Салчак Тока - Слово арата
Теперь все заговорили наперебой.
— Не ездит ли добрейший Буян-Бадыргы верхом на людях вместо коней?
— И не учит ли светлейший Идам-Сюрюн своих подчиненных работать шаагаем и другими орудиями «девяти пыток»?
— И сколько подданных граждан засек в эту зиму почтенный сайгырыкчи Имажап, который хочет, чтобы все люди жили в согласии?
Имажап вскочил и начал что-то объяснять. Я плохо его понял. Кто-то хотел поддержать Имажапа, но этого оратора почти никто не слушал.
После перерыва товарищ Кюрседи объявил:
— Я прочитаю наше постановление.
Все опять сидят за столом. Кюрседи читает:
«Партия — руководитель бедных аратов. Поэтому те, кто предлагает закрыть партию, действует против бедных аратов. Нет у нас партии — то же, что нет у ребенка отца и матери. Говорить «партия лишняя, у нее много расходов» — никак нельзя. Мы никому не дадим тронуть нашу революционную партию. Центральный Комитет постановляет: весной этого года созвать второй Великий хурал [64] Народно-революционной партии всей Танну-Тувы [65].
Кюрседи посмотрел на сидевших. Строгие лица. Торжественно тихо.
— Ну как, товарищи? Кто согласен, пусть подымет руки.
Надо ли говорить, что я был согласен тысячу раз и тоже от всей души поднял руку за Народно-революционную партию Танну-Тувы — против тех, кто захотел ее закрыть. Я поднял руку и подошел к столу, где заседал Центральный Комитет, хотя хорошо понимал, что случайный посетитель, оставленный в доме, чтобы не замерзнуть, вовсе не обязан участвовать в обсуждении.
Постепенно все разошлись. Кюрседи подозвал меня и попросил говорить смело, ничего не боясь. Вероятно, он заметил, что у меня дрожат руки и вздрагивает голос.
Волнуясь, я рассказал ему свою историю.
Кюрседи выслушал все и спокойно сказал:
— Тактана придется наказать и снять с теперешней работы. Есть много жалоб. Насчет шаагая ты, мой младший брат, совершенно прав. Но должен тебе сказать, что наш новый закон еще не отменил шаагая и других старых наказаний. Баи этим как раз пользуются. Скоро будет Великий хурал партии. Великий хурал восстановит партию. Снимет шарики с чиновников. Запретит старые наказания, в том числе шаагай. А ты пока не давай повода, жди хурала. Тактан-Мадыра не бойся. Как ходил учиться, так и ходи. Учись.
Я коротко ответил:
— Понял.
Направился к выходу. Кюрседи улыбнулся:
— Не уходи.
Какой он смешной и добрый: наморщил лоб, даже худые щеки стали пухлыми. Наклонился — хочет наедине доверить мне свою тайну — и вдруг залился детским застенчивым смехом.
— Я, знаешь, тоже хожу на уроки. Учусь, мой брат, по картинкам. И мой учитель — хе-хе! — тоже боевой солдат, партизанский тарга — Сергей. А ты говоришь… — Кюрседи подмигнул одним глазом и пожал мне руку на прощание.
В начале весны Тактан-Мадыра от нас перевели на другую службу — гражданскую. Вскоре он испытал на себе действие любимого шаагая: волк попал в берлогу медведя. Старшие цирики поговаривали, что Тактан сразу же слег в постель, приняв от нового начальника сорок полноценных шаагаев, и долго не мог поправиться. К нам пришел новый командир — бывший партизан Пюльчун.
Глава 8
Великий хурал партии
Середина шестого месяца 1923 года. Ой, сколько в Хем-Белдире приезжих людей! Не Хем-Белдир, а муравейник. У каждого караганника на прибрежных улицах и пустырях толпились оседланные кони, волы: вытянув длинные шеи, дремали на песке верховые верблюды.
Никогда еще не гостило в Хем-Белдире такого множества путников. Почти на всех были старенькие цветные халаты, на головах — полинялые товурзаки, а то и кепочки. Там и тут прохаживались чиновники в остроконечных колпаках с разноцветными стеклянными шариками.
Неожиданно в толпе я встретил своих — они тоже, приехали с нашего старого Каа-Хема, из Хопто, Бай-Сюта, Сой-Бюрена, с Бильбей-Терзига, с нашей милой Мерген. Мой брат Пежендей. Мои друзья Чавырык, Кежеге, Саглынмай и другие. Сколько знакомых.
Вокруг нас люди целовались и обнимались. Весело и светло стало на проезжих дорогах Хем-Белдира.
Пежендей прямо сиял.
— Мужчина — хозяин своему слову. Сказал я тогда у Тожу-Хелина «приеду» — и приехал.
— Куда же ты едешь? И дома у нас как?
— Явились гонцы: будет Великий хурал партии, бедняки все приедут… А дома все в порядке. Пахоты прибавилось. Хлеб теперь в достатке. И баям не даем себя молотить.
Я, в свою очередь, принялся рассказывать о жизни в Хем-Белдире, о своих поездках в дальние хошуны.
Разговаривая, мы незаметно вышли на Тонмас-Суг — место сбора и поднялись на пригорок.
Внизу, образуя большой круг, расположились люди. Их так много, что степь почти невидна. Идти гурьбой нельзя, но в одиночку еще можно. Мы стали осторожно пробираться среди спин и локтей.
Внутри большого круга почетное место устилали коврики-циновки. На двух шестах — красные паруса. Сверху вниз на парусах — монгольские буквы, но прочитать их никто из нас не мог.
Признаюсь, раньше я никогда не видел такого богатства и такой роскоши, как на этом Великом хурале беднейших аратов Танну-Тувы. Объяснялось это очень просто: вместе с беднейшими людьми сюда пришли богатейшие скотовладельцы, высшие сановники. Не только пришли, но поспешили занять на виду у всех почетное место в большом кругу Великого хурала. Вот почему это неприметное местечко Тонмас-сугской степи так ослепительно сверкало и блестело парчой, лакированной кожей, стеклянными знаками различия всей чиновной Танну-Тувы.
Народ, усеявший плоскогорье за Тонмас-Сугом, ждал, когда откроется Великий хурал. Вокруг нас люди переговаривались, обменивались табакерками. Вглядывались в даль.
Наконец все затихло. Табакерки перестали ходить из рук в руки, трубочки спрятались за меховые и сыромятные голенища. Столик, с полосой красной далембы, долго пустовавший, в один миг окружили люди. Опершись, стоял Кюрседи, справа и слева сидели его товарищи.
Кюрседи кашлянул, оглядел степные дали, поклонился и заговорил.
— Дорогие товарищи! Уже шестой год, как победила революция в России. В нашей Танну-Туве — уже третий год. А живем все по-старому. У наших нойонов остались прежние права. Их люди, как прежде, трясутся над своими шишками и чинами! А с народом, как в старину, расправляются по черному закону маньчжурского хана — секут и калечат. Два года назад был Первый Великий хурал нашей партии. На том хурале бедняки-араты выбрали Центральный Комитет. Мы послали в хошуны и сумоны гонцов. Баи хватают на дороге и убивают наших гонцов. Налоги и разные пошлины баи платят не по доходу, а по дымовому отверстию в юрте, как беднейшие араты. Дальше так нельзя. Пришло время разлучиться со старыми порядками. Теперь мы можем освободиться полностью, как уже освободились все народы России…
По степи пронеслись приглушенные далью голоса — возгласы одобрения. Так по вершинам рощи вдруг прошуршит листва, разбуженная порывом горного ветра.
К столу протиснулся старик арат с косичкой. Я узнал знакомого. Это был Ензук, у которого я провел несколько дней, когда ездил в нижние хошуны.
Ензук стал обстоятельно рассказывать, как аратам живется в новой вотчине Сонам-Баира, вспомнил, как он, Ензук, с товарищами работал на извозе в Саянах, на реке Ус, и еще дальше, в далеком Минусинске.
Мои глаза старательно провожали Ензука, а Кюрседи уже предоставил слово кому-то другому. Вместо Ензука в большой круг вошел князь Буян-Бадыргы. Самый богатый и властный нойон, гроза Хемчикских степей.
Чиновники вскочили. По старой привычке подобострастно улыбнулись, нагибаясь и простирая руки:
— Помилуй нас…
— Я думаю… — заговорил князь, и в голосе его зазвучало сострадание хувулгана [66], отвечающего за глупость и грехи людей, — думаю, гражданин Оюн Кюрседи и другие что-то слышали, хотели понять, но не поняли. Они не виноваты — у них глаза слепые. Они не читают, не пишут, а хотят участвовать в политике. Подумайте, — управлять независимой республикой. Говорят: партия. Сказать правду, она действительно лишняя. Непонятно, что ей делать. Пришлось на время распустить. Ну и что тут страшного? Будет нужна — опять восстановим. Это в наших руках. Еще говорят: шаагай, наказания. Да разве можно без шаагая? Если воспретим шаагай, то чем тогда учить разных воришек? Головные уборы с различием тоже нужны. А то как? Без них чиновников не отличишь от аратов. Разве меня можно смешивать с моим подданным? Теперь о налогах… Они тяжелы, это верно. Апричина где? В партии. Когда партию закроем, расходов будет меньше, налоги сократим. Так я думаю, господа. — Буян-Бадыргы кончил.
А у стола уже раздаются речи черных аратов, желающих мирно жить и управлять государством без шаагаев и без нойонов.
