Анатолий Вилинович - Остап Бендер в Крыму
— И я за, Остап Ибрагимович, — кивнул Козлевич.
— Заодно и познакомимся с курортным городком, этим осколком рая вселенной, камрады, — вышел в коридор Бендер.
Друзья вышли из гостиницы, пресекли площадь и пошли по главной улице вдоль магазинов, киосков, бочек с вином и пивом.
Они подошли к двухэтажному зданию из серо-зеленого диабаза, перед которым висел огромный плакат с надписью: «Санаторий Солнечный». На здании еще сохранились надписи: «Французский ресторан «Марсель», «Центральное электрическое освещение», а дальше — «Торговля Лымаръ-табакъ».
— А вы говорите — городок мал, смотрите, какие надписи, — указал Остап.
— Кстати, Остап Ибрагимович, наша гостиница тоже носила название: «Франция», я видел старую надпись.
— Видите, какой старинный городок, детушки. Определенно он должен принести нам удачу, — засмеялся Бендер.
Компаньоны прошли мимо корпусов санатория, спустились по шоссе, вновь поднялись по нему и остановились возле строящегося одноэтажного зданьица на небольшой площади. У двух сидящих на скамье мужчин они узнали, что это строится городская автобусная станция.
Компаньоны вернулись и спустились по склону к морю. Остановились у ряда забитых свай и редкого по ним настила. Балаганов отметил:
— Командор, причал как у нашего морклуба в Мариуполе!
— Причал, товарищи, чтобы моторки могли ходить и в Ялту, и в Симеиз, если надо, — сказал мужчина с удочками, идя от моря.
— Спасибо, уважаемый, за информацию, — сказал ему Остап.
— Закурить у вас, любезные, не найдется? — спросил рыбак.
— Это можно, — достал Бендер из кармана пачку папирос «Южные» и, раскрыв ее, протянул просителю.
— Премного благодарствую, товарищ, — закурил рыбак, — Никак, санаторные?
— Да, вроде бы, товарищ, — улыбнулся ему Бендер и закурил сам. Балаганов и Козлевич не курили, а командор иногда баловался: то ли для форса, то ли, чтобы помочь себе в раздумьях. Поэтому у него всегда были папиросы высшего сорта.
Дальше компаньоны пошли берегом и вышли к розовому домику. Перед ним на столбике белела фанерная дощечка с надписью: «Чайный домик Воронцовского дворцового комплекса». А внизу еще одна: «Просьба не повреждать! Штраф!».
Великий исследователь-искатель подошел к шести колоннам, разграничивающим сооружение на две части:
— Вот перед нами «Чайный домик», камрады.
— Смотрите, командор, мелкое море, а вокруг скалы, — указал Балаганов. — Как же сюда подходили корабли?
— А они сюда и не подходили, Шура, как я понимаю. Суда подходили к скалам со стороны моря. А графиня, как нам известно из рассказов, уплыла к ним на шлюпке. Эх, может быть, где-то здесь и спрятаны графские сокровища, детушки вы мои?
— Да, Остап Ибрагимович, возможно. А вон, смотрите, братцы, внизу как будто и бухта, как я понимаю, и какое там волнение, а? — указал Козлевич. — Да, купаться нам, наверное, и завтра не придется, — вздохнул он.
— Ой, командор, Адам Казимирович! — воскликнул Балаганов, — смотрите какой зеленый огонь!
Все трое подошли ближе к ограде, отделяющей площадку у «Чайного домика» от лестницы, ведущей к морю, и залюбовались зелеными вспышками морского маяка на мысе Ай-Тодор.
— Маяк ограждает корабли от скалистого берега, камрады, — насмотревшись на вспышки зеленой звезды, сказал Бендер. — А теперь держим курс влево, и, как я понимаю, по этой аллее мы выйдем к дворцу, а там и гостиница наша… Так «Францией», значит, она называлась, Адам? — взглянул Остап на Козлевича.
— Да, там старая надпись имеется, братцы, — ответил тот.
— Это хорошо, что мы с вами проделали вечернее ознакомление с Алупкой, произнес Бендер. — Завтра нам будет не до того. Как только откроется дворец, мы должны сразу же идти туда с экскурсиями.
Когда же на небе засияли звезды, и Большая Медведица четко указала где се вер, а где юг, компаньоны вышли к дворцу. Пересекая его двор со стороны северного фасада, они вдруг услышали:
— Эй, что за народ здесь ходит?
Из тени под деревом вышел ночной сторож с ружьем за плечами:
— Ночью ходить здесь не положено, граждане, — поправил он оружие за плечами.
— А мы от моря идем к себе в гостиницу, отец, — пояснил ему Остап. Друзья остановились и с интересом смотрели на ночного стража у дворца.
Кроме ружья, у него в руках была газета.
— Что папаша, в темноте читаешь? — засмеялся Бендер.
— Почему в темноте, граждане, читал при свете, — указал он на электроосвещение у ворот, где были открыты двери привратницкой. — Но в газете такое, что вот и держу все ее… — вздохнул сторож.
— Что же там «такое», папаша, — спросил Остап. — Родственники графа Воронцова приезжают? Новое землетрясение ожидается?
— И не то, и не другое, товарищи… В газете, значит, о казни лейтенанта Шмидта говорится.
— Лейтенанта Шмидта?! — невольно шагнул к сторожу Балаганов.
— Лейтенанта Шмидта… — протянул и Бендер, взглянув на рыжекудрого своего «молочного братца», названного сына героя. — И что же там о нем пишут, расскажите?
— Это можно, ночь скоро пройдет… Значит так, повели Шмидта на расстрел, а моряки значит того, не решаются. А адмирал как закричит: «Не выполнять повеление равносильно бунту!» Аж шея его побагровела: «Вы должны его расстрелять! Государь торопит казнь!» А у того на глаза пленка наползла, как у зарезанной курицы…
— У лейтенанта Шмидта? — спросил Балаганов.
— Да у того, кто должен расстрелять героя, друга Шмидта, они учились вместе. Он клялся в свое время, ирод, в верности Шмидту на Севастопольском кладбище после его речи. «Слушаюсь», — ответил он адмиралу и пошел…
— Расстреливать друга? — выдохнул Балаганов.
— Да. Тут пишется, — тряхнул свернутой газетой сторож, — рассвет был мутный, злой. Густой туман, мрачность легла на берега. Его поставили и матросов… А Шмидт узнал своего дружка-палача, значит, и так громко и просто говорит в необычайной тишине: «Миша, скажи своим людям, чтобы они целили вернее». И взгляды друзей встретились… Лицо Шмидта было бледно. И он еще сказал: «Хоть раз в жизни не трусь и не тяни», — сказал герой громко и отчетливо. — И рассказчик снова тряхнул газетой: — Затылки у матросов дрожали, и приклады винтовок судорожно постукивали о землю… А когда прицелились, тот махнул рукой и отвернулся. Защелкали вразброд вороватые выстрелы и… Николай Шмидт упал…
— Вы знали об этом, Шура? — спросил Бендер.
— Ой, нет, командор, если по справедливости… — прошептал тот.
— Так рассказывать еще, товарищи? — взглянул на одного, другого и третьего ночной страж дворца.
— Да-да, конечно, конечно, папаша. Хотя мы завтра и почитаем сами в газете, но не терпится узнать, что дальше?
— А после казачья сотня прошла над его телом и утрамбовала землю, чтобы не было видно даже того места, где зарыт поднявший руку на царя и дерзко объявивший себя командующим Черноморским флотом… непременно он, подлец, пить хочет, к фонтану Трильби направляется…
— Вы про что, папаша? — спросил Бендер.
— Кот гулять вышел. Воду пьет только из водостока Трильби…
— Чудно, старик, — дернул усы Козлевич, глянув на важно идущего огромного кота.
— Закури, папаша, — раскрыл перед ночным сторожем пачку «Южных» Остап. — Да мы пойдем… Величать вас как, уважаемый?
— Иванычем, спасибо за папироску, товарищ, — взял и начал закуривать старик. Да вы погодите, тут еще главное… Идемте к свету, — подошли к освещению у привратницкой. — Вот, читайте, — протянул газету Иваныч, — глаза у вас лучше, граждане-товарищи…
Бендер взял газету и под светящимся электрическим фонарем прочел место, указанное Иванычем.
— «Приговорен к расстрелу капитан царского флота С, руководивший казнью лейтенанта Шмидта. В последнее время С. был смотрителем маяка. Он учился вместе со Шмидтом в морском корпусе и даже был его другом. Приговор приведен в исполнение»…
— Вот, значит, как, товарищи, — пухнул табачным дымком Иваныч.
— Выходит, уважаемый папаша, бывай, мы пошли, — вернул газету старику Остап.
Балаганов тоже попрощался каким-то невеселым голосом, а Козлевич буркнул в усы что-то вроде «до свидания». И когда отошли от сторожа, Остап спросил:
— Что скажете, бывший названный сын лейтенанта Шмидта? Балаганов немного помолчал и ответил:
— Но и вы однажды им были, командор, если по справедливости.
— Это был, так сказать, небольшой эпизод, Шура. Не будьте прежним пижоном и не заостряйте на нем внимание общественности, — парировал Остап, взглянув на Козлевича.
— Трагедийно, конечно, братцы, — ответил Адам Казимирович, не вникая в суть язвительного обмена репликами своих друзей.
Глава XI. В ПОИСКАХ ВАРИАНТА
Весь следующий день искатели графских сокровищ ходили с разными экскурсионными группами по дворцово-парковому ансамблю графа Воронцова. Находясь в группе одного экскурсовода, они слышали:
