Самсон Агаджанян - Опаленные крылья любви
Она прислушалась. Из прихожей раздалось легкое хлопание двери. Она осторожно выглянула. Его не было. Накинув на себя халат, она опустилась на диван и горько заплакала…
На следующий день он вновь позвонил ей.
— Наташа, милая, ради Бога, прости за вчерашнее, я виноват перед тобой. Обещаю, больше этого не повторится.
— Вы все сказали? — холодно спросила она.
— Наташа, я люблю тебя! Ты мне нужна. Я не могу без тебя. Я…
— Хватит! — резко оборвала она. — Если вы еще хоть раз позвоните или посмеете вновь прийти ко мне, я позвоню маршалу Чеботареву, и тогда вам придется с ним объясняться. А после этого, если вы не сможете без меня жить, звоните, сколько хотите. — В трубке раздались короткие гудки. Он слушал их какое-то время, потом, криво усмехаясь, вслух произнес:
— Не дождешься.
При упоминании имени маршала Жиров отрезвел. Карьера была дороже, чем сочные губы.
Глава седьмая. КРИК В БЕЗДНУ ВСЕЛЕННОЙ
Умар, стоя рядом с Русиным, молча наблюдал, как десантники осторожно несли тело комбата. В глазах Володи стояли слезы…
К ним подошел особист, подполковник Тарасов.
— Не принимай близко к сердцу, Владимир Алексеевич. Идет война, а она без жертв не бывает. Батальон выполнил поставленную задачу, караван взят. Командование вами будет довольно.
Русин хмуро посмотрел на него и молча направился на КПП встречать начальство. Бригадой он командовал не больше недели, за всю свою службу в Афгане не потерял столько солдат, как сейчас. Умар хотел последовать за командиром, но его остановил Тарасов.
— Пошли со мной, посмотрим содержимое каравана.
Когда они подошли к складу, куда солдаты вносили тюки, услышали нецензурную брань. Прапорщик, распарывая тюки, матерился на чем свет стоит. Он стоял спиной и не видел, что вошли офицеры.
— Прапорщик, прекратите материться! — подходя к нему, приказал Тарасов. — Вы чему учите подчиненных?
Лицо прапорщика от злости было искажено, глаза гневно сверкали. Не обращая внимания на грозный тон и звезды на погонах, он вне себя закричал:
— А вы посмотрите на содержимое каравана! Анаша да японская видеотехника. И из-за этой дряни уложить столько солдат! Кому взбрело в голову на гибель людей посылать? Я бы…
— Прекрати! — резко оборвал подполковник. — Не тебе, прапорщику, обсуждать приказы старших, а то я тебя быстро к ответственности призову.
— А вы, товарищ подполковник, не пугайте меня, я уже пуганый.
Тарасов хотел вновь прибегнуть к угрозе, но, увидев грудь прапорщика в наградах, перешел на мирный тон:
— Ладно, забудем об этом, покажи товар.
Ровными рядами в коробках была сложена японская видеотехника. Тарасов из коробки взял видеомагнитофон, стал его разглядывать.
— Умеют же, чертовы самураи, делать, — покачивая головой, произнес он. — Опись еще не составил?
— Никак нет.
Особист отложил в сторону три видеомагнитофона.
— В опись не включай, вечером за ними приду.
Умар стоял в стороне, наблюдая за Тарасовым. «Вот хапуга!» — с брезгливостью подумал он. Особисту было плевать на гибель солдат, его интересовало барахло, которое они захватили. В душе назревала злость на этого крохобора. Он с трудом сдерживал себя, чтобы не врезать ему по физиономии. И когда Тарасов собрался уходить, Умар подошел к прапорщику.
— Все, что в караване, под опись.
— А с этими как? — показал на отложенные коробки прапорщик.
— Вы что, не поняли, что я сказал?
— Понял, товарищ полковник.
Тарасов удивленно посмотрел на Кархмазова.
— А я что-то, товарищ полковник, вас не понял.
— Вы все прекрасно поняли, — хмуро ответил он и, не глядя на особиста, вышел.
Тарасов повернулся к прапорщику.
— Как я сказал, так и сделаешь.
— Товарищ подполковник, вы же слышали, что…
— Заткнись! — угрожающе зашипел он. — Не забывай, с кем разговариваешь. Ты у меня давно на примете. В один миг за свою агитацию под фанфары залетишь. Понял?
— Так точно, — упавшим голосом ответил прапорщик.
Тарасов, выйдя из склада, подошел к Кархмазову.
— Полковник, не солидно при прапорщике так себя вести. Советую впредь быть сдержанным и не забывать, что мы офицеры.
Кархмазов гневно, сверху вниз окидывая взглядом Тарасова, с трудом сдерживая себя, отчеканил:
— Во-первых, не полковник, а товарищ полковник, во-вторых, я в ваших советах не нуждаюсь, в-третьих, не забывайте, что прапорщик — мой подчиненный и я начальник штаба бригады.
Он резко повернулся и направился туда, где собирались хоронить погибших десантников.
Прошло два месяца. Полковник Русин проводил служебное совещание с офицерами управления бригады. Раздалось прерывистое мурлыкание полевого телефона. Он взял трубку.
— Товарищ полковник, докладывает оперативный дежурный капитан Николаев. Начальник политотдела армии требует вас к аппарату.
— Сейчас приду. — Он положил трубку и обратился к офицерам: — Меня к аппарату вызывает начальник политотдела армии. Умар Анварович, продолжи совещание.
Когда его соединили с начальником политотдела армии, Русин услышал:
— Владимир Алексеевич, знаете, по какому поводу я звоню?
— Никак нет, товарищ генерал-полковник.
— Я думал, ты уже знаешь. Так вот, твоему начальнику штаба Кархмазову присвоено звание Героя Советского Союза. Завтра в десять он должен быть у меня, а в тринадцать ноль-ноль вылетает в Москву, в Кремль. Понял?
— Так точно, товарищ генерал-полковник.
— Но это не главное. Завтра вечером встречай меня. Со мной гость из Москвы. Он прилетел по твою душу. Советую быть осторожным, он из ЦК КПСС. На тебя кто-то из твоих подчиненных анонимку состряпал. Ты не падай духом, я ознакомился с этой анонимкой, сплошная чушь. Я тебя в обиду не дам.
Ошеломленный услышанным, Русин продолжал стоять на месте, когда разговор уже окончился.
Он почувствовал горький привкус во рту. Потом направился к себе. Все заметили бледность его лица.
— Что случилось? — с тревогой спросил Кархмазов.
Русин, думая о чем-то, молча посмотрел на него. В кабинете стояла тишина, офицеры, затаив дыхание, ждали.
— Случилось, товарищ полковник, — улыбнулся Русин. — Указом Президиума Верховного Совета вам присвоено звание Героя Советского Союза. Поздравляю!
Крепко, по-мужски, он первым обнял друга. Офицеры, разом вскочив с мест, кинулись к Умару. Когда страсти улеглись, Русин обратился к ним:
— Товарищи офицеры, завтра к нам прилетит начальник политотдела армии, с ним будет представитель ЦК КПСС. Сами понимаете, для нас это редкость. Прошу личный состав подготовить к встрече.
Когда офицеры вышли, Умар повернулся к нему.
— Володя, а почему про себя молчишь?
— По всей вероятности, мне не дали. Кто-то на меня анонимку написал.
— На тебя анонимка? Что за чушь!
— Умарчик, к черту анонимку! — обнимая его за плечи, весело произнес Русин. — Если бы ты знал, как я рад за тебя. А насчет анонимки не переживай, совесть у меня чиста. Я не переступал и не собираюсь переступать через нее. А теперь слушай меня внимательно. Завтра в десять начальство ждет тебя, а в тринадцать самолет улетает. У меня к тебе просьба: загляни к Наташе, она будет рада. Только ни слова про это.
— Никуда я не поеду, — хмуро произнес Умар. — Я хочу разобраться с анонимкой. Из-под земли достану эту дрянь.
— Не дури. Езжай. Начальник политотдела сказал, что в анонимке сплошная чушь. Не переживай. Все будет нормально. У меня к тебе еще одна просьба. После Москвы ты поедешь домой. Как друг прошу тебя, помирись с Любой. Это будет высшая тебе награда.
Умар нахмурил брови, хотел что-то сказать, но Володя сжал его локоть.
— Пойми, у тебя сын. Он ждет тебя. А что касается ее родственников, они правы: мы не должны здесь воевать. И я полностью на их стороне. А ту женщину, с которой ты любовь крутил, выбрось из головы, она не заменит Любу, которая не просто твоя жена, а мать. Помнишь слова Горь-кого? «На свете нет красивее женщины с грудным ребенком на руках!» Она тебе сына подарила, а ты испугался ее родителей и в трудную минуту бросил ее. Короче, если не помиришься с Любой, ты мне не друг! И не возвращайся сюда. Ты мне не нужен.
— Поздно, Володя, поздно, — не глядя на него, грустно произнес Умар, — Видно, судьба у меня такая.
— К черту твою судьбу! О чем ты говоришь? Люба тебе изменяла?
— Еще этого не хватало! — возмутился Умар.
— Тогда чего дурью маешься? Она ждет тебя. Ты только первым сделай шаг и все будет хорошо. Я хочу этого! Ты слышишь меня? Хочу!
На следующий день Умар был в Москве. Спустя еще день, вместе с другими военными, представленными к награде, сидел в кремлевской Грановитой палате и ждал, когда назовут его фамилию. Блеск Грановитой палаты, покрытой золотом, торжественная обстановка ошеломили его. Он не сводил глаз с генерального секретаря, который с улыбкой вручал награды. Когда прозвучала его фамилия, Умар похолодел. Волнение словно пригвоздило его к креслу. «…За личное мужество, героизм…» Майор, сидевший рядом, толкнул его.
