Анна Коростелева - Цветы корицы, аромат сливы
аллах — христос
(сколько) лет с хреном
один хрен нечего взять
«гансы» — тоже фашисты
— Ну, про любанский лес я тебе рассказывал.
— Да, что он странный. Как будто стоит ни жив ни мертв.
— Не, кстати, это не совсем верно ты понял, там живности всякой… Лис там вообще просто до охренения, и они непуганые. К нам на раскоп приходила, выпрашивала еду внагляк, что твоя собака. Там зверье вообще людей не боится. Нет там людей. Живых. Ну, в общем, с непривычки иногда… может стать страшно.
— Страх — это переменчивое понятие, — аккуратно сказал Сюэли. — Мне… не очень приятно это говорить, но у китайцев и чувство юмора, и страх одинаковые с японцами, не с русскими.
— Как это — одинаковый страх? В смысле, боятся одинаковых вещей по одинаковым причинам?
— Именно, имею в виду — боятся чего-то общего
— Ты считаешь, что русские, например, чего-то совсем другого боятся?
— Призраки или духи-гуэй тебя напугают?
— А, ты имеешь в виду не глобальные страхи, а образы? Типа длинные черные женские волосы, плавают в раковине?
— Да-да-да!
— Да, русскому че-то не очень страшно. Если честно, так вообще не страшно.
— Поэтому, возможно, мне не будет страшно в любанском лесу. Я просто не пойму, что уже пора бояться. Я только предполагаю, — заметил Сюэли. — Скажи, а если нашли медальон — то что из него можно узнать?
— Из медальона о человеке можно узнать все. В медальоне — все, что надо для опознания. Там внутри бланк — бумажечка, на которой все написано. Поисковик за медальон душу продаст. Вот, кстати, по этой причине у меня дома ни одного сувенира от Вермахта нет — все ушло в обменный фонд.
— А… если удается идентифицировать бойца, то приглашают родственников, да? А на них как технически выходят?
— А, ну, когда находят медальон, заполненный — то есть можно разобрать, кто-откуда, начинается работа в архивах. Даже если просто имя-отчество — в принципе, какие части на местах этих боев были, уже известно, по архивам потом нужно смотреть, проверять ФИО, если известно, откуда призвали, то это работа с местными военкоматами и дальше уже поиск. Вот тебе недавний свежий случай: захоронение найденного летчика Лаврушева. Его определили по номеру на фюзеляже самолета, тоже по архивам. Потом по архивам же нашли брата и его жену, они приезжали на захоронение. И вообще, так было смотреть на это клево — их встретили на вокзале, нашли, где переночевать в Питере, привезли на место захоронения, а до этого еще и в лагерь, показали работу поисковиков. Вообще, очень осторожно и уважительно обращались, по-моему, даже не матерились при них. Понимаешь, это как бы овеществленный финал работы: родственники погибшего, которые получили возможность его по-человечески похоронить, присутствовать при этом.
Нет, вообще не подумай, там люди взрослые, не гопники… Так что отборного мата там нет, за исключением экстраординарных случаев… Колуном по лбу… растяжку от палатки ногой во тьме зацепить… ведро с супом в костер опрокинуть с голодухи… водку спиртом запить по ошибке…
— Спасибо, я понял.
— Ну вот. Как выглядит сортировка и подсчет бойцов? Считают по бедренным костям и черепам. Вот за последнюю экспедицию всего подняли 237 человек. Медальонов нашли и расшифровали 9, и еще 7 в обработке сейчас.
Теперь слушай: скорый московский в Любани вообще не останавливается. Мы с тобой приедем в Питер на Московский вокзал. Там мы берем билеты на пригородную элекричку. Электричка отходит оттуда же на Любань. Поскольку приедем с утра, придется почти всю дорогу стоять — народу обычно много и местов немае. Когда сойдем в Любани, идем на стоянку такси, берем такси до Смердыни. Там таксисты поисковиков часто возят и уже все знают. Стоит рублей четыреста. Это я тебе на всякий случай все говорю, если ты потеряешься. Значит, поисковика можно опознать по круглогодично носимой георгиевской ленточке и…
— Я знаю. Я не потеряюсь.
— Значит, со станции — переходишь через пути, можно по мосту, ну, некоторые так скачут, и идешь на стоянку такси.
— Я не собираюсь здесь потеряться. Не беспокойся. Почему я знаю это название — Любань?
— Не знаю. Если только вас грузили Радищевым на занятиях. Но это было бы очень странно. Я бы очень удивился.
Пока на станции Любань Леша ходил докупить всякие мелочи, Сюэли исчез. Леша, чертыхаясь, сбежал с платформы, огляделся и обнаружил, что Сюэли зашел сбоку и читает надпись на памятнике Мельникову — автору проекта железной дороги, дореволюционному орлу в бакенбардах и эполетах. Завидев Лешу, он подхватил с земли рюкзак и спросил:
— Что обозначает предложение: «Это просто косяки какие-то»?
— Ну, косяки — это ошибки, допущенные по невнимательности. Недоделки, недочеты, нестыковки. Единственное число — «косяк». А где ты слышал?
— О, я уже слышал, я уже тут подружился, — Сюэли махнул рукой кучке народу по ту сторону путей. — Поисковый отряд города Тихвина!
— Там как бы вот эта основная дорога, проселочная, превратится дальше в страшный сон. Сейчас-то она достаточно хорошего качества…
— Хорошего, — подтвердил Сюэли, клацнул зубами на ухабе и прикусил язык.
— Но впереди, после такой деревушки с дачами, от нее отходит вбок совсем разъезженная дорога с жуткими раздолбанными колеями, где легковушка любая садится в хлябь сразу и плотно. Я там выйду, пройду вперед, посмотрю, что да как — знаешь, надежда умирает последней. Но в прошлом году нас вытаскивал казанский уазик. Так что в этом к лагерям, наверное, лучше сразу ехать прямо по полю. Правда, трясти будет, как в центрифуге — при подготовке космонавтов, — если что, я тебя предупредил, но, знаешь, хотя бы мы не сядем сразу по оси.
— Это… очень интересный опыт, — сказал Сюэли, потом закрыл глаза и больше не говорил ни слова, пока его не позвали толкать машину.
— Все-таки мы сели, да?
— Нет, это не называется сели, это мелочь… слегка забуксовали. О, смотри, Санек нас вышел встречать, Саня Мельниченко, я тебе говорил, — я тебя ждал, а он еще с разведкой сюда уехал. Ну, нормально, сейчас толкнем.
Саня с Сюэли пожали друг другу руки.
— Ну, это вот Вэй Сюэли, я тебе говорил, у него дед в сорок четвертом пропал где-то на просторах матушки-России.
— Да, с этим у нас легко, это у нас запросто бывает. Тут вот из тех, кто… Видишь эти поля?
Вокруг были зарастающие поля со светло-соломенной высокой прошлогодней травой, выезженные лесовозами, с длинными бороздами, наполненными водой, и угольно-черные противопожарные рвы.
— Кстати, бойцов иногда даже на этих полях находят. Вот из тех, кто здесь в сорок третьем полег, нашли и похоронили пока порядка пяти тысяч бойцов… из восемнадцати.
Поля вокруг были совершенно заброшенные, и это впечатляло.
Когда они наконец приехали в лагерь и вышли из машины, до Сюэли донесся запах дыма от разных костров.
— Так, ребят, берем все, идем к нашему лагерю.
— Да, Санек там в трехместной палатке без нас один жил, как барин, но мы его уплотним. Значит, речушка называется Смердынька. Вода не очень вкусная, рыжеватая, торфяная такая, увидишь. Лагерь специально поближе к речке ставят, потому что в других местах с водой напряженка, а речка вот сейчас, весной, талыми водами подпитывается, и нормально. Мыться, стираться — все в этой воде, дежурные нагревают котел воды, но на серьезную стирку обычно не хватает. С куртки или, там, камуфляжа, даже если очень сильно их уделать — засохшую глину можно щепочкой потихоньку снимать. Посуду мыть — тоже на речке. Если вдруг надо позвонить, элементарно — пошел в Казань, попросил позвонить. У больших отрядов есть генераторы, их еще называют «дырчики». Да это не проблема — зарядить тут телефон, хоть в Бронницах, хоть у Наиля. Это ижевский отряд, там руководитель — авторитетный человек, Наиль Надирович, отсюда отряд в просторечии так называется.
— Да-а, правда вот Толя Медляков возил с собой в лес ксерокс, — это было проблематично. В какое дупло он его планировал там включать — до сих пор остается непонятным.
Подошли туда, куда направлял их Саня. Там был большой тент, натянутый над костром, рядом сколочен стол, лавки вокруг костра, и на дереве прибит умывальник из канистры из-под воды. Поскольку приехали они днем, в лагере были одни дежурные, которые вели разговоры и лениво перемещались изредка с ведрами между речкой и костром. Кто-то играл сам с собой в маленькие магнитные шахматы, на костре что-то варилось на вечер. Рядом около тента стояли палатки, на них и на веревках между деревьями сушились спальники, свитера — все, что промокло и отсырело за ночь.
— Сань, выдай, пожалуйста, Сюэли щуп и научи его, как пользоваться. Я пойду там, поздороваюсь.
Вскоре Сюэли был выделен щуп. Это был заостренный, но с туповатым кончиком железный прут, обмотанный разноцветной изолентой, чтоб отличать свой от остальных.
