Галина Зарудная - Последнее желание
— Я это сразу понял. Школа Брюса Ли? — Он рассек ладонью воздух, копируя ее. — Но, извини, я слишком люблю, когда меня боятся! Не мог упустить возможности…
— Да, я так и подумала. Это Надя, — она кивнула на остолбеневшую девушку.
— Драка из-за нее? — он удивленно вскинул бровь.
— Я пойду в класс, — отозвалась Надя, испуганно поглядывая на него.
— Давай, — махнула Лера.
— Что-то я не понимаю, — начал парень, когда они вошли в школу.
— Что тут понимать? — спросила она жестко.
— Да, но…
— Что «но»?
— То, что ее чмырят, — сказал он, — это нормально…
— Что тут нормального?
— Она сама такая…
— То есть она заслуживает, чтобы ее швыряли о стену? — возмутилась Лера.
— Нет, но, — Фома дернул плечом, — я думаю, она заслуживает мыла…
— Отлично. Почему бы тебе его ей не подарить!
— С чего бы это?
— Сам подумай!
Парень фыркнул и это не понравилось Лере.
— Что, не твоя проблема? — Она остановилась и пронзила его горящим взглядом. — Ясно! Ты бы и надо мной стал насмехаться?
— Сравнила…
— Отвечай!
— Нет, конечно!
— А над ней?
Он наморщил нос:
— Ты всегда такая занудливая?
— Всегда. Ты меня удивляешь. Я почему-то думала о тебе лучше.
— Постой. Я согласен, нечего перегибать палку… Но ей надо поставить себя как-то, понимаешь? Ты же не будешь ее всегда защищать.
— Я это и без тебя знаю. — Лера злилась уже от того, что приходилось объяснять ему такие вещи. — Но начинать же с чего-то нужно…
— Ты не Робин, ты — мать Тереза! — засмеялся он.
— Мать Тереза за один стол с такой как я не села бы, — вздохнула Валерия. — Но этот ребенок не заслужил жестокости, и меня бесит такое отношение к ней.
Фома вдруг посерьезнел.
— Это так благородно.
Они толкались сквозь набитый школьниками холл. Лера пыталась вспомнить, какой у нее сейчас урок.
— Благородно, не благородно, — проворчала она, — но я ненавижу кретинов, которые унижают слабых… Ладно, давай вали, а то на нас уже пялятся, как на шайку малолетних разбойников.
Она развернулась, чтобы уйти, но мальчишка поймал ее за руку. Леру словно пронзило электрическим током, она вздрогнула, машинально одернув кисть, и обернулась.
На нее пристально смотрели веселые черные глаза с легким прищуром.
— Так как же тебя зовут? — спросил он, смотря сверху вниз, словно стремясь заглянуть ей в душу.
Лере могло показаться, что она на секунду смутилась, но скорее всего, просто не могла перестать удивляться происходящему.
— Валерия, — ответила она с заминкой. — Точнее — Лера.
— Не понимаю, — заметил Фома, — тогда почему тебя называют Валей?
— Ты слышал, как меня называют, и при этом спрашиваешь мое имя? — вскипела она.
— Я ведь сказал, как меня зовут, — усмехнулся парень. — А вот ты не представилась.
— Правда? Жаль, что ты сразу не предупредил. Я бы поднялась в учительскую и воспользовалась громкой связью!
Парень засмеялся, выставив ряд красивых белых зубов.
Да он напропалую флиртует!
Зазвенел звонок. Она воспользовалась им, как спасительным сигналом, удобным для бегства, не дав мальчишке времени опомнится. Побежала к лестнице, протискиваясь изо всех сил. Ей ведь лучше не опаздывать на урок, верно? Кому охота видеть перекошенное индюшиное лицо «Лёни-Феди», фонтаном изрыгающее недовольство!
* * *Это был урок английского. Валерия села за парту и позволила себе расслабиться.
Она любила этот язык. В жизни ей часто приходилось его практиковать, ни одна поездка за границу не сопровождалась переводчиками. Скорее она сама, часто невольно, и лишь изредка по своему желанию, выступала в роли переводчика для других.
Еще в школе она заложила неплохую основу для языка, упорно высиживая перед словарями, но и в дальнейшем, спустя годы, продолжала совершенствоваться (как и во всем, за что Валерия бралась с настоящей страстью).
А потому сидеть и слушать примитивные тексты, что разучивал класс, оказалось слишком нудно. Лера ерзала на стуле, вертела головой, а внимание ее то и дело устремлялось в прошлое, восстанавливая обрывки деловых поездок, которые по совместительству можно было назвать и путешествиями.
Она припомнила, как ребенок ее ассистентки, девочка лет пяти, которую не с кем было оставить, попала с ними за кулисы в Нью-Йорке. Там была еще одна девочка — дочь американской модели. Им обеим, чтобы отвлечь внимание, подарили большие красные банты из атласа. У дочери ее ассистентки бант развязался и тогда она стала просить бант у другой девочки. Сначала тихо. Не понимая откровенного ужаса на лице американской малютки. Потом громко, ввергнув в шок всех присутствующих, особенно модель, слышавшую в адрес своего ребенка истеричное «Даай!». Еще немного — и разразился бы международный скандал. Ассистентка очень плохо говорила по-английски и не могла объяснить, что ее дочь на самом деле никому не желает смерти. Лере пришлось вмешаться, она долго смеялась, но американцы, даже после полного разъяснения происходящего, не разделили этого веселья и продолжали опасливо поглядывать на украинского ребенка. Модель отдала своего детеныша в руки охранника и попросила не спускать с него глаз…
Вообще с английским много всяческих конфузов и шуток, она не раз пожалела, что не записывала в какой-нибудь блокнот нелепицу переводов, абсурдное созвучие с русским или украинским, или смысловую игру выражений, переиначенную на новый манер.
Например, сезоны распродаж она любила называть «Рейды он зе стор», имея в виду созвучие с любимой песней Моррисона «Riders on the storm», но уже со значением «stor» (магазин), а слово «raids» и так звучит понятно. И за многие годы это превратилось в своеобразный штамп. Она произносила это с полуделовой интонацией. Ну, что там наши «Рейды он зе стор»? Чего ждать в этом году от «Рейдов он зе стор»?…
— Черноус! Воронами любуешься?
Лера перевела непонимающий взгляд на учительницу.
— Там что-то очень веселое? — Женщина с бледным нервным лицом театрально выглядывала в окно. — Может, расскажешь нам, мы тоже посмеемся. Повтори мое последнее предложение.
— Может, расскажешь нам, мы тоже…
Класс покатился со смеху.
— Тихо! — прикрикнула учительница. — Не это предложение, Черноус! Повтори последнее, что я произнесла из новой темы.
— Я прослушала, — призналась Лера. — Могу прочесть всю тему от начала до конца.
— Ну так давай, — с холодным торжеством кивнула учительница.
Валерия пробежала взглядом доску, мелко исписанную мелом, прицениваясь к заданию, и принялась было читать, но учительница ее перебила, по-английски попросив встать и читать стоя. Сама при этом села за свой стол.
Лера поднялась. Тема была до неприличия проста. За что я люблю свою великую страну! Выжатые, как апельсин предложения, без каких-либо художественных особенностей пытающиеся охарактеризовать мощь и красоту Совдепии. К тому же в этих предложениях была масса описок. Нет-нет, напомнила себе Валерия, это не описки, а банальная неграмотность. Только сейчас она вспомнила странную вещь, напрочь выброшенную из головы: ее учителем по английскому в школе была молодая женщина, в муках закончившая институт и с еще большими муками преподающая язык.
Это были бесконечные ошибки. Что самое поразительное — она потом находила их в контрольных и напропалую ставила двойки. С произношением вообще катастрофа! Все звучало так, словно человек с полным отсутствием слуха пытался петь оперу.
Одна из причин, почему в аттестате по английскому четверка, напомнила себе Лера. Но главным было то, что она, как какая-нибудь мелкая пакость, при каждом удобном случае поправляла учителя. Весь урок мог пойти насмарку. Находя в теме чудовищные «ляпы» — сразу заявляла об этом вслух. И что, казалось бы, тут такого?
Но одну ошибку женщина могла исправить, сославшись на то, что ее вечно отвлекают «эти дети», из-за них она «всегда спешит». Но когда ошибок было пять, десять — у нее попросту сдавали нервы, и она принималась орать: «Может, ты знаешь лучше меня? Вон из класса, выскочка!»
А дабы отыграться вызывала ее к доске буквально на каждом уроке, начиная с фразы «Черноус, ты ведь знаешь английский лучше всех, так давай расскажи нам…» И почти во всех случаях занижала оценку, как бы Валерия не изворачивалась.
Ах-х, ну что с тобою вечно траблы, Валерия Черноус? Что ж ты всем убогим — кость в горле и заноза в заднице?!!
Отсюда, вероятно, и произрастают корни ее пресловутой скандальности! Какое-то недалекое существо пытается заставить тебя нести наказание за собственные ошибки. И любые попытки заявить о здравомыслии воспринимаются как скандал. Сиди тихо и жуй свое недовольство, либо дерзни — и нанеси ущерб безотносительному знанию, безграничному достоинству того, кто считает себя выше! И не видать тогда «отлично», как собственных ушей!
