Глеб Шульпяков - Цунами
Чекист уже вышел на набережную, взбежал на мост. Мне даже послышалось, что он насвистывает мелодию из фильма, того самого.
“Стой!” – вскинул руку.
Он даже не обернулся.
Грохнул выстрел, в доме напротив посыпались стекла.
Пожав плечами, тот стал спускаться.
Я взялся двумя руками и стрелял, пока не кончилась обойма.
Тогда чекист обернулся. Вразвалку поднялся обратно. Свесился, как будто хотел покормить уток.
И бросился в воду, раскинув руки.
57В ванной шумно спустили воду в унитазе, хлопнула дверь.
– Как мы себя чувствуем?
Она встала у окна, скрестив руки.
– К сожалению, вашу инсталляцию пришлось разрушить.
– Запах!
Пересела за барную стойку, откинула волосы.
– Но идея мне понравилась.
Теперь свет падал сбоку, и я узнал безбровое лицо девушки из кафе.
– Но как…
– Да вы же! Вы же и впустили! – Она ткнула за плечо.
На окне по-прежнему мигала идиотская вывеска “Cafe Bar 24”.
– Приглашает, а потом спрашивает. Мне это нравится!
Судя по голосу, лет двадцать максимум.
“Сам же прицепил эту вывеску”.
– Можно? – кивнул на одежду.
– Пациент стесняется…
Вышла в кабинет, смешно похлопывая себя по узким бедрам.
Деньги и карточки вроде на месте. Вокруг чисто, стаканы вон блестят как новые. Стопка выстиранного белья.
Сорвал вывеску, выбросил.
– Гостей больше не ждем? – выглянула.
В углу кабинета лежал надувной матрасик.
– Надо же мне было, пока вы тут… – Она виновато пожала плечами.
– Страшно оставлять в таком состоянии.
Она поставила на стойку ноутбук. Я снова попытался вспомнить хоть что-нибудь.
– Да не смотрите вы на меня так брезгливо.
Она расхохоталась.
– Не было ничего! Не бы-ло!
Тем временем на экране возникло мое лицо. “Если вам что-либо известно о судьбе этого человека, просьба позвонить по телефону”.
Даты вылета, мобильный номер.
– Набирайте.
В ее детской дерзости была неуловимая властность. Не знаю почему, но мне вдруг захотелось ей во всем подчиниться. Делать, как она скажет.
Несколько секунд в трубке потрескивал эфир. Когда пошли гудки, раздался звонок в квартире. Она гордо выложила трубку.
Ее мобильник верещал и вибрировал.
58– Странный вы человек! – Она уселась напротив, подперла по-бабьи щеку.
Чай попахивал сапожной смазкой.
– Слоняетесь по городу, сидите в кафе. С нищими на паперти тусуетесь. Устраиваете прилюдное шоу на площади после взрыва. И думаете, вас никто не видит? Человек-невидимка, думаете?
Она постучала костяшкой по стойке.
– Адрес я узнала в первых числах. Вы же сами отсюда звонили, помните? Думала, друг ваш. Хоть какая-то информация. А тут вы собственной персоной. Правда, пальто с драконами меня сначала, как бы это сказать…
– Но зачем, зачем? – Кажется, я действительно набирал этот номер.
– Мужчина! А если вы мне симпатичны?
Я невольно оглядывал плоское некрасивое лицо, мелкие горчичные родинки. Копну черных волос, перехваченных обручем.
– Ладно, не делайте страшных глаз. Просто я пишу диплом по вашему театру. Собираю материал о том времени. О той постановке. Хотела расспросить, да не знала, как подступиться. Прочитала про вас на форуме. Что пропали и так далее. А у меня друзья в “Вестях” – подсказали дать фото, номер. Сначала позвонила какая-то сумасшедшая дура, потом вы… Просто я в метро ехала, работал автоответчик.
– Смотрите!
Ссылка привела на ее “Живой журнал”. Сначала я ничего не понимал, но потом загрузились фотографии. На первой была моя физиономия на театральной вечеринке, после капустника. Рядом вид в ретуши для объявления. Остальные ссылки вели на тексты пьес, на рецензии. Судя по всему, тут находился целый архив по моей части.
– Так это ты?
– Что – я?
– Искала меня?
– Два часа ему рассказываю…
Я пожал плечами, поежился. “Ничего себе”.
– Кто она? – кивнула на жену.
Сказал, что актриса. Играла девочкой в известном фильме. “Все знают”. Но она такого фильма не знала.
– Хотела сказать – тебе?
Взгляд в сторону, смешно жует губами.
“Лицо, на котором написано все”.
– Поужинаем?
Крышка компьютера с треском захлопнулась.
– Не хочешь – не рассказывай.
59Я рассказал ей все, что случилось. Ну, или почти все – начиная с острова. Как добирались; как ночью, обкурившись, чуть не разбились.
Про вызов, который пришел очень вовремя. Ну и развязка – труп этот, документы.
– Потом ты, наверное, знаешь.
Суши осталось нетронутым, чай остыл. Мое пиво нагрелось. Обнажив верхние зубы, влажные и белые, она слушала. Ее лицо оставалось неподвижным, пока я рассказывал про остров. Но как только жена исчезла, она ожила. Теперь каждый поворот сюжета отражался на ее лице, как в зеркале. И мне с трудом приходилось сдерживать улыбку.
– Но это же кино, настоящий триллер!
Она судорожно пихала в соус хрен, имбирь.
– Писатель!
– Вы это не выдумали часом? Жену? Цунами?
Я молча лез в карман, раскрывал два паспорта, мой и /его/.
– Кру-у-у-то! – мычала с набитым ртом.
– Ты что, все еще ее любишь?
Я молча взялся за палочки. “Молодежная манера задавать вопросы”.
Она бросила салфетку, вылезла из-за стола. Губы трясутся, на глазах слезы.
Доедал в одиночестве.
“В конце концов, с какой стати?”
Но она не исчезла. Через день “случайно” встретились на улице.
– У вас мой компьютер. – Тон деловой, смотрит в землю.
Снова проводили время вместе.
Я ничего не знал о ней. Где живет? Чем зарабатывает? С того дня дверь стояла открытой, и она приходила когда хотела. Под настроение могла составить компанию выпить, покурить.
– Что это за хохлома? – кивала на стену, где висели расписные тарелки.
– Почему на часах всегда четверть шестого?
И спохватившись:
– А, ну да.
– Ты-то откуда знаешь…
Иногда пыталась готовить, и я деликатно жевал резиновые куски мяса.
Тогда, не говоря ни слова, она выхватывала тарелку, швыряла еду в мусор. Шли ужинать в ресторан.
Я злился на себя – и ничего не мог поделать. Потому что привязывался к ней все больше. Мне льстило, хотя и казалось странным, что ей интересно наше прошлое. Как будто она знала, что в нем осталось что-то важное. То, чего ее поколению недодали. Каким был наш город и люди в нем? каким был /я?/ почему все /так/ изменились? все /так/ стало? Я чувствовал, что эта девушка каким-то образом ощущает во мне опору. Во мне, который двигался по жизни, как по зимнему полю, на каждом шагу проваливаясь в снег.
Или просто мы были похожи? И ее тоже поглощала пустота?
Мы продолжали встречаться. Время от времени, как профессиональный журналист, она подводила разговор к театру. Расспрашивала, что и как там было – перед смертью классика.
– Не знаю! – вяло отмахивался. От театра в памяти остались только байки. Смешные или пошлые истории.
Что стало с театром после смерти классика? Как жил театр? Все прошло мимо. Все пролетело, без следа растворилось во времени. И некого винить, потому что это мы сами – эгоистичные, черствые, самовлюбленные – были во всем виноваты.
Все прошляпили.
– Послушаешь тебя – сплошной цирк, – недовольно откликалась из кабинета.
Да и что я мог рассказать ей? насколько жалким стал в конце жизни классик? как, смертельно больной, лебезил перед зрителем? как забывал имена артистов, пьесу, которую репетировал? как реанимировал старые постановки, пока дирекция разворовывала театр? и что лучшие ученики за это время спились? а он, овдовевший старик, все суетился, все не верил, что жизнь – кончилась?
– Но почему актеры терпели его издевательства?
– Почему не уходили?
Ко мне вернулись кошмары, бессонница. Она снова стала ночевать в кабинете, “на собственном дыхании”. Так назывался ее надувной матрасик.
Смотрела оттуда, как забитая собака.
Иногда, задыхаясь от приступов тошноты, просил ее перебраться ко мне.
– Снять? – глухо спрашивала.
– Что?
Все это время наши отношения оставались невинными.
60Разом, в ночь, наступила апрельская теплынь. Завелась и запела под окном безымянная птица. “Быстрей, быстрей, быстрей”, – чирикала.
В один из дней случился разлив, улицу затопило водой из канала, и дворникам пришлось выложить дорогу мостками. Когда вода наконец схлынула, /они /провели субботник. Вымели и засадили травой газоны, выкрасили бордюры и ограждения бодрой салатной краской. Запустили во дворе фонтанчик.
Опасаясь, что озеленители доберутся до грузовика, я решил перепрятать оружие. Но машины между домами не оказалось. Судя по глубоким бороздам, ее загрузили краном совсем недавно – и увезли в неизвестном направлении.
Так из моей “новой жизни” исчез целый эпизод, как будто не существовал вовсе.
