Георгий Хлусевич - Гоп-стоп, битте!
Смачно всосал сок лимона. Пожевал. Просветлился лицом.
— Велеречив стал с годами. Вы знаете, я никогда не беру новые бланки паспортов. Неинтересно. А в смене фотографии на старом паспорте есть нечто мистическое. Ведь с чужим паспортом человек получает новые имя и фамилию, а это значит, что меняется судьба. Конечно, было бы безопасней работать с посредниками: вы даете человеку документ, он передает его мне, я делаю работу и остаюсь в тени. Что может быть проще? А я на это не иду. И не потому, вернее, не только потому, что с посредниками нужно делиться, а потому что не утратил еще интерес к людям. Вот вы мне очень интересны. Вы уйдете, а я буду думать о вас, гадать, строить гипотезы, хотя, в сущности, главное для меня ясно. А когда я утрачу к окружающим интерес, я умру сначала духовно, а потом и физически.
Он встал, взял деньги, словами сказал:
— Закончу работу — позвоню. Придумаю, как передать.
Вышли на веранду.
— Борис Рувимович, вы сказали, что вам про нас все ясно. — Люба теребила в волнении шарф. — Скажите, если не секрет. Пожалуйста.
— Э нет. Я ошибусь, а вы запрограммируете себя на мой прогноз. Так бывает.
— Ну пожалуйста. Ну одно слово.
— Нет, и не уговаривайте. Пойдемте, я собаку придержу.
Он вернулся в дом, проследил глазами, как Михаэль с Любой уходят гуськом по заснеженной тропинке, проговорил задумчиво: «У него здоровый, несгибаемый и, скорее всего, нерусский оптимизм, хотя он и узнал уже, по всей видимости, почем фунт лиха, а у нее, — он задумался, прошел на кухню, налил себе еще, — а у этой сероглазой девочки с печальным ртом я прочитал тоску обреченности в глазах. Почему? Ей же хорошо с ним. Это очевидно. Неужели предчувствие? Жалко ее. До сердечной боли жалко», — сокрушенно покрутил головой старик и выпил коньяк.
* * *— Класс!
Михаэль восхищенно разглядывал свою фотографию в паспорте.
— Невероятно! Не придерешься. Но вот какая мысль меня не покидает: сколько людей знают, чем занимается Платинский? Много. Пусть не много, но достаточно, чтобы нашелся хотя бы один, кто сообщил бы органам о деятельности этого художника. Про Германию говорят, что мы страна осведомителей. Верно. У нас этот талантливый специалист давно бы уже сидел на нарах в тюрьме. Но разве русские не запятнали себя тем же в период сталинских репрессий? Разве не строчили друг на друга доносы? Почему молчат сейчас? Исправились? Застыдились скверны?
— Прямо! Не поэтому.
— А почему?
— Ментов боятся. Откуда кляузник знает? Написал заявление, а мент с преступником в доле. И кого накажут? Вот и получится, что «доносчику первый кнут». Это во-первых.
— А во-вторых?
— А во-вторых, зачем доносить на нужного человека? Ну посадят его, а доносчику-то какой прок? Куда за липовым документом пойдешь? В паспортный стол? А если он будет молчать, у него всегда есть шанс обойти закон и получить нужный документик точно так же, как это сделали мы.
— Понял. Кляузить стало невыгодно.
— Не кляузить, а кляузничать.
— Но почему? Тормоза — тормозить. Кляуза — кляузить.
— Будешь спорить?
— Я с красивыми барышнями не спорю. Но в толковый словарь Даля загляну.
— Не веришь мне?
— Верю, но когда читаю — лучше усваивается.
— Ты и так усвоил. Дай бог каждому. Не каждый русский так излагает. Молодчина! Но у нас сегодня много дел. Нужно сгонять на рынок и купить тебе обыкновенный пуховичок. А потом нужно продать твое роскошное пальто. Жалко, но иначе нам не насобирать нужной для начала дела суммы.
— Мне и самому жалко. Мне кажется, что, продав пальто, я утрачу…
— Ты хотел сказать «обаяние» и застеснялся. Глупый, глупый, как и все мужики. Да будь ты хоть в… Молчу. А то сглажу.
* * *Мог ли предположить Руслан Имраев, утративший по пьяному делу документ, что человек с его удостоверением личности покупает билет на самолет, делает челночные рейсы Москва — Омск и останавливается в столичных отелях, нагло предъявляя его паспорт?
Честный механизатор не мог предположить подобного развития событий не потому, что сомневался в возможности подлого использования его кровного документа, а потому, что у него не хватало фантазии представить, как с помощью липового документа можно наладить легальный бизнес, наводняя рынки дефицитными шмотками из столицы.
— А знаешь, что мне пришло в голову? — под стук колес спрашивал Михаэль, не подозревая, что мысль эту возбудил резонансом не кто иной, как законный владелец его паспорта, тошнотворно загруженный тяжкой алкогольной абстиненцией.
— Какая? — Люба лежала на второй полке напротив.
— Я попадаю в историю, меня штрафуют и отправляют квитанцию на оплату бедному Руслану. Или еще хуже: я умираю — и ему приходит похоронка на самого себя.
— Типун тебе на язык! Что ты такое говоришь!
— Знаешь, о чем я мечтаю? Я представляю, как мы приедем, протопим баньку и…
— Я с тобой в баню больше не пойду. И не надейся. Сам себя будешь веничком подметать. Последний раз чуть тепловой удар не хватил. Говорю же, мне уже плохо, а он… Поучился бы у своих. Я видела по телевизору: сидят в сауне ваши голые мужчины с женщинами, и никакой реакции. Как будто одетые сидят. Что значит европейское воспитание!
— Когда мужчина не реагирует на сидящую рядом молодую женщину в одном венике, так это не воспитание, а импотенция.
Михаэль сделал губы трубочкой, изобразил поцелуй, и Люба ответила ему тем же.
* * *Всю зиму практически без перерыва они мотались в Москву и обратно. Поначалу сбывали вещи оптом и даже на этом имели приличный навар, а потом открыли свою торговую точку и обалдели от неожиданной прибыли. Деньги валялись под ногами, нужно было только не лениться, чтобы их поднять. Кто бы мог подумать, что детские вещи и игрушки, приобретенные на оптовой базе в левобережье, чадолюбивые мамаши будут покупать в палатке напротив кинотеатра «Кристалл» с наценкой в четверть, а то и в половину номинальной стоимости. Пройдет немного времени, расчухают, выражаясь рыночным языком, простой до гениальности метод обогащения конкуренты — и наставят ларьков и палаток, образовав мини-рынок с многообещающим названием «Парадиз». Но это будет потом. А пока, закупившись утречком на левом берегу и реализовав к вечеру товар на правом, они возвращались в жарко натопленный уют своей комнатки с карманами, полными денег.
Кто бы мог предположить, что в тихой девочке с библиотечным образованием, далеким от всего суетного, скрыт такой дар предпринимательства? Это она придумала торговать детскими вещами, она настояла на открытии собственной палатки, она усадила за прилавок прибыльного заведения сестру, а сама продолжила поставку «варенки» в Омск. И потекла в дом живая копеечка. Но практичная Люба не давала банкнотам лежать без движения. Открыла еще две торговые точки и стала присматривать квартиру.
* * *А между тем незаметно кончилась зима, и короткую сибирскую весну потеснило лето. Они договаривались с князем Мышкиным начать розыски сундука с золотыми монетами весной. Неожиданное ухудшение состояния Желтого Санитара и побег Михаэля резко осложнили ситуацию и спутали планы. Возвращаться назад без предварительной консультации с князем Мышкиным было опасно. Связаться с князем можно было только через жену убиенного сослуживца.
Михаэль нашел в Порт-Артуре квартиру Лехи Батарейца, оценил по достоинству качество входной двери и позвонил.
— Ну и где вы пропадаете, дорогой Михаэль? — спросила вместо приветствия ярко накрашенная молодая женщина с впечатляющей округлостью форм. — Везучий вы человек! Мы с командиром постановили: не появишься на этой неделе — и мы берем в дело другого экспедитора, хотя это крайне нежелательно.
— Стойте, стойте, вы Лена?
— Собственной персоной.
— А кто такой командир? Уж не командор ли Дон Альвар явился с ледяным рукопожатием?
— Ну, Леха князя Мышкина командиром звал.
— Он здесь?
— Давно. И давай-ка на «ты». Ты спрашивал у официантки в «Маяке» про Леху?
— Спрашивал. Неужели запомнила?
— Запомнила и описала тебя командиру. С тех пор он тебя по всему Омску ищет.
— С ума можно сойти!
— Можно. Проходи. Есть будешь? Глупый вопрос. Нужно не спрашивать, а ставить на стол. Я сейчас.
— Ради бога, не беспокойтесь. Я сыт.
— Тогда кофе. И расскажи, если не секрет, как можно выжить сибирской зимой без денег и документов. Выглядишь ты прекрасно. Признайся, бабы помогли?
— А как командир узнал, в чем я был одет? Меня же из палаты в больничном халате увели.
— А он там, на месте, провел расследование и узнал, кто тебя одел и во что. Иначе как бы тебя официантка вспомнила?
— Снимаю шляпу. Он гений. А где он сейчас?
— Гений — у родни в своей немецкой деревне. Но сегодня он обязательно вернется. Вот будет сюрприз!
