Георгий Осипов - Симптомы

Осипов Георгий

Симптомы

Георгий Осипов

СИМПТОМЫ

Солнечные лучи падали на паркетный пол в прореху между шторами. Вокруг плафона кружила муха. Ещё одна - молча разгуливала между армянскими копчёностями, на подносе. Когда жужжание первой мухи ослабевало, слышалось шипение газированной воды в пустой наполовину пластиковой ёмкости. По полу в гостиной и спальне были разбросаны обложки пластинок. Одна - темнела под зеркалом в неосвещённой прихожей, так что нельзя было прочесть название альбома. Дверь в спальню была отворена - там, вытянув ноги в синих носках, рассматривал натюрморт гостиной хозяин квартиры. Всё произошло за несколько минут, но он понял, что это непоправимо.

***

Покончив с делами раньше обычного, он отправился домой, купил на обратном пути закуску, вспомнив, что у него с приезда Поля-джентльмена осталось две трети виски в шкафу. Пришёл, выпил одним глотком граммов семьдесят. Оживился, решил полюбоваться своей коллекцией пластинок. Принялся доставать их стопками из бельевой тумбочки, соображая на ходу, какую из них стоит поставить первой под иглу отстроенного американского проигрывателя. Когда вдруг, точно сорвал голос, взяв слишком высокую ноту... Он никогда не пел со сцены. Под душем, на кухне, занятый стряпнёй, это случалось, и он всегда готов был в таком случае рассмеяться. Но на этот раз он освежился, тут же нахохлился, замер, ошеломлённый догадкой. Он окончательно понял, что все эти диски ему не нужны. Что он, будучи уверен, вернее приучив себя не задумываться, оказался обманут временем. Оно прошло. А начать лихорадочно от них избавляться, означало выдать своё поражение. Блеф не удался. Как и тот "Блеф", где Челентано.

Большинство артистов на пластинках были итальянцы. Красочные фото на обложках сохраняли дух того времени. Причёски и грим женщин. Джанни Моранди в окошке цифры 6, в легчайших белых брюках, с не очень длинной, для 69-го года, но несбыточно молодёжной, что ли, стрижкой, за которую не стали бы делать замечание в школе, и, тем не менее, она была абсолютно модная. Джанни сидел в профиль за спиной 12-ти песен - все о любви, на фоне лазурного неба. Правдоподобие таково, что кажется, сейчас повеет из окна морским ветром. Блондинка Патти Прaво в брючном костюме. Mina. Milva. Mino Reitano... Какая-то секунда расколола жизнь на две части: сон наяву и мучение. Потому что ещё вчера, ещё сегодня утром он не страдал, яркость образов на обложках не напоминала ему о затёртости и невзрачности собственной персоны. Вот что...

***

Однажды ему довелось присутствовать в ресторане у Игоря Ноздри, когда два каких-то юнца с большим энтузиазмом, пришли и отыграли целое отделение как раз старых итальянских вещей. Один, похожий на гадину - правильно и с темпераментом пел, второй - светловолосый, грамотно играл и точно подпевал. Тогда, в начале 80-х, эти двое словно сошли с экрана или фотокарточек эпохи il mondo beat. Фотокарточки трескаются и желтеют, лица бороздят морщины, черты лиц становятся уродливы, как скрытый под черепом мозг. Волосы светлого, наверное, поседели и уже не ложатся в густую блестящую чёлку поверх чёрных очков, как у Леннона в 65-м году, а чернявый, всего вероятней, полысел, и на висках его курчавится голубиный помёт седины.

Когда молодые люди ушли, Ноздря стал на пороге оркестровки и прислонясь к дверному косяку, сентенциозно промолвил: - Граждане, исполняйте вещи на итальянском! - и дважды кивнув подбородком, добавил - Если, конечно, они у вас есть! Потом лично клавишнику: - Сёрик, храните итальянские мелодии в голове... Если, конечно, она у тебя есть! "В голове... А на хуя тогда талмуд?" - выразил недоумение Цапля.

***

Конверты дисков поблёскивали на солнце - добротные, глянцевитые, сохранившие весь блеск и дендизм... Они валялись поверх паркета, точно клетки хаотических шахмат в неспокойном сне. Чей же диск лежит там - в тёмном коротком коридоре? Фрэд Бонгусто, вспомнил он.

Кафе под навесом у моря Una rotonda sul mare

Наша пластинка играет Il nostro disco cme suona

Двое влюблённых танцуют E due ami ci ballare

Но тебя здесь со мною нет Ma tu non sei gui con me.

Диски на полу. Косвенные улики. Не проглядеть бы симптомы, вот что... Диски на полу... Где он мог подобное видеть? Не недавно, если зрелище ему запомнилось. Потрясло советского мальчика до глубины души. Воротник фирменной рубашки на трёх пуговках вспотел, и запахло духами от шеи, вытянутой в сторону экрана. Ну конечно, в кино! Подросток купил билет, потому что запомнил название. А название запомнил, потому что падчерица чекиста Памирова, лупоглазая поролоновая Патти Прaво подслушала от отца про триста метров вырезанной плёнки "Следствие по делу гражданина вне всяких подозрений". Офицер итальянской полиции со всеми подробностями воспроизводит убийство стюардессы. "Ты только вспомни эти времена, твист, мэдисон..."говорит он голосом советского дублёра. Кому, кому это интересно сейчас?.. Не то, не то, не то. Продай, продай их к чёртовой матери! Только возраст всучишь в нагрузку...

В то время ему было далеко до двадцати. А сколько лет ему дают сейчас? Тогда ему хотелось выглядеть старше. Сейчас ему хотелось (он был согласен) раствориться в кипятке, как израильский сахаринчик. Флакон с пилюлями ему подарил покойный Мо?рис, окутанный, словно облаком, кошмаром ожирения. Подарил? Подсунул.

Сгореть без дыма. Как портят воздух негры в порнофильмах, где звуки эбни заглушаются звуками фанка, намотанного в этих целях на километры ленты. С педалью Wah-Wah и соло на клавинете, похожее на ковыряние в носу.

Сходить, сходить в психоневродиспансер? Он затянул паузу и не смог усмехнуться. Вместо этого повертел ступнями в синих носках. Пожаловаться в эти дни психиатру всё равно, что искать спасения у батюшки от бесстыжих бесов. Разве это его мнение? Диски его, а мнение постороннее. С минувшего года установилась мода на психоанализ. То есть докторов из дурдома приглашают в хорошие дома успокаивать пожилых дамочек, если те не хотят репатриироваться, и так далее. Дамочки, отвалив квашню, лежат на кушетке и рассказывают бородатому колхознику про "толстого Люлю", как де Фюнес в фильме "Господин Крюшо в Нью-Йорке". Из всех, кто дублировал великого Луи, в живых остался один Глузский. Нет, нет... Мысли, мысли... Глупости, глупости, глупости...

***

"Я бывал у разных докторов"... Когда-то он ненавидел Сичкина, как тот сжимает и разжимает пальцы, скрестив руки за спиной в своём рутинном танце. Хамская мода на одесский акцент, все эти "щё" и "ви" среди людей, с ярко выраженной славянской внешностью. Теперь появление старого артиста на экране вызывало у него усмешку бессилия: "К-какая, в сущности, разница?" Сичкин имеет одинаковое, легко различимое лицо, а он не имеет. Жизнь проходит. Проходит, проходит, прошла. В отверстие раковины. Остаются волосы и пена. Куда больше его раздражают невесть откуда повылезшие поклонники Сичкина. Мол, на Западе, всё чересчур серьёзно. Истинное веселье только здесь, под рубиновой пентаграммой и т. д. Это ж бред! Особенно выделяется один с повадками хищной птицы, убивающей жертву гипнозом. Он тоже собирает пластинки.

***

От птичьего щебета дребезжат стёкла. Птицы летают назойливо, всем своим видом давая понять, что могут влететь в окно. Тревожен их вид. Тревожно на душе. "Кыш! Кыш!" - начал было отгонять их Артемьев. "Кыш мир им ин тухэс, бэ-лёхх!" Ругательство больше напоминало в его устах заклинание. Несмотря на то, что имя его отчима было Марк. Марк Болан. Как больно ему было обнаружить, что блеющий гитараст стал популярен у части советской молодёжи! В отделах грампластинок крутили "Хот лав" - фирма "Мелодия", дозволено цензурой. Он делал вид, что не замечает этой моды. "Что они понимают, жалкие крысы! Это я открыл Ти-Рекс!" Но всякий раз, когда он делал резкое заявление, случалось либо пролетать реактивному самолёту, либо сигналил грузовик, либо слишком сильно шумела листва.

Дурацкому "бэ-лёхх" научил его Нос. Нос, как и все спившиеся скрипачи, евреев не любил. Подобно отцу Неточки Незвановой, он был убеждён, что "жиды" забили все достойные точки: "Смотри, даже в "Махавишну" кто - Джерри Гудман, потом этот, Папа Джон Крич!" Хотя последний был совершенно лысым негром с улыбкой и озорными усиками под Баркашова. "Крич? Негр?! Кричевский негр?" - Нос загорался и гас. Он погас окончательно вскоре после реабилитации доктора Живаго, до реабилитации Эйхмана он так и не дотерпел. Сердце остановилось, когда он в полнолуние пытался пролезть в форточку частного владения. Голова осталась внутри, а задница - снаружи. С того случая эта форточка слывёт целебной. Желудок, яйца, поясницу - всё лечит, так прямо и говорят. Адрес посёлка...

А кто подсунул Носу Достоевского? Гадина.

***

Нэ бэспокойтэ императора - пускай человек поспит. Сашка устаёт. Сочинения застряли на одной точке, словно утомлённое солнце, которому надоело садиться. Как не устать, если приходится строить сразу две дачи одну под Москвой, а другую на небесах. Стоп. Стоп. Бама-лама! Бама-лу! Это всё суждения Гадины. Будь он проклят, Гарри-кровожёр.