Дэвид Бэддиэл - Время спать
— Куда? — не понял я.
— Ну, в паб. Просто в местный паб.
Передо мной опять замаячил вариант со смокингом. Прости, дорогая, но я не имею ни малейшего понятия, о чем ты говоришь.
— У меня тут нет местного паба. Я вообще в пабы не хожу.
— Вообще в пабы не ходишь?
— Я еврей.
— Хватит твердить эту все объясняющую фразу.
— Но это действительно все объясняет.
Я втайне порадовался этому небольшому спору — когда она пришла, в воздухе повисло ощущение неловкости: Дина отводила глаза, я сомневался, могу ли ее поцеловать. И в любой момент ждал, что она скажет что-нибудь из серии «знаешь, это было ошибкой». Но вдруг спор связал нас; и абстрактный паб оказался тем, чем никогда не был настоящий паб: глотком свежего воздуха.
— К тому же во всех бедах этой страны виноваты пабы.
— Интересное наблюдение.
— У этой страны три беды, — начал я, устраиваясь поудобнее в русле этой темы, которая, если в нее углубиться, минут на пятнадцать отсрочит момент, когда нам снова нечего будет сказать. — Это насилие, отвратительная еда и то, что все закрывается в половину двенадцатого. Все это свойства культуры, насаждаемой пабами.
Дину это не впечатлило. В своем полосатом черно-белом платье она была похожа на зебру — ее просто так не заарканишь.
— Может, хватит? Тоже мне, проповедник нашелся.
— Но там все так безрадостно! И пиво я не люблю.
— Да будь ты мужчиной!
— Я думал, что ты фе… а, не важно.
— Ладно, мы можем сходить в клуб.
— Замечательная мысль! Сходить в очень темный паб, где играет чудовищная музыка.
— Мне нравится такая музыка.
— Дина, я тебя умоляю. С таким же успехом ты можешь потанцевать под вой автомобильной сигнализации.
Она глубоко вздохнула. Тут я понял, что наши милые разногласия в итоге оказались просто разногласиями, к тому же весьма неприятными.
— Габриель, — спросила она, — как ты думаешь, нам вообще стоит встречаться? Учитывая, что у нас нет ничего общего. Если, конечно, не считать того, что мы родственники.
Надежный грунт оказался подмочен дождем. Так всегда и случается, когда слишком настаиваешь на своей дурацкой точке зрения. Но подача была настолько точной, что можно подумать, будто ее сделал Пит Сампрас.
— Ладно, идем в паб, — сказал я, надевая куртку.
На лице Дины теперь было написано, что она не очень-то хочет куда-то идти. Но мы все же пошли. Выходя из дома, я на мгновение остановился, не зная, куда направиться. В Килберне тысяча пабов — их плотность на квадратный метр здесь выше, чем в любой другой точке земного шара, — но я вдруг понял, что понятия не имею, в какой из них заглянуть; и, что еще хуже, не знал, в каком будет безопаснее. «Бидди Маллиган», «Черный лев», «Сэр Колин Кэмпбелл», «Мак-Гавернс», «Коул-Питц» — все эти заведения что-то объединяет, но явно не оранжевый интерьер. И вдруг я услышал какое-то хныканье.
— Что это было? — спросил я.
— Ты о чем? — не поняла Дина.
Снова этот звук — тихий, приглушенный плач. Он, похожий на песнопения шотландских горцев, только в неважном исполнении, становился то громче, то тише.
— Может, это Иезавель? — предположила Дина.
Сказав «Иезавель», а не «твоя кошка», она тут же подняла мне настроение — мне понравилось, что Дина все глубже втягивается в мою жизнь.
— Нет, слишком жалостливо.
Я огляделся. На Стритли-роуд падал неровный свет четырех уличных фонарей. Никого. Только дети через дорогу играли в саду (наверное, их родители не могут себе позволить купить игровую приставку). Еще был слышен шум Хай-роуд. Вспомнив, что сегодня вечер пятницы, я отметил про себя, что надо попытаться уйти из паба до того, как Хай-роуд выйдет из-под контроля. Года три назад, в какую-то пятницу, я в первый раз возвращался домой ночью на автобусе. Я ехал по Хай-роуд и думал, что началась революция и завтра об этом будут рассказывать в новостях: пошатывающиеся люди, переходящие дорогу, не обращая внимания на машины; несущиеся по тротуарам и кого-то преследующие полицейские автомобили; темные фигуры, исступленно занимающиеся любовью в подворотнях у ночных клубов. Я тогда вышел из автобуса и пошел до дома пешком мимо горящих мусорных баков, в любой момент ожидая появления Бэтмена. Но со временем мне стало ясно, что такое в Килберне происходит каждую пятницу и субботу. Так что лучше уйти пораньше, пока все это безобразие не выплеснулось из пабов на улицы.
— Габриель, — вернула меня на землю Дина. — По-моему, в твоем мусорном бачке кто-то есть.
Я взглянул на черный мусорный бачок, стоящий у стены, отгораживающей наш участок от соседского. Стало страшно. Я такое уже испытывал, когда смотрел фильмы ужасов — напряжение в ожидании монстра, явно затаившегося в засаде, — и знаю, как с этим справиться. Но если бы я и сейчас закрыл лицо руками, то мне было бы сложно поднять крышку бачка.
— Да ладно, неважно, — собрался я уйти.
— Габриель! — дернула она меня за рукав. — Что ты как ребенок? Посмотри, что там.
Последнюю фразу она почему-то произнесла чуть ли не шепотом.
— Но я боюсь, — признался я.
Я вообще не гожусь для таких подвигов.
— Не говори глупостей.
Дина подошла к мусорному бачку. Она на мгновение замешкалась, потом собрала в кулак все свое мужество — мужество человека, который прошел через смерть любимого человека от рук нью-йоркской полиции после устроенной им бойни на пейнтбольной площадке, в результате которой погибло четыре человека, — и подняла крышку. Я стоял в двух метрах от бачка. Хныканье звучало все громче и не прерывалось, будто сидевшее там существо не заметило, что крышку подняли. Дина заглянула внутрь и тут же отпрянула.
— Иди сюда, — прошипела она. — Подойди и загляни.
— Может, ты мне просто скажешь, что там?
— ПОДОЙДИ И ЗАГЛЯНИ ТУДА!
С несчастным выражением лица я отправился к бачку, передвигаясь вдвое медленнее Лидии Фриндель, а когда все же подошел, то никак не решался взглянуть вниз. Но любопытство одолело: несмотря на страх, меня словно подталкивала невидимая рука — это чем-то напоминает мое поведение с застенчивыми женщинами. Я увидел Ника — дрожащего, голого и хнычущего. Его глаза были крепко зажмурены — так он отгородился от окружающего мира, скорчившись, как зародыш, в этой весьма сырой, прогнившей утробе.
— Может, полицию вызовем? — шепотом спросила Дина.
— Зачем? Разве он нарушает закон?
— Ну, во-первых, это нарушение общественного порядка. Во-вторых, вторжение в частные владения.
— В смысле?
— Ну, это же твой бачок?
Только тогда я понял, что они с Ником еще не знакомы. Чудесная возможность это исправить.
— Да, но… боюсь… дело в том, что… это и его бачок тоже.
— Как так?
— Это мой сосед по квартире.
Лицо девушки перекосило. На месте осталась только правая бровь. Было очевидно, о чем Дина думает, но на всякий случай она мне все высказала.
— Твою мать, Габриель! Я думала, что отношения с человеком, который оказался психом и убийцей, будут самым страшным эпизодом в моей личной жизни!
Разозлившись, она говорила с явным американским акцентом.
— Но ни фига! Мне точно надо было сойтись с Чарльзом Мэнсоном, не иначе.
Дина отчаянно жестикулировала — похоже, у нее черный пояс по сарказму.
— Так и надо было сделать. По крайней мере, мне не пришлось бы мириться с выдуманными замужествами, выпрыгивающими из кастрюль лягушками и вот с этим! С этим гребаным… с тем, что у тебя во дворе дают нудистский вариант «Лысой певицы». А в главной роли — твой сосед!
— Дина…
— Габриель?
Это был голос Ника: безжизненный, опустошенный — странное подобие его и без того невыразительного брэдфордского выговора. Я подошел к мусорному бачку. Он смотрел на меня оттуда, разинув рот, как только что вылупившийся птенец. Изливая свою измученную душу, Ник утопал в слезах. Когда он меня увидел, что-то в его голове перевернулось: открылась какая-то дверь и мы на секунду оказались в общей плоскости понимания; он узнавал меня, а я угадывал крупицы Ника, плавающие в его бесцветных зрачках. Затем он сказал простые и очень грустные слова:
— Помоги мне.
Я собрался было вызвать «скорую помощь», но подумал, что, хоть ситуация и критическая, сирены и носилки здесь ни к чему (это, скорее, вялотекущая критическая ситуация), к тому же я не хотел ждать ее четыре или пять часов, поэтому поймал такси. Собирая по кусочкам бессвязную речь Ника, мы поняли, что он сегодня решил пойти мыть лобовые стекла на перекрестке. Поскольку день выдался солнечный, он решил пойти голым. После второй или третьей серьезной аварии на Камден-роуд вызвали полицию. Он как-то — не совсем ясно как: по словам Ника, были задействованы астральные силы — умудрился убежать от полицейских и спрятался в нашем мусорном бачке, поскольку был уверен, что за ним охотится отряд людей с огромными сачками. Когда он это сказал, усатый водитель-киприот, который, казалось, не слушал нас, остановил машину и потребовал, чтобы мы выметались, подумав, наверное: «Какого черта я везу этих гребаных психов?» Но Дина (материнское сочувствие к явно беспомощному Нику все же вытеснило раздражение) так наорала на беднягу, что он в ужасе поехал дальше.
