Лена Элтанг - Каменные клены

надо же, мне в первый раз приснился суконщик!

лу, в сущности, не такой плохой мальчик, говорил он, с трудом раздвигая синеватые губы, я даже простил ему эту проклятую кошку

после полудня саша постучала в мою дверь, и я вышел в полутемный коридор, на дверную ручку был нанизан листок из ее блокнота: мне придется уйти примерно на час, если вам что-нибудь понадобится — спускайтесь в кухню без церемоний

ладно, я сам заварю себе приворотное зелье, сказал я вслед, но она уже спускалась по лестнице, на плечах у нее висел толстый свитер с исландским узором, дверь закрылась, сквозняк поднял пушистую пыль на ступеньках, где-то на моем этаже гулко хлопнула оконная рама, я прошел вдоль стены с пятью одинаковыми дверями, пытаясь понять, за какой из них ветер играет окном, рама грохнула еще раз, и я толкнул незапертую дверь в конце коридора

судя по убранству, это была спальня хозяйки, в номерах для постояльцев на стенах висели сепии в рамках — виды вишгардских улиц столетней давности, здесь же была только фотография полуголой девицы в блеклых кудряшках

я закрыл окно на задвижку, отодвинул штору и подошел поближе к портрету, девица стояла на четвереньках, будто иоанн златоуст на гравюре дюрера, и глядела на меня через плечо — фотограф явно велел ей облизнуть губы перед тем, как щелкнуть затвором

что же, это и есть александрина, невинно убиенная красавица?

ну да, разумеется: умножил тебя как полевые растения; ты выросла и стала большая, и достигла превосходной красоты: поднялись груди и волосы у тебя выросли; но ты была нага и непокрыта [69]

похожие фотографии вешают на сайтах знакомств: джессика из дорсета ищет друга, конфиденциальность гарантируется

мой начальник уайтхарт водит таких девчонок в дешевый ягненок и флаг, это где-то в ковент-гарден, время от времени он подзывает меня к своему конторскому компьютеру, чтобы показать очередную трущобную аталанту

над комодом тускло сияло большое зеркало, все в старческих коричневых пятнах, наверняка его оставили прежние хозяева — зеркала почему-то часто оставляют, продавая дом, а я бы поостерегся, между прочим

к стеклу прислонился шерстяной медведь, набитый гречневой крупой, у меня был такой же кролик, но не белый, а пятнистый — наверное, поэтому я до сих пор не провалился в кроличью нору, хотя многое для этого сделал, до сих пор помню: герцогиня придет в ярость, если я опоздаю!

хозяйка кленов тоже придет в ярость, если я тут застряну, надо поторопиться

босоногая призрачная чтица остановилась у этой двери, значит, четвертинка хранится здесь, и мое любопытство без нее не уймется, expectatio eludendi [70] бьет меня, как простудная дрожь

дневник саши сонли не хуже кормчего-засони палинура [71] расскажет мне о гибели корабельной команды, а дневник у нее непременно есть, раз не говорит, значит — пишет, иначе и быть не должно

я взял со стула шелковый халат и понюхал — вот он, слабый запах мяты и фенхеля, выходит, мне не померещилось, халат был похож на шкурку саламандры и неприятно холодил руки, со стены насмешливо косилась эдна александрина, погоди, сказал я, дойдет и до тебя очередь, и принялся выдвигать мелкие ящички комода, похожие на пчелиные соты

куда женщина может спрятать то, от чего она не может избавиться, хотя это напоминает ей о том, что она хочет забыть?

я открыл дубовый гардероб, изъеденный жучком, оттуда потянуло знакомым — шариками от моли, тем неуловимым дыханием залежавшейся материи, от которого сразу вспоминаешь мамины платья с тугими желтоватыми проймами и дачные наволочки с обломанными пуговицами

я заглянул за тяжелое зеркало, пошарил под креслом, приподнял матрас, встряхнул зеленое стеганое одеяло, и вот — дневник нашелся там, где следовало искать с самого начала, под узкой французской oreiller, похожей на рождественскую хлопушку, господи боже мой, как она только спит на такой?

я открыл расхристанную тетрадку, посмотрел на часы, сел в хозяйское кресло и приготовился читать

у меня оставалось еще семьдесят с лишним минут

Часть вторая

ВЕДЬМЫ НЕ МЫ

Лицевой травник

Есть трава водяной пуп, утопи в молоке или в квасу, и хлебай, и грызи — отнюдь не услышишь внутри скорби и болезни, и будет по-старому на том же месте.

Однажды, поздней осенью, обнаружив забытый стул на веранде — всю ночь шел дождь, — мама велела занести его внутрь, но ведь он уже мокрый, сказала Саша, все равно занеси, сказала мама, но ведь мокрее он уже не станет, верно? сказала Саша, у нее было плохое настроение после глупой голубиной перепалки в школе миссис Мол.

Вещь, которая вымокла один раз, должна высохнуть, чтобы намокнуть еще раз, сказала мама, взглянув на Сашу сузившимися глазами, не то она так намокнет, что сама станет водой, и не найдешь ее потом, ведь очень-очень мокрые вещи сами не замечают, как становятся водой, сначала наполовину, а потом, глядишь, полностью и насовсем.

Вот и я, думала Саша, записывая это в дневник двенадцать лет спустя, так привыкла к Младшей, что сама стала Младшей, я впитала ее полностью, так молекулы дерева, если верить маме, замещаются молекулами воды, во мне так долго шел этот ее валлийский дождь — колючий, терновый, сплошной, не знающий никаких дождевых правил, а просто идущий себе куда глаза глядят — что я уже не вижу границы между графствами, где сухо, и графствами, где мокро, я не вижу границы между ней и собой, почему я тогда не занесла этот чертов стул с веранды, почему?

Есть трава еиндринкът, и кто тебя не любит — дай ему пить, и он тебя станет любить и отстати не может до смерти, да быть, и зверя приучишь — дай ему есть.

Новые гостиничные карточки пришли к аптекарю Эрсли через три дня в плотном желтом конверте — вместо Уолдо Сонли, пансион Каменные клены, там было написано: X. и А. Сонли, завтрак и комнаты, Вишгард, Южный Уэльс. В верхнем углу была вытиснена красная кленовая веточка.

Повертев их в руках, Саша явившаяся за почтой, подняла на аптекаря глаза.

— Как вы думаете, кого она имела в виду, меня или Младшую?

— Полагаю, она имела в виду Александрину, — ответил старый Эрсли, не задумываясь, — ведь ты осенью переезжаешь в Саффолк-вудз, а они остаются здесь.

Он запустил руку в высокую банку для сладостей, достал миндальный сухарик, протянул его Саше и зачем-то сказал, мелко кивая:

— Твой отец был хорошим человеком, он никому не сделал ничего плохого.

Чтобы тебя считали хорошим, достаточно никому не делать плохого, думала Саша, переходя Нижний мост с тяжелой сумкой через плечо, по дороге она зашла к Доре за хлопьями и печеньем. Совершенно необязательно делать хорошее. Можно просто сидеть на месте, молча и не двигаясь, грызть миндальные сухарики и быть объектом всеобщей любви. Люди любят тебя за то, что им не нужно напрягаться, чтобы осмыслить твои слова и поступки. Расстояние между тобой и людьми должно быть тесно заставлено, думала Саша, спускаясь по Харбор-роуд, люди хотят опираться на знакомые комоды, перепрыгивать понятные стулья, миновать известные заводи зеркал. Люди не хотят видеть пустоту между собой и другими, они заполняют ее горячим рыхлым веществом — овсянкой своего равнодушия, сгущенкой своих объясняемых небес, да бог знает чем заполняют, даже думать неохота.

Меня-то никогда не полюбят, меня уже не любят.

Вернувшись, она высыпала карточки на стол в гостиной, и, услышав громкие голоса, заглянула в кухню — там ловкая Хедда в клеенчатом фартуке ловила вялых осенних ос на подоконнике и бросала их в высокое пламя газовой конфорки. Младшая стояла рядом и смотрела, не отрываясь. Осы трещали, будто маленькие хлопушки, мать и дочь раскраснелись и выглядели совершенно счастливыми. Часы на стене показывали половину пятого. В духовке светился медовый кекс для полдника четверых постояльцев.

Саша вошла, молча повернула красный выключатель на газовой трубе и принялась выгружать из холщовой сумки овсяные хлопья и крекеры. Руки у нее дрожали, хлопья шелестели в картонной коробке, будто сухие крылышки.

Огонь погас, в кухне наступила тишина.

Хедда сняла фартук, повесила его на стул, выпрямилась и внимательно посмотрела на Сашу, в глазах у нее еще шумело синее газовое пламя. Саша отступила назад. Две уцелевшие осы лениво ползли по оконной раме. Воздух в кухне загустел, будто медовая начинка, еще минута — и дышать им было уже нельзя.

Но минута прошла, Младшая схватилась за крекеры, зашелестев целлофаном, мачеха усмехнулась и вышла из кухни, а Саша осторожно перевела дух.

Есть трава черной былец, ростет въместе с кропивою, добра та трава от черной болезни; сложить с плакуном да з болотным быльцом, то поможет. И коням давать весной, как зачесываютса.