Барбара Гауди - Наваждение
— Может быть, может быть, — шепотом сказала она себе. Затем встала с постели и съела несколько чипсов, глядя на экран телевизора. Кабеля здесь нет — она проверяла, но должна же быть хотя бы спутниковая тарелка? А что, если о ней говорят в новостях?
Она нашла пульт дистанционного управления, включила телевизор и стала переключать каналы — от второго до шестидесятого, — но экран оставался пустым. Тогда она нажала на кнопки «МЕНЮ» и «ИНФОРМАЦИЯ» и еще на несколько кнопок, пытаясь найти спутниковые каналы, но безуспешно.
Сквозь шум дождя с улицы доносился какой-то громкий стук. Она отодвинула стул от письменного стола, перенесла его к одному из высоких окошек и влезла на сиденье, но дотянуться до занавесок, чтобы раздвинуть их, ей все равно не удалось. Тогда она спустилась, взяла стопку книжек, сложила их на стул и вскарабкалась снова.
Оконная решетка ее не удивила. Но то, что стекла были матовыми, — вот это стало для нее неожиданностью. Зачем же вешать занавески, если сквозь окно ничего не разглядеть? Если бы это была ее комната и если бы она решила кого-нибудь похитить, она… она бы просто закрыла окна железной решеткой, такой же, как у них в школе.
И вдруг у нее затеплилась слабая надежда…
Рэчел спустилась на пол и стала искать какую-нибудь палку, швабру — что-то длинное и твердое. До этого она уже осмотрела все в этой комнате и в общем-то знала, что ищет, но все равно открывала все ящики и шкафчики. В конце концов она распахнула дверцу стенного шкафа, где не было плечиков для одежды, сняла крышку с коробки, стоявшей наверху, и вынула оттуда лежавшую сверху куклу. Это была афроамериканская принцесса, сделанная под Барби.
— Дурак, — сказала она, подумав о том, что он потратил деньги на такую никчемную пустышку.
Как и все девочки, она играла с Барби, но никогда всерьез не увлекалась ими. Гордячки, думала она про них, годны лишь на то, чтобы ходить как павы и давать всем вокруг распоряжения.
Под худосочной афроамериканской Барби лежала большая русская кукла. Девочка достала ее и стала внимательно рассматривать корону, венчавшую светловолосую голову. Корона была твердой, даже тверже, чем ей показалось сначала, а сама кукла достаточно тяжелой.
Рэчел подошла к письменному столу, оторвала листок бумаги из блокнота и оранжевым фломастером написала: «Меня зовут Рэчел Фокс. Я заперта в подвале дома, где чинят газонокосилки. Мужчину зовут Рон. Женщину — Нэнси. Не верьте им, если они скажут, что меня здесь нет. Они обманщики».
Листок она сложила в небольшой квадратик, написала с обеих сторон «ПОМОГИТЕ» и сунула его в карман.
Она не собиралась сразу же выбрасывать его за окно (бумага бы только промокла), но решила держать наготове. Пока сквозь шум дождя доносился тот сильный стук, она хотела пробить в стекле достаточно большую дырку, чтобы, когда дождь кончится, протолкнуть в нее записку.
Девочка взяла куклу за ноги и вновь взобралась на стул.
Стук доносился с регулярной периодичностью.
— Раз, два… — шептала она, пытаясь войти в ритм.
На счет «четыре» Рэчел ударила по стеклу и чуть не упала, потому что ей показалось, что голова куклы сейчас отвалится. Тогда она перехватила куклу поудобнее, просунула голову с короной между прутьями и несколько раз сильно стукнула. Голова выдержала, с нее даже корона не свалилась. Чтобы Рон ничего не услышал, девочка старалась бить по стеклу в такт с доносившимися с улицы ударами. Но окно никак не разбивалось. Тогда она принялась долбить стекло зубцами короны, и через несколько минут ей удалось немного поцарапать его.
Сердечко Рэчел колотилось как бешеное. Она долбила все быстрее и быстрее, забыв о доносившихся с улицы ударах, не отдавая себе отчета в том, что в комнату может спуститься Рон. Она и не заметила, как стопка лежавших на стуле книг начала развалиться. В последнюю секунду она попыталась ухватиться за оконную решетку, но промахнулась. Стул опрокинулся, и она упала прямо на него. Таша с визгом стала кругами носиться по комнате.
— Тихо, — простонала девочка.
Ей показалось, что она отбила себе весь левый бок. Господи, он услышал, что она свалилась, и стал спускаться!
Рэчел оперлась на стул, но когда попыталась подняться, ножка у нее подвернулась, и она снова растянулась на полу.
Дверь распахнулась.
— Что случилось? — спросил Рон и убрал мешавший ему стул.
— Не трогайте меня! — взвизгнула девочка.
— Ты ушиблась.
Она встала и прихрамывая отошла в дальний угол комнаты.
— У тебя может быть растяжение связок…
Она покачала головой.
— Давай-ка я посмотрю твою ножку, — настаивал Рон.
Он не мог не заметить, что девочка хотела выбить окно. Переступив через валявшиеся на полу книги, он поднял руки и распахнул шторы пошире. В этот момент майка выскочила у него из штанов и за ней буханкой вывалилось брюхо.
— Мне Нэнси посмотрит ногу, — всхлипнула Рэчел.
— Нэнси еще какое-то время не будет.
Рон протер пальцами глаза, потом прокашлялся. Девочка удивилась — уж не плачет ли он?
Рон выдержал паузу и сказал ей:
— Эти окна разбить нельзя. Они покрыты специальной пленкой. — Потом он бросил взгляд в ее сторону: — Пойду схожу наверх, возьму бинт. Надо перевязать тебе ногу.
Услышав, что наверху хлопнула дверь, Рэчел засунула записку под ящик с игрушками, придвинутый к шкафу. Затем быстро собрала с пола книги и поставила их на полку. Расцарапанные нога и рука покраснели. А что, если он вдруг захочет намазать ее антисептическим кремом, а потом заставит мокнуть в ванне? Она сорвала с кровати одеяло, обмоталась им и забилась в самый дальний угол. Ногу она позволит ему перебинтовать, но больше ничего с собой делать не даст. Может быть, она и вправду потянула связки. Очень уж боль в ноге была сильная.
— Дождь вроде как стихает, — сказал Рон, входя в комнату.
Про одеяло он не сказал ни слова, подвинул к кровати стул и сел. От него пахло одеколоном с мускусным запахом — иногда таким пользовался Мика. Наверное, он намылился куда-то уходить, подумала Рэчел с чувством некоторого облегчения, ей было уже не так страшно.
Но как только он коснулся ее, девочку затрясло.
Рон взял ее ножку в обе руки, осторожно и бережно, как держат птичку.
— Ох как распухла, — сказал он. — Тебе очень больно?
— Нет, — тихо ответила Рэчел.
— Мне бы надо льда сверху принести.
— Не надо мне никакого льда! — Ей хотелось лишь одного — чтобы он поторопился и как можно скорее все закончил.
— Хорошо. Льда не будет.
Рон упер ее ногу себе в коленку и вдруг сам стал дрожать, причем бившая его дрожь была настолько сильной, что он с трудом смог разрезать бинт и обернуть им ногу девочки. Натяжение, однако, оказалось слишком слабым, и ему пришлось все начать заново.
Рэчел никак не могла понять, что с ним происходит. От удивления она даже перестала дрожать.
— Так тебе будет слишком сильно жать, — сказал он.
— Уже жмет, — ответила она.
— Извини.
На лбу его выступили капельки пота. Он размотал бинт и начал все переделывать в третий раз.
— Когда моя мама меня найдет, — сказала девочка, — вас арестуют и посадят в тюрьму.
Рон полез в карман, вынул из него металлические скрепки, зафиксировал бинт и снял ножку девочки с коленки.
— Ну вот и все, — сказал он и отер рукой лоб.
Бинт все же слишком туго обтягивал ногу, и в ней с силой пульсировала кровь.
— Зачем вы меня похитили? — со злостью спросила Рэчел.
Рон поднял на нее взгляд. Она отвела глаза в сторону, ей снова стало страшно, и она втянула ногу под одеяло.
— И Нэнси мне то же самое говорила, — сказал он. — Ты оказалась в опасной ситуации. В мотеле, где работает твоя мать. У себя дома. Некоторые мужчины…
Остатки неиспользованного бинта упали на пол, он нагнулся, поднял его и сжал ладонями. Ноги держали его еще плохо.
— Ты очень красивая девочка, — сказал он, глядя на Рэчел. — И некоторым мужчинам хотелось бы этим воспользоваться. Ты понимаешь, о чем я говорю?
Она чувствовала себя неуверенно:
— Нет…
— Им хочется тебя обижать. Для собственного удовольствия.
И тут до нее, кажется, дошло — должно быть, он имел в виду секс. Она вспомнила Эллиота, безработного алкаша, который жил через улицу и как-то крикнул маме:
— Ты меня больше не любишь!
Мама только громко рассмеялась. Вся округа давно уже смирилась с его выходками, понимая, что вреда от него нет. Но однажды, когда Рэчел перебежала на другую сторону улицы, чтобы догнать укатившийся мячик, Эллиот вдруг высунулся из-за ограды и прохрипел:
— Тебе не хочется меня поцеловать? — А потом даже попытался схватить ее за руку.
От его грязных ногтей у нее осталась на руке царапина. Но маме она ничего говорить не стала, потому что это довело бы ее до белого каления.
