Галина Зарудная - Последнее желание
Именно подросток очень хорошо ощущает это. Он не зациклен на работе, как все взрослые. Он знает, что в мире много красок. Он знает, что жизнь дает много позитивных эмоций, если не замыкаться и не отворачиваться… В твоем воображение сейчас рисуются картины избалованных деток, которые ведут себя постыдно от того, что им все дозволено. Но давай мы забудем обо всех этих крайностях. Я сама только недавно поняла, что есть прекрасная золотая середина… Мировоззрение подростка и родителя действительно безумно различается…
— Кто бы сомневался, — резко вставила мать.
Но Валерия не собиралась ставить точку:
— Это два разных измерения… И все потому, что становясь взрослыми, зацикливаясь на деньгах, мы забывает, как это — быть ребенком. Позволяя ребенку слишком многое, мы рушим его мир. Давая слишком мало, мы делаем то же самое. Взрослые чувства слишком атрофированы. Взрослые живут критериями. А дети живут эмоциями. Вот в чем эта разница… В твоем понимании забота — это сытный обед, теплая одежда, поход к врачу по мере необходимости. Но это ведь физическое представление. А как же моральное? Эти самые джинсы, как ни странно, проявили бы больше твоей заботы и понимания, чем вареники… Именно поэтому, когда я вырасту, я начну курить и напиваться на различных мероприятиях, и мне будет начхать на свое здоровье! Ради того, чтобы смотреться хорошо в модной одежде, я буду мало есть, как ты сама сказала: «Люди сидят на хлебе с водой ради модных тряпок». Именно так и будет! Я не буду носить теплую и комфортную одежду, отдавая предпочтение последнему писку моды. Вот такая цепочка. Но тебе сложно это понять, потому что ты внушила себе, что нет ничего важнее еды, ведь в детстве это было твоим критерием выживания. Все остальное отошло на задний план. Ты себе ничего нового не покупаешь, и в это время думаешь, что и мне ничего не нужно…
— Мы покупаем тебе одежду, — возмутилась мать.
— Конечно. Что-то, что пригодно для носки… Твой голод в детстве заставил тебя заботиться о еде, а мой голод на яркие впечатления превратил меня в эпатажного безумца. Я говорю это не для того, чтобы тебя упрекнуть, но если я этого не скажу сейчас, то буду упрекать тебя в глубине души всю последующую жизнь. А я не хочу этого… Я наблюдаю за тобой каждый день: то как приходишь с работы уставшая, с каким обреченным видом берешься за домашние дела. И разве я сама смогу быть когда-нибудь счастливой? Разве ты не наблюдала свою мать несчастной?.. Вы никуда не ходите с папой, я имею в виду: ресторан, кинотеатр, — потому что это лишние расходы. Но, мама, твоя душа грубеет без морального удовольствия, без маленьких радостей. Ты ничем не отвлекаешь себя от своих несчастных мыслей, и не удивительно, что с каждым днем жизнь становится только труднее. Когда ты последний раз чувствовала себя женщиной? Ухоженной, красивой, желанной. Мама, твои фотографии двадцатилетней давности режут мне сердце — ты была такой красавицей! А теперь этот миссионерский «узел», безвкусый костюм, потухший взгляд. Ты не ходишь в парикмахерскую, не покупаешь косметику — все так же из экономии!… Но это абсурд, потому что в душе ты жаждешь быть женственной и красивой! Ты насилуешь собственную душу. Вот почему жизнь не имеет радости. Потому что ты не допускаешь ее. Ты на ней экономишь!.. Я не учу тебя, как жить, потому что я недостойный учитель. Здорово, если у тебя есть возможность вернуться в прошлое… А если нет? Вчерашний день уже не исправить. Но всегда можно исправить будущее. Если ты изменишь свое сегодня…
— Не знаю, откуда ты этого всего нахваталась, — покачала головой мать, размашисто и быстро нарезая лук, делая вид, что он — причина слез, растекшихся по ее щекам. — Но мне сердце кровью обливается слышать от тебя такое! Как совесть позволила… обвинять мать… сделала из меня зачерствелую скрягу, Плюшкина! Я виновата во всех проблемах — даже в будущем! — потому что росла голодной! Потому что знаю, как это — вкалывать за копейки, когда тебе десять! Какое… неуважение! — Она задыхалась от обиды. — Ты даже не представляешь, о чем говоришь! Что такое труд — изо дня в день!.. И все из-за чего? Из-за джинсов!..
Лера стояла посреди кухни в полном смятении.
Принципы жизни ее матери, как и любого другого человека, укоренились слишком глубоко. Все, что шло в разрез с ними, вызывало бурю протеста и возмущения. Как же все очевидно!
«Узнаю себя, — с горечью подумала Лера. — Разве я когда-нибудь воспринимала слова детей иначе, чем детский лепет? Господи, пожалуйста, пусть ее сердце не будет столь же непрошибаемо, как мое!»
— Жизни меня учит… Иди займись уроками, после того, как ты проштрафилась в школе, мне стыдно даже мимо проходить!
— Я это исправлю. Меня занесло… Извини, если я тебя расстроила.
— Я очень надеюсь, что отец спит сейчас и не слышит твоих изречений!
— Мам, я…
— Иди, я говорю!
От бессилия Лера до крови прикусила губу. Черт, зачем она затеяла этот разговор? Хочешь нажить врага — скажи человеку, что он не прав!
Она сняла фартук и поплелась в свою комнату. Проходя мимо спальни родителей, она остановилась. Дверь была приоткрыта, отец смотрел на нее сквозь проем.
В первый момент сердце сжалось так сильно, что Лера едва не застонала, но внезапно поняла, что в глазах отца нет никакого упрека. Это вернуло часть надежды, но волнение из-за допущенной ошибки еще долго мучило ее…
— 19
— Ану не тронь, — прошипела она, загораживая собой Надю.
— Чего? — возмутился мальчишка, хлопая на нее тупыми глазами.
Это был толстый верзила, ее одноклассник. Типичный недоумок, проявлявший себя тем, что издевался над всеми, кто не способен дать сдачи. В этот раз, просто проходя мимо, он толкнул Надю так сильно, что она впечаталась в стену. Принявшись ржать, он толкал ее снова и снова, не давая опомниться. Это происходило на улице, при входе в школу. Только-только началась большая перемена. Стоило Лере это увидеть, как в ней все взорвалось. Она подпрыгнула к нему сзади и со всей силой отшвырнула в сторону.
— Еще раз ее зацепишь, — повторила она сквозь зубы, — будешь иметь дело со мной!
На шум мгновенно сбежалась толпа. Подростки выглядывали из-за спины, подпрыгивали на месте, чтобы лучше все рассмотреть. Парень заметил это, оглянулся, и вдруг почувствовал, что не может так просто уступить девчонке.
— А ты что — Робин Гуд? Может, будешь ее защищать? — Он ехидно и пискляво захихикал.
— Да, — громко произнесла Лера, чтобы ее мог расслышать каждый. — Буду ее защищать!
— И что ты будешь делать? — продолжал парень под общий смех. — Побьешь меня?
— Лучше тебе не проверять. — Глаза цвета корицы покрылись темной дымкой и хищно сверкнули.
— А если я сделаю так?
Он метнулся к Наде и со всей силы дернул за косу, чуть не оторвав ей голову, — девочка вскрикнула, из глаз мгновенно брызнули слезы.
Но не успел мальчишка отступить, как словно повинуясь инстинкту, точному и молниеносному, не задумываясь ни на секунду, Лера резко и очень сильно ударила его в висок ребром напряженной, как камень ладони. От неожиданности он пошатнулся, схватился за голову, и, не удержав равновесия, повалился на задницу, как слон.
Ничего себе реакция, внутрене изумилась Лера. Да я в отличной форме! Ладонь пронзила резкая боль, но она почти сразу же совладала с ней, стиснув зубы, ведь эффект, кажется, был произведен. Собравшиеся школьники ахнули и замерли.
— Ну все, сейчас ты отгребешь, — мальчишка выпятил нижнюю губу и, сжимая кулаки, неуклюже вскочил на ноги.
— Драка! — закричал кто-то позади него с триумфом.
— Попробуй тронь еще раз, сопляк! — Лера не сводила с него предупреждающего взгляда и всем своим видом напоминала настороженного хищника перед прыжком.
Он приблизился к ней и толкнул:
— А вот так?
Она ответила ему тем же, и тогда мальчишка толкнул ее еще раз — с напором веса. В этот раз не устояла Лера — бухнулась на землю, как тюк. Однако вскочила быстро и пружинисто, готовая на встречную атаку. Только путь ей внезапно преградил Фома, как стена вставший между ней и одноклассником. Последний едва дотягивал ему до плеча, увидев преграду, испуганно отшатнулся.
— Ух ты, — весело воскликнул Фома, — девчонку бьешь? А меня научишь? — Он широко раскинул руки и подставил грудь. — Покажи еще разок, как это делается!
Одноклассник побледнел, резко развернулся и стремглав помчался в школу.
Все, кто наблюдал за этим представлением, тоже вдруг предпочли заняться собственными делами, поспешили кто куда.
— Что, — разочарованно воскликнул Фома, — никто не научит меня бить девчонок?
Он повернул к Лере светящееся самодовольное лицо.
— Вот это да! Ты, я слышал, теперь Робин Гуд!
— Я бы и сама справилась, — проворчала она, отряхивая юбку.
— Я это сразу понял. Школа Брюса Ли? — Он рассек ладонью воздух, копируя ее. — Но, извини, я слишком люблю, когда меня боятся! Не мог упустить возможности…
