Джим Додж - Не сбавляй оборотов. Не гаси огней

Фортуна отреагировала быстро и в восьми милях от Финикса вознаградила меня Джошуа Спрингфилдом. Вроде как: бери его и делай с ним что хочешь. Поначалу сделать с ним хоть что-нибудь было затруднительно — он был всего лишь тенью от фигуры, залитой солнечным светом, но по мере приближения я смог разглядеть его получше — его и его вытянутую руку с оттопыренным большим пальцем — и притормозил.

На примере этого человека видно, насколько слабо словесные описания отражают действительность. Он был огромный, весь какой-то круглый, явно больше центнера весом, с короткими ножками, крупным туловищем и массивной головой, и в то же время в пропорциях его тела присутствовала неявная грация. Лицо у него было лунообразное, такое гладкое, что все черты будто сливались, или, может, они расплавились под действием его лучистых синих глаз, чей цвет совершенно не сочетался с короткими рыжими кудрями. Кудряшки покрывали макушку, словно грибница, атаковавшая розовый воздушный шар. На нем был пронзительно-салатовый габардиновый костюм от портного, по видимости, страдавшего серьезным расстройством двигательных функций и мелкой моторики. Костюм резко контрастировал по цвету с красной рубашкой, зато отлично сочетался с изображенными на ней попугайными перьями. Джошуа стоял на большом прямоугольном серебристом ящике размером с сундук. Солнечные лучи, падавшие на ящик, отражались, и в этом сиянии казалось, что Джошуа, несмотря на внушительные размеры, парит над землей.

— Добрый день, — поприветствовал он меня сочным басом. — Очень мило с вашей стороны, что остановились. Надеюсь, вы согласитесь обременить свою машину этим тяжелым и довольно громоздким ящиком.

Насчет ящика он не соврал: мы оба взмокли и запыхались, пока заталкивали его на заднее сиденье. Крутя баранку и промокая лоб, я заметил:

— Там у вас, наверное, фамильные драгоценности, не иначе, раз вы повсюду таскаете их за собой.

— Эх, если бы там было золото, я бы не голосовал на дороге, а нанял бы самолет. Но поскольку это не золото, и поскольку я так и не научился водить, приходится полагаться на дорожную удачу и милость благородных путешественников вроде вас.

— Да я-то с радостью. Но хотелось бы все же узнать, что там внутри. Всегда особенно интересует то, с чем приходится побороться.

— Придется вас разочаровать. Уверяю, там не на что смотреть. Просто мое рабочее оборудование — усилители, колонки и все такое.

— Вы электрик?

— Это мое хобби. По призванию я химик, так что, полагаю, справедливо сказать, что электричество лежит в сфере моих увлечений.

— Химик, — повторил я. У меня перед глазами закружились таблетки и прочие приятные видения. — А в чем заключается ваша работа?

— О, ничего интересного. Растворение и коагуляция, соединение и разделение, короче говоря, размешиваю естественное варево природы.

— Э-э, ну да… Но какие именно вещества вы изготавливаете?

— Последние двадцать пять лет я занимался главным образом лекарствами, а вообще мне с чем только не доводилось работать — средства для полировки металла, мыло, пластмасса, бумага, косметика, краски и много чего еще.

— А вы слышали о лизергиновой кислоте? ЛСД?

Я внимательно прислушивался, не прозвучит ли в его голосе нотка настороженности, не постарается ли он увильнуть, но он ответил прямо:

— Да. Я натолкнулся на нее в работах Хоффмана по грибковым поражениям зерновых культур.

— А сами когда-нибудь ее получали?

— Нет.

— А пробовали?

— Нет.

— И вам даже не было любопытно?

— По природе своей и из-за любви к прекрасному я довольно любопытен. Однако я обнаружил, что психотропные средства — они как кривые зеркала в комнате смеха. Обнажают, искажая.

— А вы предпочли бы комнату смеха с нормальными зеркалами?

Джошуа ненадолго задумался.

— Вообще-то меня скорее интересуют комнаты смеха без зеркал.

— Думаете, это все еще будет смешно? — я сам уловил в своем тоне фальшь и высокомерие.

— А иначе зачем бы мне этим интересоваться? — резковато ответил он и сердито развел руками. Один рукав доходил до середины предплечья, другой — до костяшек пальцев. Я промолчал, и он продолжил, немного смягчившись, но по-прежнему брюзгливо: — Незачем тыкать в меня палочкой, как в забившегося в щель краба. Если у вас есть ко мне дело, переходите прямо к нему; если есть вопрос — задавайте.

Дела у меня не было, зато вопросов — хоть отбавляй. Действие трех таблеток спида как раз достигло пика, так что я взял да и рассказал ему всю свою историю, как рассказываю сейчас тебе. Дорога и мой рассказ, неразделимые, несли меня все дальше и дальше, от Финикса к Таксону и вдаль по роковому и роковому шоссе. Джошуа был весь внимание и не вставлял ни слова, и это сперва нервировало меня, я торопился, боясь окончательно нагнать на него тоску. Но когда осознал, что он не мается со скуки, а наоборот, целиком поглощен историй, то расслабился и пошел на откровенность. Я рассказал ему, что машина в угоне, что я наркоман и, возможно, даже сумасшедший. Эти сведения, казалось, нисколько не встревожили его; он сидел, аккуратно сложив руки на коленях, а время от времени разводил ими, будто показывая, что все это само собой разумеется, так что ничего страшного.

Я продолжал компостировать ему мозги, пока мы не добрались до горной цепи Дос-Кабесас. Джошуа переключил внимание с меня на горы, потом и вовсе высунул голову в окно и выгнул шею так, чтобы заглянуть в небо. Затем, вернув все части тела в салон и усевшись поудобнее, сказал:

— Если потеряешься где-нибудь в глуши, можно действовать по-разному. Можно оставаться на одном месте и ждать помощи. Можно развести костер, расставить зеркала так, чтобы отражали солнечные лучи и привлекали внимание, выложить из камней или валежника огромные буквы SOS. Можно молиться. Можно прыгнуть со скалы. Можно попытаться найти обратный путь или двинуться вперед. Или вбок. Или кругами. Или наугад, куда глаза глядят. Для достижения цели не так уж важно, какой именно метод ты выберешь, зато он прекрасно отражает твой характер и, разумеется, свидетельствует о стиле. Романтизм — опасная движущая сила, которую легко спутать с жалкой сентиментальностью, зато он подвигает человека на великие деяния и отличается не только решимостью и упорством, но и такой первозданной радостью, что человек с готовностью рискует всем, хотя это нередко заканчивается впечатляющим по силе треска провалом.

— Так вы одобряете мою затею?

— Мое одобрение тут ни при чем. Сознаюсь, я и сам склонен к подобным жестам, хотя потом сплошь и рядом страдаю от собственных крайностей. Бросишь камень на грош, а брызг выйдет на миллион. Повидло громких эпитетов без хлеба самого предмета речи. Но если все звенья правильно связать, то электрическая цепь заработает, и лампочка загорится: ну не чудо ли? Такая мощная вспышка, что на нее слетятся миллионы духов!

— Если я верно понимаю, вы хотите сказать, что моя задница пока в относительной безопасности и готова к новым приключениям?

— Вы все еще боретесь с ветряными мельницами, но в целом — да.

— А как насчет вашей задницы, Джошуа? — осведомился я. — Она тоже готова к приключениям?

Он одарил меня широкой, как полумесяц, улыбкой — такие мы рисуем в детстве на круглых физиономиях забавных человечков, уголки губ почти достают до глаз.

— Конечно, готова. Это извечное состояние всех задниц.

— Что-то непохоже, чтобы вас это беспокоило, — заметил я.

— А что тут беспокоиться? Я не возражаю, если моя задница попадет в какую-нибудь переделку. Естественно, это может мне не нравиться, но я не возражаю. — И он дружелюбно и заговорщицки подмигнул мне; в тот момент (хотя осознал я это гораздо позже) наши дороги слились в одну. Не сомневаюсь, что Джошуа понял это уже тогда, потому и подмигнул, но с другой стороны он был химиком, поэтому можно сказать, что любая встреча — это вопрос химии, совместимости атомов и их зарядов.

Пока мы ехали через перевал Апачей, Джошуа поведал мне, что и сам в некотором роде путешествует. Пока он разглагольствовал, я догадался, что Джошуа — один из тех энергичных и изобретательных типов, у которых явно не все дома, но при этом они отличаются удивительным внутренним равновесием, достичь которого дано немногим. Возможно, это как раз и есть высшая форма душевного здоровья. А может, и нет.

— Я отправился в путь ради полевых испытаний, — растолковывал он. — Я химик, и, следовательно, моя задача — помешивать космическую похлебку вселенной. Не просто время от времени добавлять туда специй, а постоянно следить, не выкипела ли она до дна, наблюдать, что выпало в осадок, а что растворилось. Не исключено, что я возомнил себя посланцем вероятного будущего, но все мы порой грешим тщеславием. Вот хотя бы как ваш оранжевый человечек, прикрывающийся кусочком паззла. У каждого своя ноша, но к чему стенать и гнуться под ее весом, когда деревья умеют с невероятной грацией нести ветер, а горы несут небо? «Не твоя печаль, что мул слепой — знай грузи телегу».[17] В этом серебристом ящике, отягощающем заднее сиденье вашей машины, — полная усилительная система: от проигрывателя до двух мощных колонок. Ну и микрофон, разумеется, хотя и довольно примитивный, работает от двенадцати вольт постоянного тока или никель-кадмиевой батарейки. Электроусиление — это новая сила мирового масштаба, и она должна быть оценена по достоинству. Можно ли сделать ясность еще яснее с помощью усиления? Предназначен ли звук для того, чтобы доставлять его за пределы естественной слышимости? Или мы вот-вот начнем поклоняться очередной всемогущей технической заморочке как некой деградировавшей, пуританской форме волшебства?