Высота - Кебза Йозеф
«Летчики сами такие же легкомысленные!» — подумала Итка. Ей хотелось как-то оскорбить и унизить их, хотя она чувствовала, что не совсем права.
Когда машина подъехала к городку, Итка холодно попрощалась с Радеком и в душе осталась довольна тем, что он воспринял ее холодность с огорчением.
До конца января не было ясно, когда майор Хмелик распрощается со своей эскадрильей. Передача дел потребовала больше времени, чем предполагалось. Наконец последовало распоряжение о сборе всех офицеров эскадрильи.
Зал был забит до отказа. За стол президиума сели капитан Резек, новый командир эскадрильи майор Коларж и Хмелик. Собравшиеся шумели, одни с нетерпением поглядывали на дверь, другие — на часы. Особенно возбуждены были молодые офицеры, которым еще не приходилось видеть ничего подобного.
Майор Коларж, могучий коренастый блондин со смуглым лицом, оглядел зал и встал. И тут же в зал вошли командир части подполковник Кучера и сопровождающие его заместитель по политчасти и начальник штаба полка.
— Товарищи офицеры! — скомандовал резким голосом Коларж и сделал шаг навстречу командиру полка. — Товарищ подполковник, первая эскадрилья сорок восьмого истребительного полка собрана по вашему приказанию…
— Хорошо, — негромким голосом прервал его Кучера. На суровом скуластом лице подполковника не промелькнуло даже тени улыбки, наоборот, весь его облик выражал крайнюю степень серьезности. Он подошел к столу, подождал, пока офицеры усядутся и затихнут, и заговорил: — Товарищи! Мы собрались сегодня для того, чтобы поблагодарить за службу одного из лучших, опытнейших летчиков и командиров майора Хмелика, который по состоянию здоровья вынужден оставить ответственный пост командира эскадрильи и завершить, конечно с болью в сердце, активную летную работу.
Прежде чем я продолжу, прошу почтить минутой молчания память нашего товарища капитана Йозефа Матоуша, который отдал жизнь при выполнении задания, выходившего за рамки его обязанностей.
Люди поднялись и склонили головы.
Хмелик разглядывал офицеров своей эскадрильи и чувствовал, как влажнеют его глаза. Всех их он знал по именам… И совершенно неожиданно он вспомнил об одном событии, связанном с Матоушем.
Однажды, вскоре после назначения его командиром, Хмелик вел эскадрилью к Праге на воздушный парад, который должен был состояться над Летенской площадью. Ему хотелось выполнить задачу образцово, но из-за чрезмерного усердия он чуть было все не испортил. Когда самолеты в парадном строю приближались к Праге, он сбавил скорость, и следовавшим за ним истребителям стало трудно держать строй. Никто из пилотов, кроме командира, не имел права пользоваться рацией, но Йозеф не выдержал и крикнул в эфир:
— Скорость, товарищ командир!
Хмелик увеличил обороты, строй выровнялся и пролетел над площадью в установленном порядке. После приземления Хмелик сделал вид, что не узнал по голосу крикуна. Он дал команду построиться и спросил:
— Кто кричал?
Йозеф решительно выступил вперед. По злому выражению его лица Хмелик понял, что он готов понести любое наказание, но останется до конца убежденным в своей правоте.
— Я действительно напрасно сбавил скорость, — признался Хмелик перед летчиками эскадрильи и перед Матоушем. Скоро он убедился, что поступил правильно, признав свою ошибку.
Когда офицеры сели, подполковник Кучера продолжил:
— Пользуясь этой возможностью, я хочу подчеркнуть, что майор Хмелик принадлежит к тому поколению офицеров нашей армии, которые создавали ее основы. Лучшие годы своей жизни он отдал авиации, причем работать тогда приходилось в таких условиях, каких никто из вас, молодых офицеров, не может себе представить. Я уверен, что, работая теперь на контрольно-диспетчерском пункте, он еще не один год будет приносить пользу нашей армии. Его опыт и отношение к службе должны быть примером для молодежи. Мы знаем, что у него есть и недостатки. Но кто из нас их не имеет?
Слезак почти не слушал Кучеру. Он наблюдал за Хмеликом и понимал, как нелегко сейчас майору. На краю стола его ожидали книги с дарственными надписями, фотоснимок всех офицеров и солдат эскадрильи и большая алюминиевая модель истребителя МиГ-19 на бронзовой подставке. Вот и все. Слезак никак не мог избавиться от чувства вины перед командиром эскадрильи. Причиной одного из двух ЧП, которые осложнили положение Хмелика в полку, послужило его, Слезака, легкомыслие. Майор строго отчитал его за происшествие, когда он вернулся из госпиталя, но Слезаку трудно было забыть печальное выражение глаз командира после разбора дела в партийном комитете. Там Хмелику пришлось испытать неприятные минуты, его ближайшие товарищи сказали ему правду прямо в глаза: если командир пренебрегает некоторыми жизненно важными вещами, например состоянием своего здоровья, то нет ничего удивительного в том, что так же поступают и подчиненные. Такое положение нельзя больше игнорировать. Подобное «геройство» никому не нужно.
Слезак знал от Матоуша, бывшего членом партийного комитета, что Хмелик и не пытался защищаться. Он откровенно признал, что в этом отношении оказывает на подчиненных отрицательное влияние, и вынужден был обещать пройти комплексное медицинское обследование.
Потом случилось несчастье с Матоушем. К этому чрезвычайному происшествию партийный комитет подошел с иных позиций. О нарушении какого-то порядка не было и речи. Единственной «виной» здесь было человеческое стремление превзойти то, что до сих пор казалось пределом.
Смерть Матоуша буквально подкосила Хмелика. Сначала он жалел, что дал согласие на полет. В разговорах с замполитом и после заседания партийного комитета он всю вину брал на себя. Но позже, когда прошло потрясение первых дней, он с новой силой утвердился в убеждении, что стремление человека достичь в любимом деле вершины неистребимо.
Усилием воли Слезак заставил себя вернуться из прошлого к действительности. Выступая, Хмелик смотрел в глаза товарищам, которые уже не были его подчиненными. Слезак прислушался.
— И тогда я сказал себе, — говорил Хмелик, — если не могу летать, то поработаю еще на КДП. Как и прежде, за каждое неудачное маневрирование при заходе на посадку я буду отчитывать вас и операторов. Да, — откровенно делился он своими мыслями, — тяжело мне уходить. То, что произошло, не дает мне заснуть. Я все время думаю, должен ли был поддержать идею Йозефа. Но чем больше я об этом размышляю и переживаю утрату близкого товарища, тем сильнее убеждаюсь в том, что мы в нашей эскадрилье начали хорошее дело. И мне хочется обратиться к командованию полка с просьбой разрешить моему преемнику продолжить начатое Матоушем дело.
Мне ясно, что мы можем без конца спорить, случилось бы или не случилось несчастье, если бы он выполнил приказ и катапультировался. Но скажите, кто из нас мог бы с легким сердцем бросить неповрежденный самолет только потому, что кончилось топливо. Я не оправдываю тем самым недисциплинированность. В данном случае речь идет о другом — о высокой ответственности, порядочности, стремлении спасти машину. Мы любим свои самолеты и будем стремиться при любых обстоятельствах сажать их на землю. И другими мы не станем…
Хмелик вытер вспотевшее лицо и с волнением оглянулся на сидевших за столом офицеров. У Кучеры был невозмутимый вид. Майор Коларж о чем-то перешептывался с замполитом полка. Только круглые внимательные глаза Резека смотрели на майора ободряюще. Хмелик слегка улыбнулся краешками губ, словно благодаря за поддержку. Откашлявшись, он продолжал:
— Я не буду долго вас задерживать. Это ни к чему. На улице выпало много снегу, и всем вам, конечно, не терпится погулять с ребятишками. Скажу вот о чем. Мне хочется выразить вам благодарность за многие годы совместной службы, за преданность делу, за терпение, проявленное вами в последние недели. Поверьте мне…
Дальше Хмелик не смог говорить. Наступила минута, которой он больше всего боялся. Горечь расставания подступила к горлу, перехватило дыхание. Офицеры затихли, словно онемели. Никто не мог помочь майору в эту трудную минуту.
