Елена Сазанович - Гайдебуровский старик
Наш спор зашел в тупик. И мне вновь показалось, что этот постаревший Кай вытащит из внутреннего кармана свое ледяное сердце и покажет мне. Но этого не случилось. Мы пожали друг другу руки и довольно холодно расстались. Вполне соответственно холоду за окном.
Я видел, как он шел. Не смотря на мороз и ветер, его осанка оставалась подчеркнуто прямой. Подбородок приподнят вверх. И широкий размашистый, очень уверенный шаг. Ветер усилился. Снег падал на его черное пальто в клетку и русые густые волосы. Я был уверен, он прекрасно знал, что я наблюдаю за ним. И это гордое, благородное шествие мимо витрины, не иначе было посвящено мне.
И в который раз за сегодняшний день я вспомнил великого умницу Андерсена. И его кривое зеркало, в котором уже отражался не здоровый симпатичный парень. Пусть и неудачник. А зловещий гайдебуровский старик. Наверное, мне сейчас не хватало только Снежной королевы. Только она способна меня избавить от мук и терзаний. И тогда все проблемы будут окончательно разрешены.
Но поскольку Снежной королевы не предвиделось. Похоже, она ходила в подружках у Романа. У меня возникла дерзкая мысль поскорее смыться. Деньги были, чтобы уехать подальше отсюда и дожить свою жизнь без нужды. Но я вовремя этой мысли испугался. Меня непременно будут искать. И непременно выйдут на труп антиквара. Побегом я себе подпишу приговор. В конце концов, что они против меня имели? Абсолютно ничегошеньки! Сомнительные показания ненадежных свидетелей? В конце концов, я могу приложить все усилия, чтобы они признались, что их подкупила Тася. Именно этот человек объявил мне войну. Я докажу, что эта война началась в отместку. За увольнение. Вполне приземленная на сегодняшний день ситуация. Миллионы безработных желают начать войну. И это вполне справедливо. Если хотят – пусть себе ищут какого-то Гришку. Я еще могу порассказать про него. И доказать, что он просто смылся от надоевшей девушки.
Я расставил все свои доводы по полочкам, аккуратно, словно антикварные вещи. Я готов был их завтра же, если понадобиться, продать, нет отдать даром, нет, великодушно подарить. В этих доводах было мое спасение. Как, наверное, старик-антиквар видел когда-то спасение в своих молчаливых вещах. Я окончательно успокоился.
И мое спокойствие нарушило вечернее явление Таси. Это случилось, когда я абсолютно расслабленный, сидел в кресле-качалке с откупоренной бутылкой коньяка и слушал Моцарта. В общем, и в целом я в тот миг был счастлив. Насколько мог быть счастлив человек в моем положении. Но даже это хрупкое счастье Тася умела легко и безжалостно разбить вдребезги.
Я отпил большой глоток коньяка и по привычке заглянул за ледяную витрину. И увидел их. Тася и Сенечка стояли на тротуаре и что-то горячо обсуждали. Тася возбужденно размахивала руками, тащила Сенечку за рукав (явно ко мне), но тот упрямо отбивался и качал головой. Он был стойкий оловянный солдатик. Но это была бы не Тася, если бы она не выиграла битву. Учитывая, что в запасе она всегда имела запасные маневры. Она прекрасно знала, как растопить сердце оловянного солдатика. Тася неожиданно резко притянула Сенечку к себе и поцеловала прямо в губы. Тася умела целоваться, я это прекрасно знал. И прекрасно знал, что сейчас оловянный солдатик сделает для нее все, что угодно. И я не ошибся.
Через минуту они вдвоем были в моей лавке. Сенечка не рискнул пройти вглубь комнаты. Он остался стоять на пороге, смущенно переминаясь с ноги на ногу (лучше бы он просто неподвижно стоял на одной ноге). Сенечке было стыдно передо мной. За что? Конечно уж не за то, что он бесцеремонно отбил девушку у столетнего старика. Скорее всего, ему было стыдно за саму девушку. В отличие от нее самой.
Тася бесцеремонно подлетела ко мне, на ходу сбросив кроличью белую шубку, и затараторила, проигнорировав вежливое «здрасьте».
– Я пришла за вещами, Аристарх Модестович! Где они!
Я молча указал ей на диван. Там лежали аккуратно сложенные пакеты. Я их сам сложил, зная, что в любой момент она может за ними явится. И для меня желательно было, чтобы этот визит был краткий.
Тася засунула голову в сумки, перебирала вещи, мне кажется, пересчитывала их (она это умела, ее первый жених был бухгалтер). И тут же продемонстрировала память о своем женихе-счетоводе.
– Ну вот, – всплеснула руками она, – а где три бутылки «Мартини»! Нет, погодите, четыре! Да, именно четыре! Я же отлично помню.
В этом была вся Тася. Как всякий бухгалтер она умела без зазрения совести шельмовать. Уж я-то отлично знаю, что выпил всего три бутылки. Но считаться я с ней не собирался. У меня не было жениха счетовода. Я молча вытащил из бумажника деньги и протянул ей.
Она мигом пересчитала. И не нашлась, что возразить. Я намеренно дал ей гораздо больше. Но последнее слово она, как всегда, решила оставить за собой. Хотя я не сказал ни слова.
– А как же должок? – она прищурила свои светлые глазки. – За последние дни.
Я вновь молча вернул ей долг. И вновь со значительной прибавкой. И ей вновь нечего было возразить моему молчаливому слову.
Сенечка так же топтался на месте и нервно покашливал. Ему не терпелось поскорее смыться. Сенечка был неплохим парнем и довольно щепетильным в человеческих отношениях. И тем более – бесчеловечных.
Тася загрузила парня пакетами и сумками, так же на ходу натянула белую шубку. И уже собиралась открыть дверь, как резко затормозила. И резко повернулась ко мне.
– А чего-то вы сегодня глухонемой, Аристарх Модестович?
Я упорно молчал. Не скажу, что это был мой придуманный прием. Скорее, сегодняшнее молчание было нечаянным. Но мне оно ужасно понравилось.
– Да-а, – протянула Тася, – старость – не радость. Радикулит, склероз, скупость, а теперь вот еще глухота и немота в придачу.
На счет скупости, эта чертовка, явно соврала!
– А коньячок-то, несмотря на старость, попиваете, – Тася вернулась в комнату и бесцеремонно допила остатки моего коньяка. – И мартини весь мой выдули.
Сенечка кашлянул еще громче. Но на Тасю его кашель не подействовал. И она решила продолжить поединок слова и молчания.
– А к вам следователь этот заходил, да?
От коньяка Тасины глазки заблестели и стали еще нахальнее. А я нахально продолжил молчание.
– Это я заявление написала о пропаже Гришки!
Мне на миг показалось, что она потеряла кота по прозвищу Гришка.
– И свидетелей я нашла! – Тася откровенно меня провоцировала. – Милые такие люди. Сразу видно – очень честные. И семейные. И оленина у них замечательная! Всегда свежая! Я сама пробовала! Их показаниям в суде поверят с первого слова!
Тася никогда не смогла бы отличить свинью от оленя. И я мысленно заликовал. Моя война может быть запросто выиграна.
Неожиданно, на первом этапе боевых действий, Тася сдалась. Я ей наскучил. Она наверняка считала, что меня победила. Своим молчанием я притупил ее бдительность. Она еще не знала об отказе свидетельских показаний против меня. К тому же новая искрометная мысль пронеслась в ее голове.
– Сенечка, а пойдем-ка отведаем оленину! Я так проголодалась!
Сенечка нагло содрал у меня сегодняшний имидж глухонемого. И в ответ только радостно кивнул головой. Он по-прежнему хотел поскорее смыться. Оленина так оленина! Это лучше, чем мой гордый независимый олений поворот головы в его сторону. К тому же я был уверен на все сто, что и он никогда не отличит свинью от оленя. Но по иным причинам, нежели Тася. Он был для этого слишком наивен.
Тася, назло мне, громко и шумно отворила дверь. Пропуская Сенечку, загруженного с ног до головы пакетами. И на пороге, как всегда, обернулась. Ей непременно нужно было ляпнуть еще слово, иначе бы кусок свиньи не прошел в горло:
– Кстати, Аристарх Модестович! И не надейтесь, что ваш номер глухонемого пройдет в суде! Суд все видит! – сказал она так, словно речь шла о суде Божьем. Хотя, в принципе, на счет суда Божьего, она была права.
А я сегодня угадал еще одно в Тасе. Она обожала судиться! И я мысленно перекрестился, что на ней не женился и вовремя от нее сбежал. Суды я физически не мог выносить. Хотя подозревал, что от Божьего суда никуда не деться. Но вот от земного… А земного мне необходимо избежать. Всеми путями, даже если эти пути ведут в ад.
Далее события развивались настолько стремительно, что я не успевал, не только переваривать информацию, но даже испугаться по-настоящему. Мне казалось, что все происходит во сне. И не со мной. А с настоящим Аристархом Модестовичем. Которого в перерывах между начавшейся бессонницей, в короткие промежутки глубокого сна мучили настоящие кошмары.
Утром моими гостями были Тася, Сенечка и Роман. В общем, ворвалась целая банда, во главе с атаманшей.
Тася, по праву главаря начала первая, вновь не поздоровавшись. С каких пор ее манеры стали еще дурнее? Неужели, с тех самых, как ее бросил философ Гришка Карманов?
– Так вот, Аристарх Модестович! – Тася стояла посреди комнаты, подперев руки в бока, – были мы вчера в этой забегаловке! У Косулек!
