Джон Рэй - Спаситель мира
Тут девушка обернулась и посмотрела прямо на Латифа, а мальчишка даже не удосужился.
— Стойте! — закричал детектив. Бессмысленное сотрясение воздуха… Латиф еще не успел обогнуть «лексус», а дети уже скрылись в толпе пешеходов перед кафе. В очередной раз застыв посреди улицы, он стонал, хлопал глазами и шатался, как безнадежно влюбленный пропойца.
«Засранцы! — беззвучно выругался Латиф. — Горе-бегуны! У вас даже вид неспортивный!»
Толпа неожиданно рассосалась, и, быстро пройдя мимо кафе, Латиф убедился, что отстает не так сильно, буквально шагов на двадцать, и, если заговорит, дети его услышат. «Нужен вопрос, задай им вопрос! — подсказывал себе Латиф. — Пусть назовут имя, возраст, школу, любимый нейролептик. Главное — озадачить их, сбить с толку, заставить задуматься о том, что может случиться! Не „может“, а действительно случится!» — мысленно поправился Латиф. Он чувствовал себя неловким, неуклюжим, эдаким копом из тупого телешоу, которое закрыли после первого же выпуска. «В отличие от детишек! — с досадой отметил он. — Бегут так, что хоть сейчас в прямой эфир!»
Тем не менее расстояние между ним и беглецами неуклонно сокращалось. Со стороны казалось, что дети внезапно потеряли цель: прежней рациональности в их движениях уже не просматривалось. Девушка то и дело оглядывалась, точно ее решимость таяла с каждым шагом. Она старательно заслоняла собой мальчишку, но ее сомнения и усталость были видны невооруженным глазом. Латиф постепенно разбирался в ее характере и набрасывал психологический портрет. «Она не до конца верит мальчишке, — заключил детектив, — а когда все закончится, испытает огромное облегчение».
Увы, в психологическом портрете девушки имелось серьезное упущение: Латиф не учел влияния мальчишки. Тот заметил, что подруга без конца оборачивается, и, не сбавляя шага, притянул ее к себе. Дети зашагали быстрее: в их движениях снова появилась согласованность. Девушка благодарно улыбалась мальчишке. Гринвич-стрит они пересекли без малейших проблем. Едва на проезжую часть выступил Латиф, девушка обернулась в последний раз, будто пытаясь запомнить его лицо. Латиф окликнул ее, но в ту самую секунду погоня фактически закончилась.
Сознание возвращалось медленно, осторожно, точно спешить было некуда. Плотно сомкнутые веки удалось разлепить далеко не сразу. Мужчина в бирюзовом шлеме смотрел сверху вниз и что-то говорил.
— …для черномазого! — Мужчина в шлеме схватился за пиджак Латифа, разбирая надпись на лейбле.
— Хельмут Ланг, — подсказал детектив и попробовал сесть. — Пиджак из коллекции.
— Из которой? — допытывался мужчина, убравший руку, точно краб клешню. За его спиной на щебенке лежал горный велосипед. Незнакомец был в старых шортах из спандекса, а на руках до самых локтей синели татуировки.
— Не важно! — отозвался Латиф, машинально отметил, что горе-велосипедисту хорошо за шестьдесят, и поднялся, по-прежнему чувствуя какую-то отрешенность. — Долго я здесь лежал? — спросил он и предъявил жетон.
— Понятия не имею, — пробасил велосипедист.
— А все-таки?
— Максимум минуту. — Если велосипедиста и радовало, что Латиф жив и более или менее здоров, то он держал эту радость при себе. — В следующий раз, когда решите перейти через дорогу, советую раскрыть…
Не дослушав, Латиф бросился бежать. Боль снова расправила крылья, но почему-то беспокоила меньше, чем прежде. По мнению Латифа, он отстал на два-три квартала, а дети по-прежнему двигались по Десятой улице на запад. Чем обосновать эти предположения, он не знал, а заниматься этим не желал, ведь иначе можно было бы снова лечь на асфальт.
Вскоре вернулась головная боль, а вместе с ней нахлынула полная апатия. После несчастного случая что-то внутри надорвалось, что-то надломилось. Латиф почувствовал: ноги останавливаются, как стрелки плохо заведенных часов, а глаза закрываются. В тот момент больше всего хотелось прекратить погоню. «В витрину, что ли, посмотреться, вдруг кровь течет?» — неожиданно подумал Латиф. Так оно и оказалось. Латиф достал из кармана пиджака, купленного в «Джей-Си-Пенни», несвежую салфетку и приложил к затылку.
«Я Руф Уайт», — неожиданно подумал он, точнее, не подумал, а услышал странный голос, далекий, но настойчивый. Такие мысли порой возникали у него при отходе ко сну, а такие голоса якобы беспокоят шизофреников. «Руф Уайт, — вполне дружелюбно повторил голос. — Для Руфа Уайта ты устроился лучше, чем предполагалось».
Опустившись на крыльцо магазинчика, Латиф стал ждать, что голос скажет дальше. Еще утром он чувствовал себя профессионалом, занимающимся любимой работой, но на каком-то этапе это чувство исчезло, и привычное осознание собственной никчемности накрыло с головой. «Виноват мальчишка, — решил он, ощущая первую волну тошноты, — или мальчишка вместе с Виолет». Латиф понимал: это последствие несчастного случая, ведь, судя по симптомам, у него легкое сотрясение мозга, однако истинной причиной считал Уильяма Хеллера. Мальчишка решительно не вписывался ни в «Особую группу пропавших», ни в какие-либо рамки, и все, кто его знал, казались сущими фриками — и подружка, и доктор, и мать. Мать особенно! Латиф осознавал, что рассуждает отнюдь не здраво, зато от бредовых мыслей прошла тошнота. «Если позволю, он и меня фриком сделает, — подумал он, — если уже не сделал!»
«Не спи, Руф, не спи!» — подбадривал голос, в котором Латиф узнал собственный. Нет, новое имя не стерлось из памяти, а лишь временно отодвинулось на второй план. Во рту появился металлический привкус, напомнивший о детстве с бесконечными драками и несчастными случаями. Латиф прижал колени к груди и бессильно опустил голову — точно в такой позе совсем недавно сидела Виолет. Недавно? Латиф понял, что потерял счет времени, а еще, что очень хочет пить. «Сельтерской бы сейчас, — подумал он. — Или колы. Или „Гленфиддика“ с водой. Руф Ламарк Уайт, дрянной детективишка! Сорок шесть с половиной лет. Сидит на крыльце и тихо истекает кровью». Правый локоть уперся в стопку вчерашних газет. Латиф столкнул одну на землю и попытался прочесть. Так, что пишут в «Нью-Йорк пост»? Вице-президенту удалили полип. Приближается теплый атмосферный фронт. Труп женщины, выловленный в пруду Центрального парка, опознали по серийным номерам имплантатов в ее груди…
Через некоторое время Латифу полегчало. К счастью, покупатели в магазинчик не спешили. Он провел рукой по щеке, медленно запрокинул голову и, делая частые неглубокие вдохи, воскресил в памяти события последних пятнадцати минут. Словно при многократном экспонировании в каждой мысли присутствовал образ мальчика. Когда он следовал за девушкой, казался таким послушным, сдержанным, невозмутимым. Разве поверишь, что он способен на насилие?! Даже когда перебегал через дорогу, создавалось впечатление, что какая-то его часть неподвижно стоит на месте. «Виолет такая же, — подумал Латиф. — Сдержанная, невозмутимая, чуть заторможенная. Безмятежно-красивая, только здесь что-то не так. Точно все ее поступки противоречат ее истинным желаниям».
Латиф вспомнил, как мальчик выглядел на бегу. Со спины сходство с матерью казалось абсолютным. Разумеется, двигался он иначе — нескоординированно, как на шарнирах, чем невольно привлекал внимание к своей болезни, — но это еще больше подчеркивало их сходство. Поразительно, но именно болезнь делала мальчика копией матери. Здесь скрывалась тайна, раскрыть которую Латифу не удавалось. Ида и Уильям Хеллер. Виолет и Уилл — в какой-то степени они были не просто похожи, а эквивалентны друг другу.
«Виолет хотела, чтобы сына оставили в больнице, — размышлял Латиф. — Сама так сказала. Она ходатайствовала о продлении срока лечения. Спрашивается, почему?»
Тут на противоположной стороне улицы золотом вспыхнула коротко стриженная белокурая головка. Казалось, вдоль витрин скачет солнечный зайчик: появляется, исчезает, а потом появляется снова. Мальчишка Хеллер… Девушки рядом с ним не просматривалось, но это, естественно, ничего не значило. С трудом, опираясь на дверную раму и стопку газет, Латиф начал подниматься. Дверь зло скрипнула и приоткрылась вовнутрь, заставив детектива вскочить. Белокурая головка поблескивала над тусклыми машинами — на солнце такую из виду не потеряешь! Латиф зашагал в ногу с беглецом. «Как в Крестный ход влился!» — подумал он и отругал себя за очередное глупое сравнение. С точностью педанта детектив ставил одну ногу перед другой и, стиснув зубы от усердия, удерживал равновесие. Даже убедившись, что это не мальчишка, а Виолет, Латиф не окликнул ее и не попытался догнать. Улица словно расширилась и стала эдакой полноводной рекой, переходить которую побоялся бы любой здравомыслящий человек. На пересечении Десятой улицы и Вашингтон-стрит Латиф собрал все свое мужество и опасливо выступил на проезжую часть. На полпути он осознал, что у затылка до сих пор болтается окровавленная бумажная салфетка.
