, - разъяснил он, уловив несколько ищущих взглядов, - искали Петракова. - Здесь только те, кого знаю за соратников в прошлом и - как это теперь? Да! - компаньонов в будущем!
Он требовательно оглядел приосанившихся компаньонов.
- Такие вот времена, господа совет! Но, - он поколебался, показал, что колеблется, и с тем большей силой произнес, - как ни ненавистно нам существующее время, мы не можем допустить, чтоб дело всей жизни окончательно разрушили тупые, алчные люди, пришедшие к власти! Не им торговать достоянием России. А накопленные наши наработки - это без преувеличения - великое достояние. Надо развивать, надо поддерживать молодых.
- Костик Мишулин - очень талантливый у меня мальчик! - выкрикнула Шергова и, смущаясь неловкого молчания, закончила: - С квартирой бы помочь. Сманят ведь.
- Поможем, дай бог, - осадил ее Мельгунов. - Еще, глядишь, и тех, что разъехались, соберем. Только деньги нужны, чтоб все это поставить.
- Да уж! - вздохнул Пуринашвили. Заслуженный мастер спорта, доцент, автор нескольких изобретений, чей широкий грузинский стол был хлебосолен для всякого здесь сидящего, в последние годы тяжко, до сердечных приступов, переживал нахлынувшую нужду.
Закивали озабоченно остальные.
- Но и без хитрости теперь нельзя! - продолжил Мельгунов. - Знать надо досконально материю, в которую нас загнали. Чтоб воров этих к себе не подпустить. Чтоб через законы, ими под себя писанные, их же и вокруг пальца обвести.
Он сделал паузу. "Да, знать бы", - читалось тоскливое на лицах членов совета.
- Есть среди нас такой человек! - значительно произнес Мельгунов, и все обратились на Максима.
- Давай! - подбодрил его Мельгунов. - Все начистоту - здесь чужих нет. Но чтоб не заумно.
- Слушаюсь не заумно! - подхватив на ходу едва не забытую на столе папку, Максим пошел к трибуне, беспрерывно реагируя на бесконечные кивки и вопросы и отшучиваясь на ходу.
- И - регламент. - Мельгунов снял с сухого запястья и значительно положил перед собой часы.
Взобравшись на трибуну, Максим огладил ладонью растрепавшиеся некстати вихры, оглядел сидящих - сморкающихся, подкашливающих, отирающих влажные губы, - как-то особенно стало видно, как постарели они - недоступные прежде вершители судеб научного молодняка. Снисходительные небожители, благосостояние которых казалось недостижимым верхом стремлений. Чего стоил очаровательный бабник Пуринашвили, использовавший всякие свободные несколько дней, чтоб быстренько смотаться в Сочи от ненаглядной своей Лианочки. Теперь огрузневший, покрытый перхотью Григорий Яковлевич шумно дышал среди прочих. Да, не случись событий последнего десятилетия, сейчас на месте многих из них восседали бы такие, как они с Алешкой Забелиным. Максим встретил прямой, подбадривающий взгляд Наташи - умный, поддерживающий взгляд. Как съехидничал когда-то Алеха, в Наталье, в отличие от прочих, хватает ума понять предел своего ума.
- Буду краток. Есть, как сказал Юрий Игнатьевич, цель и есть средства ее реализации. Цель, господа совет, святая, - Максим повел плечами, в нем разгоралось вдохновение, - спасти нашу с вами науку, довести те великолепные наработки, что, будучи завершенными, составят новое слово. Оградить институт, нашу альма-матер, от растаскивания теми, о ком резко, но справедливо говорил Юрий Игнатьевич. Сохранить, а где-то и восстановить научный костяк, обеспечить преемственность поколений, то есть растить, пока в силе еще такие киты, как вы, новых ученых, да наконец, и о земном - просто обеспечить приемлемый, - да что приемлемый? - достойный уровень жизни людям, вписавшим свои имена...
Почувствовав, что заплетается в собственных словесах, Максим налил себе стакан нарзану.
- Это цель. Но, как и все ныне, она нуждается в финансировании и, что не менее важно, знании законов и рычагов, которые следует использовать. Надеюсь, в этих условиях я могу оказаться родному институту небесполезен. Он поймал лукавый взгляд Натальи и незаметно в свою очередь кивнул: понял, понял - "Остапа понесло".
- Итак, две вводных. Цифра раз - обеспечить финансирование, необходимое для завершения тем и выхода на самоокупаемость, и при этом - цифра два - не потерять контроля над институтом. Первое - чисто моя проблема: думаю, два-три миллиончика для разгона хватит.
- Неужто столько заработал? - поразилась, плохо скрывая зависть, Галанина. Не афишируя, она гордилась своим сыном, в прошлом аспирантом, ныне держащим собственный контейнер на каширском оптовом рынке.
- Кое-что заработал, - отмел бестактный вопрос Максим. - Но что важнее - связями оброс, все-таки почти десять лет среди буржуинов. Так что деньги привлечем. Было бы подо что и - под кого, - легкое движение в сторону Мельгунова. - А теперь о главном - насчет контроля. Сейчас акции института распылены чуть ли не у шестисот человек. Чтобы предотвратить их распродажу - а что вы хотите? Люди. Да еще нелегко живущие. Если кто-то предложит большую цену, то кто знает, может, и авторитет Юрия Игнатьевича не остановит?
Галанина поспешно наклонила голову.
- Надо сосредоточить акции у тех, кому дорога судьба института, - у нас.
Максим, беспрерывно, как на лакмусовую бумажку при опыте, посматривающий на Натальину реакцию, увидел, что лицо ее, до того изучающе-ироничное, сделалось чрезвычайно внимательным.
- Это и контроль. Государство себя показало - сорок процентов акций оборонного института выкидывает на улицу, будто старье в утиль. - По залу пробежал недоброжелательный гул. - Значит, какой-нибудь зав, прошу прощения, плодоовощной базой походя скупит эти акции и придет нам диктовать условия - может, картофелехранилище в лабораториях разместить захочет. Шучу! Но не очень. Поэтому все акции, что есть, - срочно в кулак. Заодно дадим и сотрудникам заработать. Председатель профкома Шергова азартно закивала - такая постановка вопроса обращала планируемое в акт гуманизма.
