Вениамин Чернов - Упреждающий удар
Услышал о темнице - вспыхнула у Митяя в груди хмельная надежда, сердце забилось пойманной птицей: "Может, Марфу с Ванютой тама-ка найду! - но тут же отрезвляющая мысль: - В темницах у них одни мужи-полоняне - женок разбирают по домам... гаремам".
На миг появившуюся на разбитом окровавленном лице Митяя тень растерянности боярин Андрей Воронцов понял по-своему:
- Хватит у тя сил - смотри, чево стоит один Иван, - показал на огромного молодого воя. - Там у их мало осталось сторожей... Освободи полонян и помоги мне - пойди на приступ вон тех мечетей, - махнул рукой в сторону низкорослых башен - мечетей. - Не дай им выйти оттуда, запри их там... А Дворец я сам...
Митяй посмотрел на царский дворец, - на соединенные друг с другом переходами одноэтажные здания с плоскими крышами с загнутыми кверху краями, с большой мечетью в глубине, ожил: "А вдруг там они?!" - блеснул глазами...
...Зародился день, но не показалось рыжее татарское солнце - небо закрыла серо-бурая дымная пелена.
Прибежали скоровестники от московского боярина. Сообщили, что сожжен амбар с оружием и что вместе с освобожденными из тюрьмы полонянами бьются внутри Дворца - просили помощь...
- Боярин велел сказать, што зело много воев погибло, и ежели не пособишь, то ханских женок... гарем не поимати...
Константин Юрьев сбежал на землю - его трясло, зубы стучали от озноба, нетерпения, страсти... - отослал полусотню на помощь. Наказал:
- Царских женок, ребенков полоним - Ахмедку победим!..
Пока семья его будет у нас в руках, он не пойдет на Русь... Иди!..
Дайте знать, когда полоните, и сразу к ушкуям - меня не ждать.
Стремительно ушла, как улетела, развевая кафтанами, резервная полусотня - засиделись, истомились.
Вятский воевода облегченно вздохнул - сожжены запасы ханского оружия, освобождены русские полоняне. Они были бы проданы арабам или персам - редко русских оставляли в Орде - они никогда не превращались в рабов-скотов: восставали и, если оставались живы, уходили... Появилась надежда добиться своей цели... Тряхнул головой, в глазах заплескало, забушевало синее пламя, вбежал на глядень...
...Ушкуи не дошли до берега: сели на мель. Сотенный Осип Кириллов спрыгнул - вода по пояс, ноги провалились в ил. Выдергивая одну ногу за другой, пошел на темную стену конных татар. "Ждут, когда на берег вылезем", - обернулся: уже различить лица воев.
- Поворачивай! - и сам повернул налево, - на мост.
Татары взвизгнули, начали стрелять. Русские, защищаясь щитами, упрямо шли по воде к мосту.
- Стрелите!..
Аким Белый бросился за сотенным. Стрела тюкнула в бок, не пробив кольчугу, повисла на кафтане. Поднял тяжелый лук, повернулся - ответил стрелой: она мягко, бессильно ушла... "Тетева намокла!.." - бросил в воду, отцепил круглый, обитый жестью щит, прикрыл лицо.
Два-три русских воя остановились, согнулись, споткнувшись, упали, - другие стонали от боли, но шли по колено, по пояс в воде...
Мост! С ходу, не выходя из воды, с яростным ревом бросились на деревянные перила моста, на татар.
Никто не думал, сколько их. В том, как сейчас русские воевали, атакуя небольшими силами с решительностью, напором, равными огромному полку, было что-то ужасное, сверхъестественное, не укладывающееся в здравый смысл.
Осип-сотенный, - длиннорукий, среднего роста, но на голову выше татар, - взяв двумя руками меч, вертелся на мосту: бил по перекошенным от ужаса и злости мордам ордынцев.
Он знал: Юрию Волковцеву не выбраться на мост. Только его, Осипа, сотня смогла перерезать путь на Сарай, остановить беспрерывно подходившую помощь. "Лишь бы успели Дворец взять!" - лицо в крови, несколько стрел порезали незащищенное лицо...
Рядом плясал, крутился, сверкал глазами коренастый Аким Белый. Вдруг как прорвало плотину - давнули татары, вперед вырвались конные, ударили копьями...
Аким увидел, как повалился пораженный копьем татарского бея сотенный, - задохнулся от ярости, замахнулся мечом, - удар по руке - боль, - меч вылетел...
Прямо с коней попрыгали татары, сели на него верхом, стали крутить веревками... Он рвал левой рукой веревки, вонючие ватные халаты на татарах, пытаясь сбросить с себя ордынцев, - правая висела плетью, - но не мог... С тоской, болью оглянулся - может кто поможет, но помочь было некому: то там, то здесь - выдавленные с моста на берег, - по отдельности бились русские... Тучи конных галопом шли на город...
...Афанасий Веригин - простоволосая голова его в кроваво-грязной пыли - лежал кверху лицом на горячей земле.
К нему подбегали то один, то другой десятные ватаманы; откинув пегую бороду, он шевелил губами - что-то говорил - и слабо отталкивал их руками, показывал, чтобы шли - сражались...
Ударная сотня подобно океанской волне ударилась о сплошную рать врага, смела передние пешие порядки, а они, ордынцы как будто того и ждали, - ханская конница, раскидав своих же - остатки пешего войска - защитников города - двинулась навстречу...
Отчаянно сражающиеся русские под напором во много раз превосходящего их противника отошли до догоравших юрт.
Татары наскакивали, джигитировали на бешеных полудиких степных лошадках, не боящихся огня и дыма, топча трупы и добивая раненых, пытаясь окружить, не дать отступить...
Афанасиева сотня все-таки смогла с большими потерями отойти на базарную площадь. Рослые русские вои, образовав сплошное кольцо, заняли круговую оборону, не давая врагу ворваться вовнутрь, где лежал тяжело раненный ватаман Афанасий Веригин...
Ордынцы, поднимая коней на дыбы и став чуть повыше пеших руссов, пытались ударить саблей или ткнуть копьем, но сами оказывались опрокинутыми: вместе с лошадью падали назад, давя своих же...
...Константин Юрьев кинул вокруг взгляд - во Дворце бой. Непонятно: взяли ханских женок?! Афанасия остановили, окружили!.. Вслушался в шум боя и вдруг почувствовал жуткую тоску: "Все, не выйти нам!.. - ему стало неприятно, противно за себя. - Что это я?! Если здесь лягем, то мало будет пользы Земле Русской - не устрашатся, а наоборот, возрадуются враги... А о том, что мы топтали и жгли Сарай, не будет знать никто - ордынцы о таком позоре "забудут", не выпустят молву, скроют свою слабость пред малым русским полком... Вот эдак же, наверно, с нашими дедами случилось: погуляв, не смогли из Сарая выйти, оторваться от погони..." Сжал рукоять меча - металл приятно холодил ладонь, - вспомнился кузнец Устин, детство, Фотя... Предстали в памяти жалостливо-ласковые, любящие черные глаза-смородинки жены, катающиеся в слезах. Они - родные до скырканья в горле, до слез в сердце - умоляли-просили победить и вернуться домой!..
У воеводы грузно и мощно застучало сердце. Он тряхнул головой. В душе сильней запылала святая ярость к врагу - сожгла остатки мешающей неуверенности, дала богатырскую силу духу и плоти... Он сглотнул тугой ком в горле, передернул плечами, согнав "мороз" на спине, закричал-обратился зычным голосом к оставшейся полусотне:
- Вот и наш черед!.. Храбры! Не оставим братьев на погибель - ударим... Отойдем - отступим умеючи - победим, сохраним свою честь!.. - через человека увидел грозное, с зелеными от ненависти глазами лицо Пожняка с Георгием в руках; стало стыдно за свои сомнения: "Доверять, не доверять Георгия Пожняку - все ж хромоног по Сараю-то со стягом носиться?.." Константин Юрьев поднял меч и - дрогнувшим голосом: - С нами Бох!.. Да помогут нам духи наших великих предков! За Землю нашу!.. За веру!.. - последняя резервная полусотня, не рассыпаясь, четко выполняя команды, рванулась навстречу врагу, на помощь ударной сотне...
... - Иегор, - с усилием заговорил Афанасий Веригин с наклонившимся над ним десятником Егором Михайловым, - оставьте меня... Отойдите к пристани, к реке... к воеводе... Христом-богом прошу!.. - и он закрыл опухшие, желтые с обгоревшими ресницами веки и вдруг снова открыл - начал поднимать голову, показал дрожащей рукой: - Идет!.. Сам...
Егор увидел великокняжеский стяг, - как завороженный смотрел на приближающееся темно-кровавое полотнище Георгия, похожее на огромную птицу, - казалось, крылья-полотнища плещутся сами, раскидывая врага...
Победно-радостный боевой русский клич утопил, перекрыл шум боя, сотряс все вокруг - море ордынцев дрогнуло под натиском воеводской окованной в броню полусотни, которая огромным клином вошла, пробилась сквозь татар, прорвала мертвую петлю окружения...
Первым в круг выскочил сам воевода. В пыли, на щеках темные полосы пота, в глазах - во все лицо - радость, безумство, ярость и еще что-то такое, что сковывало волю врагов, ужасало...
Он в два прыжка оказался рядом с Егором и Афанасием Веригиным.
- Сынок!.. - слезы блеснули в озерах-глазах, - помягчел взгляд. Но тут же взял себя в руки, твердым голосом повелел: - Егор! Возьми людей и пробейся к московскому боярину - меня его скоровестник нагнал - он вместе с русскими полонянами царских женок взял и выходит к ушкуям. Скажи: пусть не ждет меня - отплывает... И ты с ним...
