Джон Рэй - Спаситель мира

Джон Рэй

СПАСИТЕЛЬ МИРА

Посвящается Виолет

ГЛАВА 1

Утром одиннадцатого ноября Ёрш со всех ног бежал к поезду подземки. На станции было людно, но он старался никого не задевать и несся по желтой полосе вдоль края платформы. Ёрш не сводил глаз с кабины машиниста, словно приказывая тому не трогаться с места. От пинка закрытые было двери распахнулись. Да это же знак!

Он влетел в вагон и засмеялся. Знаки и символы были повсюду. Пол пульсировал, кирпичные своды туннеля вбивали ропот пассажиров в покрытие «третьего» рельса. В вагоне не осталось свободных мест. Двери захлопнулись, царапнув уши острыми, как кончик отточенного карандаша, нотами: сперва ля, потом до. Ёрш прижался лбом к окну.

Череп и Кость, его «враги по долгу службы», очертя голову неслись по платформе. Череп был бледным, тощим, неказистым, зато Кость габаритами напоминал шкаф или таксофонную будку. Двигались они, как полицейские в немом кино, точно надели ботинки на два размера больше нужного. Перед ними никто не расступался и дороги не давал. Ёрш ухмылялся, глядя, с каким трудом враги пробиваются сквозь толпу, и с каждым их шагом страх отступал. «Надо придумать им новые клички, — подумал он. — Например, До и После, Коротко и Ясно, Мост и Туннель».

Кость увидел его первым и заколотил в двери вагона. Он беззвучно брызгал слюной, которая улетала к грязным исцарапанным стеклам. Поезд тронулся, замер, тронулся снова. Ёрш улыбнулся Кости улыбкой «как у олигофрена»: скривился, растянул губы и часто-часто заморгал, а потом медленно и торжественно поднял средний палец. Кость отчаянно замахал руками и бросился бежать, стараясь не отстать от вагона. Череп что-то крикнул машинисту. Ёрш просвистел мелодию закрывающихся дверей — ля-до, ля-до, самую простую и прекрасную на свете.

Впоследствии пассажиры рассказывали, что мальчик пребывал в отличном настроении. Он куда-то опаздывал, но держался спокойно и уверенно, а еще явно хотел казаться старше своих лет. Одежда висела на нем как на вешалке, однако голубые глаза и скромный, непритязательный вид быстро отмели все сомнения. Когда он отворачивался к окну, попутчики поглядывали на него с вялым типично «пассажирским» интересом. «Почему этот милый мальчик так ужасно одет?» — недоумевали некоторые.

Поезд идеально вписался в туннель. Он скользнул в темную арку ловко, словно рука в карман, сжал Ерша в объятиях и успокоил. Прильнув к окну правой щекой, Ёрш чувствовал сквозняк и неровности каменного туннеля. «Я в поезде, — говорил он себе. — Я сбежал от Черепа и Кости и еду в пригород».

В вагонах, как обычно, поддерживали вполне комфортную температуру, восемнадцать — двадцать градусов по Цельсию. Уплотненные вулканизатом двери практически не пропускали сквозняков. Гидравлические амортизаторы, произведенные в Сент-Луисе, штат Миссури, гасили вертикальные и горизонтальные колебания вагона, сводя тряску к минимуму. Колеса постукивали на рельсовых стыках, повизгивали на поворотах. Ёрш вслушивался в слаженный гул многочисленных деталей поезда — приятные, знакомые, чуть ли не родные звуки. Мысли медленно, но верно приходили в порядок. В холодной и темной, как колодец, душе Ерша вспыхнула искра нежности к туннелю. В плену его держит собственный разум, а не туннель, не поезд и не пассажиры. «Я раб своего черепа, — подумал Ёрш. — Заложник своей лимбической системы. Спастись можно только через нос!»

«Я снова могу шутить! — про себя отметил Ёрш. — Пока шутки глупые, но и то ладно. Вчера бы вообще ничего не придумал».

При росте сто семьдесят восемь сантиметров Ёрш весил ровно шестьдесят восемь килограммов. Волосы он зачесывал на пробор слева. Девяносто процентов событий не волновали его совершенно, зато оставшиеся десять не просто волновали, а отпечатывались в сознании так, что никаким ластиком не сотрешь. У Ерша имелся «Список любимых и избранных», который он мысленно доставал всякий раз, когда становилось плохо, и перебирал его пункты, словно четки или брелоки на браслете.

Вот и сейчас он беззвучно перечислил первые восемь:

Обелиски

Симпатические чернила

Виолет Хеллер

Сноубординг

Бруклинский ботанический сад

Жак Кусто

Бикс Байдербек

Туннели

На сноуборде Ёрш катался лишь однажды, когда отец взял его на лыжный курорт Поконос. Поконос и пляж Бризи-пойнт значились в списке под номерами девять и десять соответственно. Летом солнце делало кожу Ерша шоколадной, как у индейца или серфингиста, но сейчас он был бледнее мертвеца.

Ёрш взглянул на свои «мертвецкие» ладони и прижал правую к стеклу. Почти все его предки были солдатами, равно как в душе и сам Ёрш. Только на могиле отца он поклялся, что никогда не станет воевать. Однажды он едва не убил человека голыми руками!

Туннель плавно выпрямился, и колеса-рельсы-стыки-соединения затихли. Ёрш стал думать о матери: она блондинка, как модели на рекламных щитах, хотя ей уже исполнилось тридцать восемь. Мать зарабатывает тем, что красит глаза и губы манекенам в «Саксе» и «Бергдорф Гудмане». Кто смотрит на глаза и губы манекенов? Их даже не замечают! Однажды Ёрш спросил, красит ли она им соски, на что мать засмеялась и сменила тему разговора. Пятнадцатого апреля ей исполнится тридцать девять, если, конечно, он не ошибается в подсчетах, если правила не изменятся и если мать не умрет. За последние восемнадцать месяцев Ёрш ни разу не подбирался к дому ближе, чем сейчас. Да, именно так: на Коламбас-серкл нужно пересесть на маршрут С, проехать шесть станций, и все. Нет, к матери он не вернется, в жизни порог ее дома не переступит!

Медленно и осторожно, ни на секунду не ослабляя самоконтроль, Ёрш переключил внимание на поезд. О поездах думать легче: их в туннеле тысячи, перед каждым свой поезд-призрак из сжатого воздуха и своя конечная станция. Например, этот мчался к Брэдфорд-парк-бульвару. Его украшал герб — большая «В», набранная шрифтом гельветика на ярко-оранжевом щите. Поезд, на котором нужно ехать к дедушке, того же цвета — цвета спелого манго, заката, солнечных лучей, на пляже проникающих сквозь полуопущенные веки. «Оранжевый поезд… — грезил Ёрш, — …тогда я Уильям, нет, Вильгельм Оранский!» Ёрш зажмурился и, закрыв лицо руками, представил, как обходит Виндзорский замок. Под сенью вековых деревьев так прохладно и хорошо! Ёрш увидел темные, обшитые панелями коридоры, картины в пылезащитных чехлах, высокие гофрированные воротники и кровати с балдахином. Он увидел собственный портрет, норковая шляпа-таблетка шла ему бесподобно. Он увидел мать: она суетилась на кухне, пассируя лук и чеснок. Ее лицо было мертвенно-бледным. Ёрш больно закусил губу, заставляя себя разлепить веки.

Вагон накрыла напряженная тишина, и Ёрш тотчас все понял. Пассажиры изучали его, разглядывали старые кроссовки на липучках, вельветовые брюки, наспех застегнутую рубашку и светло-русые волосы, разделенные аккуратнейшим пробором. В залапанных окнах отражались их изумленные лица. «Небось думают, я еду на свидание или на экскурсию! — про себя хмыкнул Ёрш. — Знали бы они!»

— Я Вильгельм Оранский! — представился Ёрш и отвернулся от окна, чтобы лучше видеть пассажиров. — Сигарета у кого-нибудь найдется?

Тишина стала еще напряженнее. «Неужели не слышали?» — удивился Ёрш. Порой он громко и четко проговаривал каждое слово, а на него не обращали внимания. Вообще-то подобное случалось не порой, а зачастую. Однако в тот день, в то конкретное утро от него было не отмахнуться. В то конкретное утро Ершу удавалось все.

Мужчина, сидевший слева, подался вперед и кашлянул.

— Прогульщик! — сказал он точно в ответ на просьбу о сигарете.

— Что, простите? — вскинулся Ёрш.

— Ты прогульщик! — не спросил, а пропел мужчина.

Ёрш взглянул на незнакомца: прогульщиком его назвал солидный бородач в начищенных до блеска туфлях. Морщинистое лицо и клиновидная бородка практически совпадали по цвету. Сидел бородач неестественно прямо, чопорно сжал колени и накрыл их ладонями. Стрелки на белых брюках казались острее лезвия, зеленую кожаную куртку вместо пуговиц украшали маленькие футбольные мячи. Волосы были спрятаны под оранжевый тюрбан. Незнакомец излучал достоинство, спокойствие и мудрость.

— Я не прогульщик! — возразил Ёрш. — Из школы меня уже исключили.

— Неужели? — строго переспросил бородач. — И за что?

Ёрш ответил не сразу.

— Школа была специализированная, — наконец сказал он, — прогрессивная. Меня послали домой за хорошее поведение.

— Не слышу! — Бородач озадаченно покачал головой и, безвольно приоткрыв тонкогубый рот, похлопал по соседнему сиденью. — Что ты сказал?