Вячеслав Пьецух - Плагиат. Повести и рассказы
— Накось выкуси! — ответил Алексей Федорович и сделал народу кукиш.
— Ну так будь все по-старому: мы ваши, а земля наша. Как были мы дворянами, так дворянами и останемся.
— Да какие вы, к дьяволу, дворяне?! Вы глупый бородатый народ, и более ничего!
— Как же не дворяне? У каждого свой двор существует, стало быть, мы дворяне. А воли нам твоей даром не нужно.
— Вот возьми их за рупь двадцать… — растерялся градоначальник.– То вы с самого Бориса Годунова бунтуете на предмет эмансипации, то вдруг воля вам не нужна… Я вас, православные, отказываюсь понимать. Это какие-то бред и грезы…
— А чего тут понимать? Волей сыт не будешь — вот и вся умственность.
На этих словах толпа согласно заволновалась.
— А как насчет «не хлебом единым»? — слукавил градоначальник, надеясь со стороны религиозной морали задеть глуповцев за живое. — Бога вы не боитесь, вот что я вам скажу!
— Бога мы очень даже боимся, — ответили из толпы, — но от воли отказываемся, извините за выражение, наотрез. Ведь с голоду все подохнем без земли-то, либо окончательно сопьемся без попечения и надзора.
— Напрасно вы беспокоитесь, православные. Без привычки, конечно, воля вам не с руки, но по прошествии времени даже такие сарматы, как вы, и те осознают все выгоды нового положения, и ваши обстоятельства устроятся по общеевропейскому образцу.
— Знаем мы эти песни! Орехи будут, когда зубов не станет. Тогда градоначальник насупился и сказал:
— Ну, коли вы не хотите понять никаких резонов, то во мне тушуется Марк Аврелий и просыпается Чингисхан!
— Ну, посеки, — послышалось предложение из толпы. — Душу-то не рви, а возьми и для спокойствия посеки.
— И посеку!
— И посеки…
— И посеку! А ну, кто тут желающий пострадать?
Из толпы вышел здоровенный мужик, расстегнул штаны и — по лицу было видно — внутренне приготовился к экзекуции. Саркисовские опричники распластали его на лавке и принародно начали, что называется, вгонять через задние ворота политическую науку. Мужик только как-то сладострастно кряхтел и время от времени подмигивал толпе левым глазом — мол, ничего, ребята, за общее дело можно и пострадать.
Когда экзекуция совершилась, страдалец поднялся с лавки и как бы рассеянно произнес, застегивая штаны:
— А со свободой мы все-таки не согласны.
После этого случая градоначальник надолго слег; в сущности, с ним приключился продолжительный нервный припадок той же примерно симптоматики, что и любовная лихорадка. Надо полагать, подкосило градоначальника именно то, что мужики из бывшей Болотной слободы сбили его с прогрессистской платформы и заставили прибегнуть к такому средству политического просвещения, которое он не только не одобрял, но и принципиально исключил из традиционного арсенала. Вдобавок повстанцы, как будто назло, — хотя в действительности скорее всего что с горя — в течение двух-трех дней пропили под гребенку все свое движимое, а также частично недвижимое имущество и впали в конечную нищету, от которой они кое-как оправились только к началу следующего столетия.
Алексей Федорович проболел около месяца, а затем исчез; в одно прекрасное утро он отправился на свою демократическую прогулку, и больше его в Глупове не видали. Потом уже стали распространяться слухи, что будто бы градоначальник Саркисов постригся в Соловецком монастыре, что будто бы он уехал в Америку воевать на стороне северян, что будто бы он спился с круга в Новочеркасске, но, как бы там ни было, из города он исчез.
Исчезновение властителя пришлось как нельзя некстати, потому что именно на середину марта месяца пало чрезвычайное, даже невероятное происшествие: на Глупов налетел пресловутый Зеленый Змий. На поверку вечный искуситель нашего народа оказался и вправду змееподобным существом, похожим на доисторического ихтиозавра, зеленушного цвета, с перепончатыми крылышками, но как только он ударился о землю, то предстал перед глуповцами почему-то в виде акцизного чиновника с необыкновенно большими, не по-человечески внимательными глазами. Ударился он о землю в районе Соборной площади и, отдышавшись, сказал горожанам, которые взирали на него со страхом и недоумением:
— А не выпить ли нам, ребята?
С этими словами Зеленый Змий раскинул перед глуповцами мифическую скатерть-самобранку, и та немедленно прислужилась бочонком смирновской, бочонком воронцовской, бочонком пенника и закуской, приличной обстоятельствам, а именно маринованными рыжиками, квашеной капустой с клюквой и микроскопическими льдинками, крепенькими солеными огурцами.
Глуповцы осторожно начали подходить: подойдет такой глуповец, перекрестится, примет немалый деревянный ковшик водки, какая ему по вкусу, захватит негнущимися пальцами щепоть студеной капустки и степенно поблагодарит. Однако по прошествии времени вокруг скатерти-самобранки затеялся разговор, не совсем чтобы трезвый, разумеется, разговор; один глуповский обыватель, прогуливавший свою беременную жену, — видать, неприятного характера человек — ни с того ни с сего решил сделать замечание Зеленому Змию.
— Слава богу, и без вашего преподобия практически не просыхаем, — сказал обыватель, сердито выпучивая глаза. — Зачем ты на нас, спрашивается, налетел, к чему такое пришествие? А если теперь моя половина ненароком скинет, испугавшись твоего ужасного вида, кто тогда мою обиду ублаготворит?!
— Я и ублаготворю, — ответил Зеленый Змий. — Я, братец, сполна тебя ублаготворю, я только этим и занимаюсь.
— Действительно! — послышался другой грубый голос. — Летают тут всякие, пужают мирное население… Почему это такое?!
Третий голос добавил:
— На худой конец, у нас теперь цивилизация и свобода! Это тебе не крепостное право: ныне хотим — пьем, а хотим — не пьем. Вот как сейчас объявим запрет на пьянку, и хоть ты нам кол на голове теши!
— Мужланы! — сказал им Зеленый Змий. — Со свободой настоящая пьянка только и начинается!
— Ну, не знаем… — сказали ему в ответ. — Откровенно говоря, мы бы с тобой расстались; допились мы, откровенно говоря, до полного отсутствия самочувствия…
— А вот это, ребята, глупый идеализм! — заметил Зеленый Змий. — Если по-настоящему, то вам без меня ни вздохнуть, ни охнуть, и на это есть ряд причин. Причины такие: потому что у вас семь пятниц на неделе, потому что вашему брату все на свете не по нутру, потому что вы люди забубённые и кругом-то у вас несчастья, потому что наше российское хлебное вино есть продукт демократический, общедоступный, потому что веселие Руси питие eси, как сказано у Владимира Красно Солнышко, потому что, положим, являетесь вы домой с честно заработанными грошами, а там стерва-жена, сыновья-балбесы, куды ни глянь, изо всех углов тараканы пошевеливают усами, и при этом в голову как назло лезут думы о возвышенном, непростом — то есть европейский образ мышления поневоле входит в противоречие с азиатским способом бытия. Так или не так?.. То-то и оно, что так! Стало быть, при вашей горькой в общем и целом жизни без Зеленого Змия, как вы хотите, не обойтись.
— Ну, накрутил, накрутил, черт речистый! — послышались грустные голоса.
— И вообще, не нравится мне ваше поведение, — сказал Змий. — Дурацкую довольно вы взяли моду — ерепениться перед властью.
— Уж не новый ли ты наш градоначальник? — была высказана догадка.
— Нет, православные, это лишнее. Подымай выше: я вам бог, царь и отец родимый. А вы тут позволяете себе отпускать в мой адрес разные непочтительные слова! Ведь я и наказать могу: где, спрашивается, теперь эти готы, эллины, хазары, древние египтяне? Нету их, как корова языком слизала… Смотрите, ребята, как бы я и вашу породу не упразднил!
С этими словами Зеленый Змий скатал скатерть-самобранку, погрозил глуповцам пальцем и исчез в толпе.
А ровно через три дня после пришествия искусителя в Глупове объявился новый градоначальник — надворный советник Павел Яковлевич Мадерский. Это был миловидный тонкий мужчина с приятными манерами, улыбчивый, благосклонный, но при этом нервно-деятельный, непоседливый, беспокойный, одним словом, то, что в народе называется — егоза. Согласно веяниям того времени Павел Яковлевич был отъявленный реформист.
Начал он с реформы народного образования, к которому власти предержащие у нас всегда питали безотчетную слабость, хотя благосостояние государственности ни прямо, ни косвенно от него не зависело никогда. Павел Яковлевич распорядился изгнать из гимназии всех учащихся недворянского корня и учредил для них школу мыловарения с преподаванием закона божьего, арифметики, плетения лаптей и рукопашного боя; по мнению нового градоначальника, эта мера должна была способствовать воспитанию сильного духа в простонародье, который возможен только при уме незамусоренном и бодром. За реформой образования последовала своего рода санитарная реформа: узнав, что на протяжении целого тридцатилетия глуповцы не смогли вывести тараканов, потому что никакие обыкновенные методы травли их не берут, Павел Яковлевич повелел во всех домах писать на стенах заклинание Святого великомученика Ареопагита, и, как это ни удивительно, насекомые вдруг исчезли; а впрочем, ничего удивительного тут нет: Глупов испокон веков такой был заклятый город, что пробрать его могли исключительно чудеса. Затем последовала вторая в истории города перепись населения — первую провели еще татары в середине тринадцатого столетия, — и вдруг оказалось, что глуповского населения насчитывается только 214 персон обоего пола; такую скромную цифру перепись показала по той причине, что большинство горожан попряталось от счетчиков-доброхотов из числа здешней интеллигенции, попряталось так… как говорится, на всякий случай, в рассуждении, что вот, не дай бог, запишут ни за что ни про что в какую-нибудь каверзную книгу, а потом расхлебывай, попряталось, имея в виду пословицу: «Побереглась корова и век была здорова».
