Дмитрий Григорьев - Господин Ветер

А Иван-Hаркоман так только повеселел с виду.

— А, — говорит, — урел трехголовый, вот обломись тебе в первый раз!

— Hешто, — Змей говорит, — давай колесы катать?

Стали они колесы катать. День катают, ночь катают — только пласты горой. Глядь — удолбилась вторая голова у Змея Героиныча, аж язык высунула — совсем ей невумат. А Иван так только посвежел с лица.

— Hиштяк, — говорит. — Тут тебе и второй обломись!

— Hе кажи гоп, Ваня! — Змей говорит. — Давай-ка теперь на машинах сражаться!

— Hу, давай, — говорит Иван. — Дурь твоя хороша, колеса тоже ничего достаешь, поглядим теперь, каков ты есть варщик.

И стали сражаться. Первый день сражаются — показалась им земля с колесо фенное. Второй день сражаются — показалась им земля с конопельное зернышко. Третий день сражаются — с маковое зернышко земля стала, во как улетели. И вот, долго ли, коротко ли бились — вконец Змей Героиныч оприходовался. А Иван-Hаркоман цветет в полный рост. И взбормотал ему Змей слабым голосом:

— Иван!.. Уморил ты меня, вчерняк задолбил… За то вот тебе ключи от всех палат, куда хошь, ходи, чего хошь, бери, только последней маленькой дверцы не открывай, не надо…

И с этими словами кризанулся Змей Героиныч. Сказал Иван:

— Вот тебе и в третий раз обломись. Будет впредь наука, кайфолом дурной. А мне на халяву и уксус — портвейн.

И пошел Иван в пещеру. Открыл первую дверь — за ней принцесса Кайюшка спит мертвым сном в гробу хрустальном. Наклонился тут Иван над ней, да как запел «Лет ит би» — гроб разбился, принцесса ожила. Долго ли, коротко ли, открыл Иван вторую палату. Там все принцы-витязи заморские обдолбанные валяются. Разбудил их Иван той же методой. Они ему все по феньке подарили, а даос китайский — «И-цзин» с автографом Лао-цзы. Открыл Иван третью палату — а там у Змея изба-торчальня оборудована. Все там примочки-драйверы, сустэйны-флэнджеры диковинные, три микрофона на стоечке чистого золота, да гитарище заморское на стене приторочено — «Хипсон-Стритокастер». Открыл Иван четвертую дверь — а там на столике в хрустальном кубике маленький «Аквариум» пляшет и песенки поет. Прикололся Иван к штуковине хитрой, однако, в пятую палату ломанулся. А там чего только нет! Косяки-самопыхи, колеса-самокаты, иглы-самотыки, а самое клевое — ништяк-самохав с гастритовскую кассиршу размером. Но только стал Иван ко всему этому прикалываться, как напали вдруг на него ломы-самокрюки. И не пошел он в шестую палату. А на двери у нее было написано: «Выход в Астрал, познание самое себя, вечный кайф и круть немеряная». И вот, подошел Иван к седьмой маленькой железной дверце. Думает — куда столько-то добра денется? Успею еще туда заглянуть. Ан только ключик в дверцу всунул, как тот сам как повернется, да дверь как откроется, да как выскочит оттуда мент-кладенец — И ВСЕХ ПОВИHТИЛ!

Тут и сказке конец, а кто под нее обсадился, тот молодец. А кто хочет в жизни счастья добиться, надо меньше дурью всякой долбиться».

Все переменилось: нет ныне Гастрита, Сайгон стал сначала понтовым магазином сантехники, а затем — таким же понтовым магазином пластинок, Аквариум с Б.Г. популярен лишь у небольшой групки пионеров, да и сказки такие в основном пионеры-то и рассказывают, а в отступление она включена из-за слэнга, коим изобилует, причем употребляется он в ней весьма уместно, так что смысл некоторых слов даже для цивильных читателей ясен безо всяких комментариев.

— Я на эту же тему анекдот слышала, — сказала Галка. — Тоже старый.

Она сделала паузу, и, поняв, что пипл слушает, продолжила.

— Поймал Змей Горыныч алкоголика, чернушника и Ивана-растамана, марихуанщика, значит: «Кто больший кайф доставит, того жить оставлю, а кто обломает, схаваю». Начал с алкоголика. Ну, водки закупили, надринчались по страшному, а наутро — голова болит, тошнит, в общем, похмелье. Съел Горыныч алкоголика.

Под вечер оклемался, позвал чернушника, ну, говорит, давай, вмазывай. Обдолбились они с чернушником. А потом ломки, само собой. И чернушника сожрал.

Через неделю зовет растамана. Начали траву курить. Один косяк забили, другой. С третьего хорошо стало Змею, сидит благостный. Ночь прошла: ни ломок, ни похмелья. Отпускаю тебя, говорит, на все четыре стороны.

Идет растаман довольный, и вдруг сзади Горыныч догоняет, хватает и в рот.

«Ты чего, — спрашивает Иван, — ты же меня отпустил?»

«Извини, брат, все в кайф, но так на хавку пробило».

Все рассмеялись.

Для людей, незнакомых с г. Канабисом, смысл анекдота может быть неясен. Дело в том, что один из симптомов легкого отравления канабиотидами — немеряный аппетит, появляющийся через несколько часов после «курения». Вот еще один анекдот, описывающий состояние укурившегося человека:

«Сидит на ветке возле реки ворона, укуренная в хлам. Подходит к ней корова.

— Ворона-ворона не знаешь, где здесь брод?

— А пойдешь вот так, вот так и вот так. Там и будет.

Пошла корова по ворониной указке. И чуть не утонула. Пузырей напускала, воды нахлебалась, еле назад выбралась.

— Ты что, ворона… Я чуть не утонула!

— Странно… — говорит ворона, — здесь утки вчера шли, так им по пояс было»

Может быть, созерцательный образ жизни провоцирует употребление не алкоголя, а канабиса, а может, частое употребление канабиса отбивает всякую охоту к какому-либо действию. Следующий, достаточно известный анекдот взят мной из коллекции Печкина:

«Маленький оазис в большой пустыне. В тени пальмы сидит хиппи и курит траву. Мимо проходит караван.

— Эй, хиппи, вставай, банан срывай!

— И что?

— Глупый! Банан в город неси, продай, верблюда купи!

— И что?

— Верблюда сюда веди, бананы рви, на верблюда грузи!

— И что?

— Верблюда в город веди, бананы продавай, людей нанимай!

— И что?

— Люди будут бананы рвать, на верблюдов грузить, в город возить!

— И что?

— А ты будешь под пальмой сидеть, траву курить!

— А я и так под пальмой сижу, траву курю».

Можно убрать слова «курить траву», а слово «хиппи» заменить на «мудрец», ибо смыл не в траве и не в «хиппи».

В этой книге трава и вино часто становятся чуть ли не главными героями. И вот появляются возражения какого-нибудь «папы»: «Где тут воспитательная цель? Русские классики учили, что литература должна воспитывать!»

А другой «папа» возражает: «Никто никому ничего не должен!»

А Булат Окуджава: «Каждый пишет, как он слышит, каждый слышит как он дышит. Как он дышит, так и пишет, не стараясь угодить…»

И вот я почувствовал, что пора на несколько строк стать «папой» и сказать о своем отношении к происходящему:

Я давно не курил травы. В данное время мне это не нужно. Зато я не против выпить с друзьями красного вина. Завтра все может быть по другому.

Я видел людей, разрушенных алкоголем. Я видел людей, тормозящих от неумеренного употребления марихуаны и гашиша. Многие мои знакомые деградировали и умерли от «тяжелых» наркотиков. Ничего хорошего в этом нет!

Но милые мои читатели-воспитатели. Мой небольшой жизненный опыт говорит, что душевные качества человека не зависит от того, что он употребляет.

— Один раз Иван-дурак, заметьте, не растаман и не наркоман, — сказал Крис, — шел по пустыне. Вымотался, от жажды чуть не умер, и вот, наконец, добрался до оазиса. Еда всякая, озеро с холодной водой. Напился, наелся Иван и заснул на берегу. Открывает глаза — над ним Змей Горыныч. Ну, Иван меч-кладенец достает, давай ему головы рубить. Одну рубит, две вырастают, а Иван не сдается, уже силы иссякли, так он через силу рубит. Запарился совсем, упал. А Змей так смотрит на него… — Крис изобразил вялого меланхоличного Горыныча, — и говорит: «Ты чего, братушка, я ж воды попить хочу».

— А я еще слышал, — продолжил Слон, — приходит Иван…

Крис не дослушал анекдот Слона. Он выскользнул в коридор, затем на кухню. И засел за телефон. Аппарат еще с диском, старенький, черный, почти живой. Взяв теплую трубку, видимо, кто-то недавно разговаривал, Крис почувствовал, что за месяц с лишним соскучился по телефонному общению, и даже проговорил в микрофон нечто вроде приветствия: «Телефона, телефона, оцень кусать хочется». Затем он набрал номер Кашкина. Нет ответа. Боба. Нет ответа.

На кухню протиснулся хозяин.

— Вы, наверное, есть хотите?

— Не отказался бы.

— У меня есть прасат с салом.

— Что-что? — Сочетание чистой вегетарианской еды и продукта совсем из иной сферы даже звучало необычно.

— Не бойся, прасат — отдельно, сало — отдельно. Федор от кришнаитов прасат принес, а сало Машка из деревни привезла.

— Давай, и того и другого. А Галка только прасат есть будет. Хочу друзьям дозвониться.

— Давай квартирник устроим.

— Можно. Но где?