Надежда - Шевченко Лариса Яковлевна
— Ты тоже была деревенской? — поинтересовалась я.
— Почему была? — усмехнулась Нина. — Я и сейчас деревенская. Все мысли о том, как они там: мама, сестры. За три года внутри человека многое не поменяется. Когда уезжала, в моей деревне даже радио не было. Газета «Правда» — только у директора школы. Нищета.
Жизнь моей мамы — борьба за кусок хлеба. Как червь в навозе, работает, работает, а никак из нужды не выберется. У меня всегда перед глазами ее мозоли на сморщенных натруженных ладонях, а в голове ее напутствие: «Помни, за зимой всегда приходит весна...»
Отчим без ног с войны вернулся. У него — пенсия, у матери в колхозе — палочки (трудодни). В семье трое детей и двое больных стариков с мизерной колхозной пенсией, на которую не то что жить, существовать невозможно. Одна кровать на всю семью. На земляном полу хворост, сверху солома и попона. Так рядком все на ночь и укладывались. Что такое простыни, узнала только в университете.
На экзамены в город приехала в тапочках и сарафане. Это теперь школы одежду детям из бедных семей покупают. Интернаты создаются. А я, бывало, кусок хлеба и кулек картошки в сумку положу и бегу в школу. Восемь километров туда, восемь — назад. Легкие заболели, позвоночник ослаб. У сестры тоже. Мать приходила с работы и сваливалась на пол. Я ее жалела и шла в поле.
С пятьдесят третьего года чуть легче стало. Училась отлично. Страдала от бедности, стеснялась школьных подруг. Разговаривала с ними только об уроках. Директор школы как-то сказал на педсовете: «Умная девочка, да кто ее учить будет? Хотя бы в техникум поближе устроить, все легче будет со своего огорода кормиться».
И вдруг узнаю, что одноклассница, которая училась хуже меня, собирается в институт, а двое мальчиков — в военное училище. Для меня такое известие было громом с ясного неба. Я ничего про институты не знала. Забитость, убогая обстановка нищей семьи не давала нормального развития. Я вообще о жизни вокруг представления не имела. Мечта об учебе в городе даже не рождалась.
А после выпускных экзаменов учительница физики дала мне адрес университета и сказала: «Поезжай». И я поехала с рюкзаком картошки, сумкой огурцов и буханкой хлеба. Паспортов тогда не давали, чтобы молодежь в город не сбегала. Из деревни до райцентра на лошади добиралась. Потом в поезде под лавкой пряталась. В городе какой-то случайный парень под крыльцо университета на грузовике подвез, когда узнал, что из глубинки и первый раз из дому. Так с вещами и пришла на экзамен. В углу на видном месте их положила и села решать контрольную работу. С одним аттестатом поступала. Паспорт потом из сельсовета выслали, когда учиться начала.
А теперь у меня каждый день обед в университетской столовой. Можно учиться, есть время много читать. Помню: пришла первый раз на университетский субботний вечер в войлочных ботиночках и хлопчатобумажных чулках. За весь вечер только два молодых человека пригласили танцевать. А в следующую субботу расплели мне подруги косы и сделали прическу «бабетта». Кто блузку, кто туфли дал. Я ни одного танца у стенки не стояла. Сначала обиделась на ребят, думала, что богатеньких ищут. Потом поняла: неловко им, уж больно затрапезный вид у меня был тогда, в первый год учебы.
Еще помню, под Новый год шла я в общежитие. В окнах елки, яркий свет, музыка слышна, а я на ходу сухой батон жую. И такая тоска меня одолела, хоть волком вой. Потом взяла себя в руки и думаю: «Ничего, выдержу! Скоро и для меня совсем другая жизнь настанет!» Многим сейчас трудно.
Со мной в общежитии две детдомовские девушки живут. Помнят своих родителей. Галя Хиневич рассказывала, что весело и дружно они жили с сестренками в детдоме. Правда, с мальчишками постоянно воевали. Наверное, детское противостояние влияло. Все хотели что-то доказать друг другу. В детдоме все дети в разных кружках обучались. Галя даже пальто сшить может. Лариса Желудева тоже сначала в детдоме жила. Очень нравилось ей там. Потом сестра к себе забрала.
— Нина, а ты не ссорилась с отчимом? — спросила я.
— Случалось. Маленькую сестренку защищала, когда он грубо с ней обращался.
— Нина, ты помнишь рассказ Короленко «Слепой музыкант»? Человек, который ослеп взрослым, был много добрее и счастливее мальчика, слепого от рождения.
— Почему ты о нем вспомнила? — удивилась девушка.
— Мне кажется, что детдомовцам, которые помнят любовь своих родителей, легче жить. Маленькой я чувствовала себя очень плохо и неуверенно, потому что никто и никогда не говорил мне: «Не бойся, все у тебя будет хорошо». Даже сейчас мне хочется, чтобы меня любили и жалели. Вот слушаю тебя и не могу понять, чье детство было хуже: у тебя в нищете, но с родной мамой, у Гали или у меня? По секрету скажу: я раньше тоже в детдоме жила, а теперь вот у родственников.
— Всем несладко. Я до сих пор страдаю от бедности, от постоянного чувства голода. До сих пор, когда на меня смотрят, хочется сжаться, спрятаться. Себя стесняюсь, не довольна собой. Мне юноши говорят, что я счастливая. Улыбаюсь всегда. Привычка такая с раннего детства: никому не показывать свое настроение, как бы тяжко ни было. Да и радости теперь на самом деле больше. Весело коммуной живем в общежитии: шутим, танцуем, по очереди в одной одежде ходим на свидания. Даже бывают такие счастливые минуты, которые ни от кого и ни от чего не зависят, — улыбнулась Нина.
«Боже мой! Нина будто с острова Нищеты явилась в город. Даже в школе не позволяла душе развернуться, только знаниями пыталась сохранить и укрепить в себе чувство собственного достоинства. У нас в районном центре дети уже не пухнут с голоду, хотя паспортов тоже пока не дают. Но я уже знаю, что есть спутники в небе, есть хорошая жизнь в городах. Она обязательно придет и в маленькие деревни. И тогда маленькие сестренки Нины уже не будут голодать и стесняться своей бедности. Эх! Если бы не проклятая война, наше детство было бы совсем другим», — думала я.
— Городским домашним студентам легче живется? — спросила я.
— Намного легче! Но в городе тоже не у всех хлеб с медом. У вашей хозяйки квартиранты не от хорошей жизни. А у соседки двое мальчишек-школьников. Она по ночам ватные одеяла и стеганки шьет. И комната у нее всего шесть метров. А у Миши Солодилова, друга Андрея, семья в кладовке без отопления живет. Они дверь на кухню открывают, чтобы согреться. Миша подрабатывает шофером на крытой грузовой машине и шутит: «Если бы в теплых краях жили, то поселились бы с женой и дочкой в большой квартире — в кузове». Они на кровати втроем спят. Узкий проход ведет от двери до малюсенького окошка, из которого вид на мусорную свалку. Оба учатся в университете. Счастливые! На общей кухне песни поют и знают, что все трудности преодолеют и что Ярослава, их дочка, будет жить иначе.
— Нина, а до войны в каком доме ваша семья жила? — спросила я.
— В том же самом.
— Значит, и тогда бедными были?
— Так ведь колхозники! Но раньше хоть отчим работал, а теперь все на плечи мамы легло, — вздохнула Нина.
Я никогда не задумывалась о том, как жила моя теперешняя семья, мое село до войны. Смутное, грустное предчувствие испортило мне настроение. Разговаривать на эту тему больше не хотелось. Вспомнился разговор с бабушкой Аней. Я тогда сказала ей:
— Жизнь в деревне незатейливая, простая.
А она ответила с улыбкой:
— Не простая у нас жизнь — простоватая. Слова схожие, да смысл их совсем разный.
Я только лишний раз подивилась глубине и мудрости ее ума...
В квартиру постучали. Альбина открыла. Вошла высокая, кареглазая, бойкая девушка и попросила у Леры художественную книжку. Лера подала. Девушка поняла, что сегодня ее не пригласят к столу, и попрощалась. Я подняла глаза на Нину.
— Училась на четверки. Заболела. «Хвостов» нахватала. Без стипендии осталась. Не смогла матери обо всем честно рассказать. Искала временные заработки. Занятия пропускала. Отчислили. Второй год живет, где придется, работает от случая к случаю.
