Олег Афанасьев - Праздник по-красногородски, или Легкая жизнь
* * *
Ему надо было ехать на завод и работать во второй смене. Вместо этого он отправился искать старого друга Волчка.
Волчок в начале лета бросил ларек вторсырья и шабашничал. Всюду люди строились. Он сделал штукатурку в одном доме, в другом — и пошли люди звать.
Волчок звал и Вадима с собой:
— Брось этот завод! По часам приходи, уходи. Ты каменщик, я штукатур — ты меня кирпичи класть научишь, я тебя стены и потолки гладить. Работу найдем. Во всяком случае с апреля по ноябрь без дела не останемся. И со мной за неделю будешь иметь больше, чем на заводе за месяц.
Волчка Вадим нашел на самой окраине города, еще мало застроенной. Волчок и мужичок Иван, сосед Волчковых, штукатурили в небольшом кирпичном доме. Волчок Вадиму обрадовался.
— Ну, молодец! У нас сегодня расчет. Загудим… Слушай, проем надо заложить кирпичом, а я потом заштукатурю. Переодевайся. Вон штаны старые, рубашка. Иван кирпич поднесет и раствор сделает.
Скоро Вадим работал, рассказывал, откуда идет. Услышав, что, по мнению редактора, писать о красногородских пацанах можно разве что для членов правительства, мол, посмотрите, что делается, надо туда милицию, общественность, Волчок взревел:
— Ах ты гад!
— …Но у правительства, говорит, нет денег. До каждого оно дойти пока не может, борется с самым злостным, — продолжал Вадим.
— Паскуда! И у тебя хватило терпения не врезать ему между глаз чернильницей?.. Милицию, общественность. И все за деньги? Или как понимать? Сначала бесплатно общественность, потом за деньги милицию?.. Говорил я тебе, ничего не получится? Мент твой редактор! Вот если бы ты всех нас в Павликов Морозовых превратил, тогда бы он тебя напечатал.
Вадим быстро заложил стенку, и силы вдруг оставили его. Вышел во двор, сел на гору досок. Поселок строится, неподалеку начиналась лесопосадка, бесконечные колхозные поля. Вспомнилось, что прошел ровно год, как он вернулся домой. Каким-то рядом нелепостей показался этот год. Учился на сварщика, выгадывал каждую минуту, чтобы писать. Зачем это было? Чтобы появился нелепый со "своими улыбками, словами и жестами редактор?..
Подошел Волчок, засмеялся.
— Чего ты… Все пройдет.
Около шести вечера пришел хозяин и заставил Волчка и Ивана кое-что переделать.
Исправляя свои грехи, Волчок и Иван обильно потели, злились. Закончили уже в сумерках. Пока мылись, поливая друг друга во дворе из ведра, переодевались, хозяин из ящиков соорудил стол, выставил две бутылки водки, колбасу, помидоры, хлеб. Он был доволен.
— Молодцы, ребята. Быстро, качественно. Немножко я вас помучил, да ведь мне в нем жить.
— Работы не боимся: мы от нее — она к нам, — сказал Иван.
— Специалисты всесоюзного масштаба! Хозяева плачут, а зовут, — сказал Волчок.
— Молодцы, молодцы… — подтвердил хозяин. — Дорого берете, но не дороже других. Я ваш адрес возьму, здесь еще кой-кому надо будет.
— Мы и кирпичную кладку теперь можем, — глядя на Вадима, весело сказал Волчок.
— Не-е-е… — сказал Вадим.
Хозяин был не из рабочих — школьный учитель, завуч. Выпив, он еще больше подобрел, стал рассказывать о школе, о детях. Ему, видно, хотелось показать, что он тоже в своем деле специалист. Однако в сырой темноте, среди обломков строительства было не очень-то уютно. Оставив хозяина что-то убирать и прятать, друзья вышли на дорогу, сели в автобус и поехали в центр города «гудеть».
* * *
Это и было начало их праздника. Так потом повторялось десятки раз.
В одном ресторане мест не было, в другом, третьем… В четвертом, наконец, они имелись. Но официантка, толстая, спесивая, обслуживать отказалась. Волчок крупными шагами решительно направился к метрдотелю, будто выросший, очень внушительный, принялся тому что-то говорить. Метрдотель подозвал толстую официантку, потом другую, нормальную. Нормальная посадила их за свободный стол, скоро принесла водки, шампанского, антрекоты. Волчок был разгорячен:
— Вот что такой можно сделать? Башку скрутить и больше ничего! Метрдотель ей одно, а она сама начальство — бригадирша. Не хочу этих обслуживать, пусть куда хотят катятся, и все! Жирная ты, говорю, свинья. Думаете, ее задело? Свинья случается раз в год, а я каждый день — вот что она мне ответила. И пошла. В том лишь твое и отличие, еле додумался крикнуть ей вслед. А ей это до лампочки, она свое сказала. Вадим, чего ты хочешь? Там редактор, здесь бригадирша. А ты какой-то жалостливый, тебе надо, чтобы все умными, честными были.
Вадим слышал и не слышал. Русский кабак способен заглушить какую хочешь тоску. Говорить людям давным-давно не о чем. В кабак приходят напиться и раствориться, чтобы в конце концов не слышать, не видеть и не понимать.
Когда в ресторане потушили верхний свет, они взяли бутылку шампанского, стакан, пошли в сквер около Старого базара, сели на лавочку, мужичок Иван, еще в ресторане спавший за столом, лег на краю лавки и захрапел.
— Я гордый, — бормотал Волчок. — Мать хотела в торговлю затолкать — не могу, противно…
— Я тоже гордый, тоже многого не могу, — вторил ему Вадим.
— Но как снискать хлеб насущный, как добыть радостей для души и тела?.. Как это сделать, чтобы кого-то не задеть, не отмутузить?..
— Как?
— Никак! Хоть что хочешь, а приходится одному прямо в зубы, другому подзатыльник…
Перестали ходить трамваи, обезлюдели улицы. Один свет фонарей остался на теплых тихих улицах. Иногда появлялся наполовину протрезвевший жених, подходил, просил закурить и исчезал. Некоторое время слева, около партшколы, гудела поливальная машина. Перед машиной шел человек в резиновых сапогах и блестящем мокром фартуке и струей из шланга мыл тротуар.
Вдруг Волчок сказал:
— Кто из нас первый умрет?
Вадим мгновенно протрезвел, кожа покрылась пупырышками на руках, ногах, шее, груди…
— Ты что?!
— А интересно… Ведь будет…
— Это тебе лагерь боком выходит.
— Снится, сука, каждый день, — сказал Волчок. — Боюсь ложиться спать. Стону, зубами скриплю…
Он наяву заскрипел зубами.
— То я кого-то убиваю. То меня убивают. А то вроде я — не я. Во сне кричу: «Такого быть не может, чтоб я был не я!» А вот же все равно получается бред, что я — не я… Веришь, временами туда хочется. В первый день, когда домой вернулся, ну все ж рады, среди ночи поднялись, стол накрыли. Я вышел во двор покурить и чуть не побежал назад проситься. Это же несправедливо! Несправедливо, что туда попадешь. Несправедливо, что из него выходишь. Он-то все равно остается. Понимаешь, все как было, так и остается…
Волчок схватил Вадима за плечи и стал трясти.
— Понимаешь? Понимаешь?..
— Что-то понимаю.
Вадиму стало очень жалко Волчка.
— Вовка, знаю одно: сейчас тебе ни в коем случае нельзя попадать туда снова. Не попадешь — и постепенно сны переменятся, настроение тоже.
Волчок засмеялся:
— Эт-т ты прав. Снова туда — не дай бог.
Совсем недалеко зашевелилась тень, поднялась, подошла и попросила выпить или закурить. Оказалось, бездомный пропойца. Ему дали последнюю папиросу и пустую бутылку.
— Выпьешь утром, когда тару сдашь.
Проснулся Иван. Он что-то помнил о разговорах друзей и тоже наконец высказался:
— Им бифштексы да коньяки, а нам бы чем пузо набить да водки побольше.
Вдали засветили фары. Волчок вышел на улицу, поднял руку. Это была частная «Победа».
— Развези по домам.
— Двадцать рублей.
— Вези!
— Деньги вперед.
— Ты не в церкви, тебя не обманут! — громко сказал Волчок, и они поехали.
* * *
Утром, когда мать с причитаниями («Какой позор! Где можно так напиться?») разбудила его, он все еще под хмелем отвечал:
— Раз напился, значит, можно было. А работаю я теперь не по часам.
— Как это так?
— Да вот так: когда хочу, тогда и работаю. Дай мне поспать.
Мать еще больше разохалась, он стал дремать и придумал.
— Мне положен отпуск. На завод пойду к девяти, скажу, что тебя надо срочно везти на ванны, а лучше к профессору в Москву, поэтому мне крайне необходим отпуск.
Мать возмущалась.
— Это ты опять с Вовкой да Ленькой связался…
Но он заснул, а она работала в диспетчерской уборщицей — она пошла на свою работу.
К девяти он проснулся. Однако, прежде чем идти на завод, принялся вспоминать вчерашний вечер, потянулся за тетрадью, в которую он записывал все интересное, написал: «Люди грызутся и дают друг другу запретные подножки именно тогда, когда интересы их абсолютно одинаковы».
После этого пошел на завод, соврал про мать, ему подписали заявление, отнес его в отдел кадров. Впереди было целых четыре свободных недели.
Надо было прийти в себя. Котельный завод от Дона был лишь через железную дорогу перейти да обогнуть другой завод, «Электроинструмент», стоявший уже на самом берегу. Вадим вышел к лодочной станции, сел на перевернутую плоскодонку. За спиной работал его завод, он даже различил стук молотков по металлу — родная бригада вкалывала. Слева бухал, отфыркиваясь, компрессор «Электроинструмента». За «Электроинструментом» по новому железнодорожному мосту прогрохотал товарный поезд. Напротив, на той стороне реки, сверкала электросварка на судоверфи. Справа тоже были заводы, станция Ростов-Товарный. Всюду работали. И все это было на расстоянии и лишено той устрашающей силы, какую чувствуешь, стоя у работающего тяжелого пресса или проходящего мимо состава. Велики же были река, небо, солнце над головой, луга за рекой.
