Галина Зарудная - Последнее желание
Лера вздохнула. Это ее извечная дилемма, извечный вопрос, как «to be, or not to be».
Нарочно выпустив описки, Лера прочла тему на одном дыхании, с прекрасным акцентом, четко выговаривая слова.
На несколько минут воцарилась тишина. Учительница сидела с пораженным выражением, нервно оглядываясь на текст, а затем снова недоуменно и немного искоса смотрела на девушку, стоящую у своей парты. И даже не сразу расслышала, что Валерия спросила ее по-английски, удовлетворен ли запрос и можно ли ей теперь садиться.
Женщина тихо крякнула, борясь с немотой, и Лере пришлось повторить вопрос.
Наконец, учительница кивнула и, кажется, пришла в себя, стараясь скрыть потрясение и делая вид, что ничего особенного не произошло, что так обычно и читают новую, еще не разученную тему абсолютно все ученики. Но Лера постоянно ловила на себе ее косые взгляды. И даже после такого реванша, веселее ей не стало.
* * *Ведь «траблы», судя по всему, только начинались. Куда не плюнь — сплошные напряги. И Валерии, привыкшей всегда и во всем принимать трудности открыто, ничего теперь не оставалось, как постоянно находиться начеку. Чтобы не сболтнуть лишнего на математике, не пересечься в коридоре с руководительницей, ни с кем больше не подраться. А еще этот Фома — чертов клоун! Куда не шагни — так и смотри, что наткнешься!
Похоже, парень преследовал ее.
Его голова то и дело маячила над школьным потоком, меткие взгляды, как у опытного стрелка, разлетались по всем периметрам и диагоналям: в столовой, в коридорах, на улице. Стоило ей сбежать на другой этаж или в другой конец здания, как через миг он появлялся и там.
«Да что же я шарахаюсь по углам, как затравленная кошка из-за этого переростка?» — негодовала про себя Валерия. И не в том была загвоздка, что трудно его отшить, но с такими ребятами затевать спор — себе дороже. Отшить она его может лишь в грубой форме, но в его случае это, скорее всего, как бросить камень в собаку — весь азарт только удвоится.
«Нужно сказать ему, что я из будущего! — осенило вдруг Валерию. — Точно. Все ему расскажу. Пусть решит, что я шизанутая, может, тогда отцепится».
Но это будет потом. А сейчас она хотела просто спокойно дойти до дома. Всего один день до начала каникул! А там она придумает — непременно придумает! — как жить дальше.
Поэтому, проклиная себя за идиотское положение, Лера выждала, наблюдая через окно верхнего этажа, пока парень покинет приделы школы. К нему пришли друзья в байкерских куртках, ребята постарше. Вот и отлично. Тут уже не до нее. «Ну что ты оглядываешься, балда? На кой черт тебе эта забияка с косичкой? Проваливай давай!»
Фома действительно кого-то настойчиво выглядывал напротив входа в здание. Каждый раз, когда вываливалась группка учеников из парадных дверей, он бросал в них цепкий взгляд, но интерес мгновенно потухал, и он продолжал беседовать с друзьями. Это длилось минут двадцать. От напряжения у Леры заныла поясница, горячими волнами перекатывалось нетерпение. Хотелось выйти немедля из своего укрытия и обматерить гаденыша на чем свет стоял, чтоб и шагу к ней не сделал больше!
Но выражение и поза парня понемногу становились все более отвлеченными, он перестал реагировать на вход и даже повернулся спиной, переключив все внимание на свою компанию. И не успела она опомниться, как их и след простыл.
Выждав еще несколько минут для уверенности, Лера прошмыгнула пустыми коридорами, крадучись выбралась на улицу — и быстрым шагом устремилась домой, молясь, чтобы мальчишке не стукнуло в голову шляться где-то у нее на пути.
— 20
И только дома, спустя какое-то время, когда она поудобнее расположилась в своей комнате и приступила к работе над костюмом, Лера вдруг оценила всю смехотворность своей шпионской инсценировки. И, пожалуй, это было самое странное, с чем ей пока довелось столкнуться в новой реальности.
Она откинулась на спинку кресла и захохотала. Циничная, избитая жизнью бабенка, как последняя трусиха пряталась от малолетнего шалопая в лабиринтах старой школы?!!
Самый изобретательный сценарист, с непревзойденным воображением, не смог бы сочинить подобного каверза!
Валерия ничего не могла поделать с приступом смеха, и, сотрясаясь всем телом, обессилено скатилась на пол, снова и снова пытаясь представить саму себя со стороны в момент этих «пряток». Наморщенный лоб, недовольно сжатые губы, взгляды, метающие молнии. А еще забавнее, когда этот «ребенок» непрерывно бормочет ругательства и злобно выпячивает глаза. Ох, глянуть бы на себя сбоку, только бы глянуть, — можно умереть со смеху!
Она слышала, как в прихожей долго и назойливо трещал телефон, но совершенно не имела сил оторваться от пола и угомонить свой хохот.
Какая изощренная насмешка! Юное создание и заключенный в нем ворчливый разум! Невинная девочка и прожженная стерва внутри! Ах, бедный, бедный мальчик! С каким же дьяволом тебе посчастливилось столкнуться! Вот так везение! Каким бы крепким орешком ты не казался, но лучше тебе бежать от этого создания куда подальше. Пока не растрощила она твое романтичное молодое сердце и не затоптала ногами.
«Нет, ну правда, — продолжала веселиться Валерия. — Каким бы дитям я не казалась с виду, но куда я дену свое дрянное сознание, не запру же в ящике стола!»
Краем уха она слышала, что отец разговаривает по телефону. Но не сразу обратила на это внимание. И не сразу до нее дошло, что он произнес только несколько коротких фраз и замолк. Но вслед за этим наступила не тишина, нет. Напряженное молчание! Настолько напряженное, что Лера почувствовала его физически — сквозь прикрытую дверь, сквозь приступы собственного смеха.
Она резко замолчала и прекратила кататься по полу, выпрямила спину и убрала руки с лица. И теперь уже другие, не менее мощные эмоции обрушились на нее, как холодная вода из шланга. Гнев, досада, сожаление! Лера вскочила на ноги, почувствовав, что они похолодели и дрожат от растущей паники.
Отец находился все еще в прихожей, за дверью ее комнаты. Она чувствовала его всем нутром. Сердце запрыгало, как белка в силках.
Она уже догадалась, что произошло. Кто звонил и что за весть сообщил отцу.
— Черт! — Валерия закрыла глаза ладонями, не желая ничего видеть от злости на саму себя. — Идиотка!
Все еще в ужасе прижимая руки к вискам, она осторожно приблизилась к двери, боясь заглянуть за нее. Через мгновение послышался скрип половиц в прихожей и отец, двигаясь очень медленно, исчез в своей комнате.
Лера со всей силы стукнулась лбом о дверь, жалея, что таким образом нельзя вытрусить из головы то ханжество, что проявляется в самые неподходящих моменты ее жизни. До чего же ты бессердечна, Валерия Черноус!
Да, отец имеет право знать! Да, это было бы жестоко — скрывать от него гибель друзей. Но, черт бы тебя побрал, ты уже три дня размышляешь о том, как лучше подать ему эту информацию!!! Три дня! И что ты сделала для этого?
Ты просто ржошь над своей очередной глупостью, словно ты и в правду обычный подросток и жизнь взрослых тебя не касается!
Кусая губы, сгорая от стыда и вины, Лера поспешила к спальне родителей.
«Что ты теперь ему скажешь? Ты никогда не была мастером слова, мастером бранных изречений — пожалуйста! А вот подобрать теплые слова, даже для самых близких и дорогих людей — хрен там!»
Лера прикрыла глаза и попробовала сфокусироваться на том важном, что ждет услышать человек в минуты скорби и печали. Что это за слова?
Она постучала, но не получила ответа. А может, ему лучше остаться одному? Кто она такая — пятнадцатилетний духовный наставник?
Но он не должен замыкаться там, в одиночестве. Даже если ему куда важнее сейчас тихо оплакивать своих сослуживцев, и он никого не желает видеть, и он, конечно, имеет право на эти слезы! Но что, если у нее уже никогда не будет возможности поддержать своего отца?
И тогда она снова настойчиво постучала — и сразу же вошла.
Он сидел на кровати спиной к двери и пустыми глазами разглядывал бледно-серую хмурь за окном. Заметил ли он вообще ее появление? Плечи были опущены, словно на них покоился каменный крест. Лера видела лишь часть его лица с правой стороны, но этого было достаточно, чтобы уловить всю ту боль, что сосредоточилась в уголках опущенных губ, в морщинках глаз, в изогнутых к переносице бровях. Словно маска, на которой застыл тысячелетний вопрос, взывающий к справедливости: «Почему?»
У Валерии тряслись поджилки. Она остановилась в центре комнаты, в нескольких шагах от него, до хруста сжимая кулаки и чуть не подпрыгивала на месте от безысходности.
— У меня, — выдавила она через силу и вздрогнула, словно услышала свой голос откуда-то из далека. Ее ли это голос вообще? Голос девочки…
— У меня, — повторила она все так же не разбирая собственные звуки на слух, — никогда не гибли друзья… Но я способна, поверь, способна понять, как это чудовищно, когда из-за банальной человеческой оплошности гибнут тысячами хорошие, сильные люди… Я знаю, что теряют их семьи. Это невозможно выразить в устной форме, потому что это не вкладывается в словесные рамки. Это… как будто кто-то взял — и отобрал у тебя больший кусок жизни, даже не спросив. И вот ты просыпаешься однажды утром, а у тебя ничего нет. Ничего, кроме понимания того, что оно было — было же! И невыносимой боли, которую ты ни за что не хочешь принимать и впускать в свою жизнь, и не согласен с ней примирится. При этом, ты совершенно не понимаешь, на каком ты свете находишься: в реальности ли вообще, или в бреду!
