Мария Соловьева - Иллирия
- Ах, Вико... - я, не зная, что сказать, отвернулась от него, не в силах больше выдерживать его взгляд.
- Годэ, я пришел спросить вас все о том же, - Вико дотронулся до моего плеча и в прикосновении этом не чувствовалось его обычного напора. - Безразлична ли вам моя судьба? Вы спасли меня вчера - неужели и это было только ради того, чтобы расстроить планы Ремо?
Я молчала, устав взвешивать все доводы рассудка и бояться последствий каждого произнесенного мной слова. Внезапно я ощутила, как болит все мое тело, никогда еще не знавшее таких побоев. Возможно, будь мне чуть полегче, я бы заплакала, но даже слез уже не осталось.
Вико присел рядом, так что я чувствовала спиной тепло его тела, и тихо сказал:
- Что бы вы не ответили - это уже ничего не изменит, так что оставьте всякую осторожность и будьте честны со мной, прошу. Причинять вам вред я не хочу, помочь - не могу. Отобрать невесту у Ремо означает начало войны, а дурной мир все же ее лучше. Мой отец, понимая это, переломает мне руки и ноги, а вас тут же вернет Ремо, если ему покажется, что это сможет остановить кровопролитие. Если же будет слишком поздно - убьет, не задумываясь, и оставит ваше тело у ворот дома Альмасио, чтобы показать в очередной раз, кто распоряжается каждой жизнью в этом городе, Сейчас наши дела обстоят не лучшим образом - почти все верные люди уехали вслед за Рагом, подавлять восстание в Лимерии. Вернуть хотя бы часть из них - означает ослабить позиции там, да и путь неблизкий... За это время Ремо может серьезно навредить нам, если все же решится на бунт. Похитив при подобных обстоятельствах невесту господина Альмасио, от которой тот без ума, я нанесу удар в спину собственному отцу. И добро бы я хотел использовать госпожу Эттани как заложницу - но нет, просто от всего сердца желаю ей как-то помочь... Я сказал, что отец переломает мне руки и ноги?.. Нет-нет, это маловероятно при подобных обстоятельствах - он своими же руками просто перережет мне горло, едва узнав о моем проступке. Кто я такой? Всего лишь болван, которого обрядили в тогу, не найдя никого более подходящего, и приказали иногда присутствовать в храме, вовремя принимая чаши да подсвечники из рук священнослужителей. Если я подложу свинью своей семье, то долго мне не жить. Привести во дворец десяток шлюх мне не воспрещено, а вот одну-единственную женщину, которую я хотел бы видеть рядом с собой - нет...
- А как же кольцо? - спросила я, все еще не поворачиваясь к нему.
Вико хмыкнул.
- Когда я вам его отдал, вы не были еще невестой Ремо, и он в ту пору к вам явно охладел. Поправьте меня, если я ошибаюсь, но для своего отца вы не составляете такую уж ценность, да и все его влияние давно уж зависит лишь от благосклонности господина Альмасио, которую тот проявлял в обмен на деньги и жизнь вашей красавицы-сестры. Купленная милость всегда оказывается с гнильцой. Не думаю, что Ремо в тех условиях счел бы позор, павший на дом Эттани, достаточным основанием для объявления войны. Разве что умело воспользовался бы, придав своему восстанию очарование праведной мести... Но тогда я еще не знал, что Ремо столь далеко зашел, и посчитал, что вы не обойдетесь мне так уж дорого.
Он рассуждал об этом со знакомой легкомысленностью, точно жизнь моя в его глазах ничего не стоила. Я обняла себя за плечи, пытаясь согреться - меня давно уже познабливало. Вико, заметив мое движение, тут же накрыл мои плечи одеялом и, переменив тон, сказал совсем другим голосом.
-Да, сейчас бы я не дал вам то кольцо. Но вовсе не потому, что вы - невеста Ремо. Просто тогда мне казалось, что если вы все же придете ко мне, то нескольких дней хватит, чтобы, наконец, избавиться от этого наваждения, заставляющего меня о вас так часто думать. Я говорил себе, что меня раззадорила ваша праведная неприступность, и стоит только вам поддаться, как морок исчезнет. Я смогу послать вас к черту, более не интересуясь, как сложилась ваша судьба. Меня чертовски утомило дурацкое желание быть с вами рядом, из-за которого я, как слабоумный, вечер за вечером приходил к вашему окну, точно меня тянули сюда на веревке. Существует только одно лекарство от этой напасти, о котором все знают - даже столь целомудренные дамы вроде вас. Но когда вы все же пришли ко мне той ночью, стало ясно, что даже оно не сработает. Годэ, вы мне и впрямь нравитесь, как давно уж никто не нравился, и я не понимаю более, как следует поступить. Вышвырнув вас через пару недель из Мальтерана, я не излечусь от своей хвори. Более того, от мысли, что тем самым я вас погублю, мне хочется никогда вас больше не видеть, и желание это почти той же силы, что и потребность видеть вас каждый день. Поэтому сейчас я прошу вас - никогда больше не приходите в Мальтеранский дворец, выбросьте кольцо и не отворяйте больше свое окно ночью, даже если я потеряю голову и еще раз приду к вам... Но перед тем, как я уйду, ответьте, все же, на мой вопрос. Я, как видите, не побоялся сказать все честно, хоть и выставил себя при этом в крайне неприглядном свете. Теперь ваша очередь быть откровенной.
Он говорил это спокойно, раздумчиво, с небольшой ноткой грусти в голосе. Я, повернувшись, посмотрела в его глаза - в них застыло все то же выражение обреченности, что и в храме. Сердце мое пропустило удар, а затем каждый его последующий стук отзывался щемящей болью. Я обняла Вико и поцеловала в губы, едва касаясь. Он отшатнулся и пробормотал:
- Не надо, вам ведь больно.
Я криво усмехнулась, на минуту дав волю горьким чувствам, что обуревали меня, и ответила, отстранившись:
- Господина Ремо это не смущало.
- Я не господин Ремо, - огрызнулся Вико.
Мы долгое время сидели неподвижно и молча, обнявшись. Все уже было сказано и никакой надежды ни для меня, ни для него не осталось.
Глава 17
Я почти не помнила, как мы попрощались с Вико. Каждый раз, когда я думала, что больнее мне быть уже не может, мое бедное глупое сердце вновь разбивалось на тысячу осколков. Вся моя прежняя жизнь казалась выдумкой, чьим-то добрым рассказом, пронизанным светлой печалью. Я давно уже не была той Годэ, которая радовалась распускающимся цветам в саду тетушки Ило и ласковым объятиям своего мужа... Те радости казались теперь солнечными лучами, пробивающимися сквозь зеленую летнюю листву. Сейчас же мое крошечное счастье было всего лишь отблесками света догорающей свечи глубокой ночью, и ночь та становилась все темнее. Однако в столь густой темноте и жалкая свеча может ослепить на мгновение. Я смотрела в глаза Вико, больные и уставшие, и понимала, что если бы и в этот раз оттолкнула бы его, то проклинала бы себя, как и сейчас - за то, что обняла. Как не в его силах было спасти меня, так и не в моих - дать ему надежду, и нам бы стоило возненавидеть друг друга, чтобы быстрее вычеркнуть из памяти все, что нас связывало. Но отчего-то мы не смогли поступить разумно, точно нам не хватало до сих пор страданий и боли.
К окну я смогла дойти только потому, что Вико поддерживал меня. Ушел он молча, лишь на несколько мгновений задержав мою руку в своей. Он оставлял меня на смерть, я отпускала его, зная, что он бессилен мне помочь. Невелика была сложность понять, что дух его сейчас сломлен: стоило бы заплакать, обнять его, признаться, как мне страшно и как хочу я уйти вместе с ним, и Вико взял бы меня с собой, в тот же миг позабыв о всякой опасности. Это сквозило в каждом его взгляде, в каждом касании. Но я не желала, чтобы Вико обрек себя на гибель. Наш мир и так был полон бессмысленной жестокости.
Когда я осталась одна, закрыв за ним решетку, то осела на пол, даже не пытаясь подняться. Там я пролежала до самого утра, то ли потеряв сознание, то ли забывшись в глубоком тяжелом сне.
Очнулась я от грохота, перемежаемого тоненькими всхлипываниями и громкой руганью. Я, неуверенным движением приподнявшись, увидела, что господин Гако втащил в мою комнату рыдающую Арну. За ними следовал господин Ремо, а еще чуть поодаль - несколько слуг, лица которых были мне незнакомы. Отец был настолько разгневан, что почти выбил дверь в комнату, которая теперь висела на одной петле - этот шум меня и разбудил. Не требовалось много смекалки, чтобы сообразить, отчего хнычет испуганная Арна и изрыгает проклятия Гако Эттани. Наверняка господин Ремо, заподозрив, что во время походов в храм я виделась с Вико Брана, посоветовал отцу хорошенько допросить Арну, которая много раз меня сопровождала. И перепуганная служанка, конечно же, рассказала все, что знала.
- Где? Где это?!! - кричал Гако, отвешивая Арне затрещины. Та плакала, валилась на пол и умоляла ее помиловать. Девчонка не без оснований предполагала, что раз уж гнев господина так силен, то ее запросто могут прибить и выбросить тело в канаву.
Гако пнул ее ногой в досаде и принялся обыскивать мои вещи, со злостью швыряя их на пол. Ремо молча подал знак слугам, которые послушно принялись помогать отцу, вороша содержимое шкафов. Арна, захлебываясь рыданиями, отползла к стене, забившись в угол между кушеткой и столом. Я тоже невольно подалась назад, упершись спиной в стену и затравленно глядя на мужчин.
