Пол Теру - Коулун Тонг
Мэйпин уставилась на него, словно пытаясь высмотреть в его глазах надежду, хоть какой-то добрый знак, хоть что-то светлое; она слегка вытягивала шею, будто заглядывая через забор, смотрела все пристальнее, все проницательнее.
— Все будет хорошо, — сказал Чеп.
Но думал он в этот момент совсем не о Хуне и не об его квартире. После той квартиры и красноречивых перемен в ее обстановке судьба А Фу представлялась ему в самых мрачных красках. Покамест этого было нельзя говорить Мэйпин, но мысленно он произнес: «Пусть А Фу уже нет, не волнуйся — у тебя есть я. И, может быть, А Фу все-таки жива».
Мисс Лю, высунувшись в дверь, сообщила:
— Фрэнсис Мао Юн By. Нет, А Фу больше нет.
— Что случилось? — спросила Мэйпин, заметив, как он изменился в лице.
— Ничего, — ответил Чеп, а сам подумал: «Все». И впервые с тех пор, как услышал убийственное сообщение Хуна о Венделле, почувствовал, что в словах китайца, возможно, есть какая-то доля истины.
В этот миг Мэйпин уверилась в своих худших предчувствиях насчет судьбы А Фу. Чеп понял это по тому, как ссутулились ее хрупкие плечи, когда она побрела назад в цех.
Вместо того чтобы съесть ланч в кабинете, прямо за письменным столом, Чеп отправился в «Киску» и засел там, спасаясь от Мэйпин. Прихлебывал пиво, пытался читать «Саут Чайна морнинг пост». Практически всю первую полосу занимали новости на тему Сдачи по-китайски. Чеп выпил еще немного и, увидев фото очаровательной женщины с лисьей мордочкой, заинтересовался подписью к нему: узнать бы ее имя или национальность, разгадать, почему она его так привлекает… — и прочел: «В красоте всегда есть изъян»[22].
— Это еще что за чушь?
Его раздосадовало, что самое пустяковое желание невозможно выполнить: ведь ему просто хотелось узнать имя женщины, только и всего.
Отшвырнув газету, Чеп привалился спиной к стенке кабинки, отдавшись во власть оглушительной музыки, сосредоточившись на танцовщицах. И с новой остротой почувствовал, что его жизнь превратилась в хаос. Он и раньше иногда посещал «Киску» в середине рабочего дня, но когда это ему случалось сидеть и смотреть на обнаженных до пояса филиппинок, даже не вспоминая, который час?
Чеп вытянул шею, чтобы подглядеть в зеркало за Венделлом, который, морща лоб, смотрел по телевизору скачки.
Из-за спины Чепа мама-сан проговорила:
— Вы очень похожи на вашего отца.
Эта фраза окончательно ввергла его в отчаяние.
Среди танцовщиц он узнал Бэби. Танцевала она плохо, улыбалась зеркалам, пошатывалась на высоких каблуках. Тело у нее было великолепное — пышная грудь, стройные ноги, нежное, какое-то щенячье лицо, придающее ей вид доверчивой простушки. Чеп вспомнил, как Бэби стояла на четвереньках на ковре в «синем отеле», улыбаясь ему через плечо, и говорила: «Давай-давай делать сенят».
Когда музыка отзвучала, Бэби подсела к Чепу. Она была уже в платье.
— Мое платье новое нравится? — спросила она. — Это мой лучший цвет.
Рассмотреть платье в темной кабинке было совершенно невозможно. Чеп прикоснулся к шелковистой материи — синтетика китайского производства — и поинтересовался:
— Что за цвет?
— Висневый.
— А, да, конечно, — пробурчал Чеп, не выпуская из пальцев мягкого рукава, размышляя о стране, где сшили это платье. — Что вы будете делать через год, когда власть перейдет к китайцам?
— Мы, пилиппинцы, может быть, просто уедем, домой назад.
Бэби решила, что под словом «вы» он подразумевает всех выходцев с Филиппин, которые проживают в Гонконге.
— Вам там нравится?
— Конечно, я там ненавижу, — улыбнулась Бэби своей восхитительной белозубой улыбкой. — Пилиппины — одно дерьмо.
— Почему вы так говорите?
Как же здорово, думал Чеп, посреди рабочего дня попивать пиво в полутемном баре и молоть чушь, зная, что собеседница не будет судить тебя строго.
— Потому что это моя родина, — пояснила Бэби. — Но другим нравится. Иностранцам нравится. Вам будет нравиться.
— Охотно бы там побывал.
Чеп предался праздным грезам: выдумал себе целую новую жизнь, вообразил план действий — от приезда на Филиппины и знакомства с какой-нибудь девушкой наподобие Бэби до обзаведения детьми и, возможно, собственным делом. На этом пункте его обуяло смутное беспокойство — то ли из-за детей, то ли из-за всего, что он наслушался про Филиппины: страна опасная, беспорядки, собак едят… Более-менее реалистично Чеп мог представить себе только одно: как сидит в каком-нибудь баре Манилы и занимается тем же, чем и сейчас, — пьет пиво и болтает чушь в обществе хорошенькой девушки.
— Поедем в Манилу, — заявила Бэби. — Я буду вашей подтиркой.
— Я полный псих, — поспешил сказать Чеп. В глубине души он отлично знал, что никакой он не псих; характер у него не самый легкий, но и только. — Я вам не подойду.
— У каждого свои недостатки, — парировала Бэби. — Я люблю, когда психи. Мои друзья — психи.
Чеп промолчал. Бэби казалась добросердечной и снисходительной к чужим недостаткам, но вела себя по-идиотски и его превращала в идиота. В баре, где он, сам не зная почему, спрятался от Мэйпин, его нервы временно успокоились. А Бэби так доняла его своими глупостями, что Чеп поневоле мог думать лишь об одном — о достоинствах Мэйпин.
— Вы здесь останетесь в будущем году?
— Не знаю, — буркнул Чеп.
— Моя мама знает китайцев, — сообщила Бэби.
— Да и моя еще как знает!
Чеп знал, что мать у Бэби — прислуга в китайской семье, в доме на Мид-Левелс[23], а сестра — санитарка в сумасшедшем доме в Чай Ване. Сама Бэби в свободное от стриптиза время работает уборщицей в пятизвездочном отеле и может много порассказать о том, какие предложения получает от постояльцев — и мужчин, и женщин. Обе сестры и мать ютятся в каморке в Кеннеди-тауне. Когда Чеп впервые заговорил с ней в «Баре Джека», Бэби объявила себя испанкой.
— Китайцы сажают тебя в комнату, мужчины приходят, издеваются тебя, имеют с тобой секс. Если ты плакаесь, не важно, им нравится это слысать. Не смейся, а то сильнее побьют. Потом китайцы опять тебя запирают.
Чепу показалось, что ее устами говорит здравый смысл, — но в ушах у него звенело, и он понял, что пьян.
— Меня они в комнату не посадят, — заявил он. — Расскажите мне о Маниле.
— У моего папы в Маниле лавка старья, — сказала Бэби.
— Достаточно, — оборвал ее Чеп. — Не надо мне больше ничего рассказывать.
Ближе к вечеру Чеп вышел из «Киски», уже почти решив, что хочет жениться на Мэйпин. Общение с Бэби помогло ему разобраться в себе. В присутствии Мэйпин он всякий раз терял голову и не мог уже рассуждать логично; во время свиданий с Мэйпин ему часто приходила на ум Бэби, ее готовность принять любую его идею (в том числе «Давай-давай делать сенят!»); но за эту готовность приходилось расплачиваться — Чеп должен был считаться с ее собственными идеями, к тому же почти всякий раз она клянчила у Чепа то деньги, то подарки для сестры или матери: билеты на самолет, одежду, побрякушки, а один раз даже телевизор. Или взять последнее условие: «Я тебе позволю это мне делать все-все время, когда мы приедем в Англию». Сидя с Бэби в «Киске», чувствуя, как долбит по вискам оглушительная музыка, попивая бутылку за бутылкой недешевое пиво, Чеп с легкостью остановил свой выбор на Мэйпин. Посиделки с Бэби в баре за кружкой пива разбудили в нем страсть к Мэйпин. С Чепом так часто бывало: присутствие одной женщины заставляло желать общества другой. Но здесь было желание иного плана.
Ибо оно подразумевало нечто помимо секса: что после соития ему захочется еще немного побыть с ней, а не потянет домой к матери.
Перспектива переезда в Англию вместе с матерью вселяла в Чепа тоску. Но общество Мэйпин сделает Англию относительно терпимым местом. Он увезет с собой кусочек Гонконга, его лучшую — и самую портативную — часть. Совсем как в сказке, которую они с Коркиллом сочиняли и отшлифовывали на школьном дворе: ненасытная в любви наложница-китаянка на фоне усадебного дома, красные ногти, облегающая ночная рубашка, красивые трусики. Ребяческая фантазия, конечно, но она оставалась созвучна вкусам самого Чепа, а потому по-прежнему его возбуждала.
Законный брак — это, конечно, игра в карты с судьбой, но теперь, когда у него есть деньги, риска меньше. Да и Гонконг он покидает не по собственному выбору — его изгоняет Хун. К тому же между ним и матерью разверзлась пропасть — сделка с Хуном обнажила тот факт, что они совершенно разные люди. Чеп никогда бы не продал свои три четверти фабрики, если бы Бетти не жужжала над ухом, не твердила, что у Гонконга нет будущего. Родная мать заставила его послушаться Хуна. Эта чертова кукла стала пособницей китайца — и чего, скажите, ради?
Риск, связанный с женитьбой на Мэйпин, — не чета риску при игре в тотализатор в Ша Тинь, где тот, кто не выигрывает, обязательно проигрывает. Браков без хотя бы малой толики счастья не бывает. Он попросит Монти составить брачный договор, чтобы в случае развода не лишиться всего имущества. Если совместная жизнь не заладится, они разойдутся в разные стороны. Но Чеп чувствовал, что никогда не перестанет любить Мэйпин; решающим доводом стало то обстоятельство, что она была ему нужна не только для секса. Ему хотелось увезти ее с собой в Англию — пусть станет его женой, пусть будет рядом до самой его смерти.
