Алексей Мальцев - Призрачно всё...
— Сам виноват! — пискляво выдавила хрупкая Акулина, отступая под натиском пьяницы-мужа. — Сам струганул не того сперматозоида. Игрек — хромосома, слышал, небось? Так что учись сам пацанов делать, а мне нечего претензии предъявлять.
У Федора от услышанного зашевелилась левая бровь. Он сграбастал жену за плечи, густо обдав сивушно-чесночным выхлопом.
— Ты чо тарабанишь, лярва? Ишь, набралась тама всякой галиматьи! Я отучу тебя, стервечина! Я покажу тебе такие хромые-уемы, сама до конца жизни хромать мтанешь!
Дальше все помнилось с трудом: от перегара Акулина чуть не потеряла сознание. Чьи-то сильные руки оттащили пьяного супруга от побледневшей женщины. Крики, рычание, мат…
Зачем Кедрачу «комсомолка»?
— Хоть застрелись сейчас здесь, на моих глазах! Я все равно не поверю. Да мне без разницы. И эти гвоздики можешь забрать, не нужны они мне. После всего, что ты учудил, я никому из мужиков не верю. Не верю!!! И пошли вы все!
Растерянно моргая, Вениамин Поплевко стоял на лестничной площадке с огромным букетом цветов, а Кристина, утирая со щек одну слезу за другой, все норовила закрыть дверь перед своим бывшим любовником.
— Ты даже не выслушаешь меня, русалка? — своим прежним бархатисто-нежным голосом поинтересовался «дельфин», едва не выронив из «плавников» букет. — Любой невинно осужденный должен иметь право на реабилитацию, а ты мне даже слово не даешь сказать. Уверен, когда ты меня выслушаешь…
— Нет у меня никакого желания тебя слушать, перегорело все внутри. Растоптал ты все святое, что было. Сейчас мне все равно…
— В принципе, и рассказывать-то нечего, — Вениамин неожиданно отступил, опустил голову. — Так, забытье, межсезонье какое-то… Межсезонье жизни, переход из одного состояния в другое. Я грешным делом подумал, что уже на небесах. Кто-то лишил меня возможности двигаться, говорить, чувствовать. Кто-то так решил.
— Ну, вот и ступай с этим кем-то знаешь, куда?!
— Если бы знать с кем, — растерянно протянул Вениамин. — Я ничего не помню из того, что произошло. Я знаю, это звучит бредово… Но меня надули, мною воспользовались. Вернее, как я понимаю, моим телом…
— Ты что, предмет туалета?.. Или пилка для ногтей? Как могли тобой воспользоваться?
— Когда я в глубокой коме, то могу быть кем угодно, — перебил он ее с укоризной в голосе. — В том числе и пилкой, и предметом туалета. И ты об этом отлично осведомлена. Я — жертва!
— Ах, тебя пожалеть надо? Так вот: жалости от меня ты не добьешься! И убирайся отсюда по-хорошему!
С этими словами она все же захлопнула дверь перед Вениамином. Оказавшись одна в прихожей, прислонилась к стене и тихо расплакалась.
Раньше нужно было, Венечка, гораздо раньше. Сейчас абсолютно все человеческое меркло, бледнело перед монотонным позвякиванием инструментов, какими-то непонятными акушерскими шутками, улыбками поверх масок. Чик-чик…
«Алиса, представляешь, вчера пилинг делала…» — Чик-чик… — «Там же ноготки хотела нарастить, да вовремя одумалась: на операциях-то я что с ними делать буду? С ноготками-то?» Чик-чик.
Совершая убийство, женщины говорили о пилинге и ногтях. Какими после этого могут быть любовь, верность, душа, бог? Чик-чик, монотонное позвякивание… Чик-чик. К чему гвоздики, к чему слова? Когда отсасывающе-хлюпающие звуки, словно пылесосом кто-то решил за диваном пыль собрать, по частям уничтожили плод их с Вениамином любви.
К чему слова? Зачем цветы? Что они могут изменить?
Хотя вычеркнуть из головы все: улыбку, взгляд, робость при первой встрече ох как непросто. Но надо. Вениамин — он, как первоклассник. Ухаживал за ней, как ее отец когда-то ухаживал за ее матерью. Кристина помнила рассказы, слышанные в детстве.
Были цветы и свидания, многочисленные походы в театры и кино, на выставки и концерты. Если заново переписать летопись их с Вениамином любви, получится классический сентиментальный роман в строгих традиция Бунина или Тургенева, Лескова или Куприна.
И теперь все это — забыть? Вычеркнуть из памяти, как несбыточную сказку о дельфине и русалке. Как ошибку молодости. Господи, ну, зачем он пришел, да еще с цветами?! Кто его просил?
* * * *Кристина сидела в утреннем трамвае, неторопливо пересекающем Комсомольскую площадь, и по лицу у нее бежали слезы. На работе посыплются вопросы, почему глаза припухшие… Как она выйдет к читателям, как будет с ними разговаривать? Что с ней случилось после прерывания беременности? Откуда эта плаксивость, меланхолия? Вектор жизни слегка сменился, она как бы начала движение в другом направлении. Что сделано, то сделано. Убитого во чреве ребенка не вернешь. И — хватит об этом! Впереди — работа, работа и еще раз работа.
Сидевшая рядом с ней женщина указала на стайку девушек, пытающихся поймать такси на улице Ленина:
— Путанки возвращаются после ночной смены. Сверхурочные отработали, сейчас подмыться и спатеньки. Вот жизнь!
— Кто как на хлеб зарабатывает. Кто как… — поддержал мысль седовласый мужчина лет шестидесяти, стоявший в проходе. — Совсем потеряли стыд и совесть… Сталина на них нет.
Скользнув взглядом по голосующим на обочине девушкам, Кристина чуть не вскрикнула: одна из путан была ей хорошо знакома. Именно с ней девушка коротала долгие часы в ожидании неприятной манипуляции в гинекологическом отделении. Она еще нарекла ее кисловатой болотной ягодой.
Неужто труженица сексуального фронта в залетевшем положении продолжает ублажать страждущих? А как же быть тогда с твердым желанием искупить свой грех воспитанием здорового потомства, направив на это все остатки сохранившихся женских качеств? Кристина не могла ошибаться. Что — что, а память на лица у нее была феноменальная.
Не долго думая, девушка выскочила на следующей остановке и направилась к голосующим у обочины проституткам. Бедняжек так никто и не посадил.
Увидев подходящую к ним Кристину, Клюква откровенно смутилась. Она никак не ожидала, что может вообще с ней встретиться где бы то ни было. Кристина решила, что это не тот случай, когда надо сдерживаться. Пусть она опоздает на работу, пусть она вообще сегодня на нее не попадет, но с этой «атаманшей» разберется.
Незаметно подкравшись к голосующим и развернув путану чуть не на 180 градусов, она задала ей вопрос в лоб:
— Продолжаешь кувыркаться, крольчиха? А как же материнский долг, доселе не исполненный? Выскоблилась все-таки, как я посмотрю. Отвечай, зассыха!
— Э-э, коньяк на рябине, что за липучки в транспорте? — округлила та глаза, продолжая махать рукой проезжавшим машинам. — Не поддувай снизу, кулер, а то выключу. Там у меня все по часам расписано. Чо, жести захотелось, да? Или проблемы с положением тампона?
— Я тебе покажу кулер! Я тебе покажу, тампон! — наступала Кристина на путану. — Сколько тебе бабок заплатили, колись, курва! Ты помнишь, что мне пела в палате? Воспитательницей можешь работать, диплом о дошкольном воспитании…
Чувствительный удар сзади под коленки заставил девушку обернуться. В голове мелькнуло: «Наверняка завтра синяк будет». Вторая путана, задрав и без того короткую юбку, замахивалась для нанесения второго, более прицельного, удара. Чудом Кристина успела отскочить.
— Вали отсюда, шевели колготками, рямба! — кричала ей вслед драчунья, когда Кристина была вынуждена ретироваться под градом ударов. Опыта рукопашного боя у нее не было. Опыта словесных перепалок с подобными личностями — тем более. Проститутки хохотали, визжали, истошно жестикулируя.
Итак, чуда не случилось: дрянь осталась дрянью. К чему тогда нужен был весь спектакль с перерождением этой дряни, с ее становлением на путь истинный? Зачем ее Кедрач уговаривал спасти этого … пришельца? Ну, спасла она его, ее Венечка вернулся прежним и невредимым. Почему тогда Клюква — в прежнем амплуа? Что-то здесь не так!
Через мгновение Кристина стояла возле проституток, держа в руке стодолларовую купюру:
— Я могу рассчитывать … хотя бы на час твоего времени?
— Ну, час — не сутки, — усмехнулась путана, о чем-то переговорив с «коллегой». — Что бы ты хотела взамен? — схватив деньги, она взяла девушку под руку и направилась с ней вдоль трамвайных путей.
— Правду, — горячо воскликнула девушка, впервые почувствовав, что на события последних дней может пролиться хоть какой-то свет. — Только правду.
— Хорошо, будет тебе правда, — высморкавшись себе в ладошку, Клюква неожиданно промурлыкала: — Ведешь меня в «Сибирь», кормишь, поишь. Там я тебе выложу все!
«Сибирью» назывался ресторан на перекрестке Комсомольского проспекта и улицы Луначарского. Именно туда девушки и направились.
* * * *Библиотека, в которой вот уже 5-й год Кристина работала, имела хороших спонсоров, что является большой редкостью. Компьютерный каталог изданий, свой сайт в Интернете — лишь малая толика того, что так не соответствовало общепринятому мнению о вымирающей профессии библиотекаря.
