Джим Додж - Не сбавляй оборотов. Не гаси огней

Джим Додж

Не сбавляй оборотов. Не гаси огней

«…музыка,

сладкая музыка…»

ПРОЛОГ

Чтобы разобраться в таких временах и событиях, необходимы дополнительные разъяснения. Они похожи на живого человека, который сопровождает призрака.

День с самого начала не задался. Я проснулся с первыми лучами солнца с пульсирующей, идущей из самой середки мозга мигренью, лихорадкой и ознобом, ноющей болью в каждой клеточке тела, подступающей к горлу тошнотой, противным привкусом во рту, будто бы я съел фунт колорадских жуков, резью в глазах и общим ощущением полного упадка сил и духа. Эти ощущения только усилились, когда я вдруг осознал, что должен вылезти из постели, потом долго колесить по плохим дорогам, сторговать дрова повыгоднее, а потом вернуться к себе на ранчо и запастись дровами на зиму — уже для себя. Если бы у меня был телефон, я бы немедленно отменил встречу, но ранчо было затеряно слишком глубоко среди холмов, чтобы телефонная компания позаботилась провести туда связь. К тому же я ухлопал целую неделю, организовывая встречу с Джеком Строссом, прикатившим сюда аж из Напы. Так что выбора у меня не было. И не стоит забывать — Стросс обещал мне по 1000 долларов за двадцать пять кордов, что на 993 доллара больше, чем у меня сейчас в кармане, но где-то на 4000 меньше той суммы, которая бы устроила моих кредиторов. При одной только мысли о собственном финансовом положении отчаяние переросло в обреченность. Повинуясь воле обстоятельств, я встал, оделся, шагнул наружу и поприветствовал начало нового дня, согнувшись вдвое за пустым дровяным сараем и сблевав.

Рассветное небо потемнело от клубящихся дождевых облаков, резко задувал южный ветер: того и гляди хлынет ливень. Я выпустил во двор цыплят, посыпал им немного корма, наколол лучины и с грехом пополам управился с остальными утренними делами. Вернувшись в дом, растопил печку, поставил чайник и стал рыться в буфете, пока не отыскал аптечку, в которой, вопреки соблазнам, берег таблетку перкодана.[2] Болтавшаяся на дне пузырька, она выглядела такой маленькой и жалкой, и все же я проглотил ее с благодарностью. Я выставил блоху против Годзиллы, но лучше хоть что-то, чем ничего.

У меня болело все. Я не пил и не прикасался к наркотикам уже неделю — еще одна нагоняющая тоску мысль, — поэтому вывод напрашивался только один: меня подкосил гуляющий по округе вирус. Его прозвали грипп-жрун, потому что проклятый вирус буквально пожирал тело, и иногда его пиршество длилось неделями. При мысли об этих неделях мой желудок снова скрутило, но я собрался и поборол тошноту. Не хватало только выблевать перкодан — тогда мне точно конец.

Проявив такую недюжинную силу воли, я слегка взбодрился, давясь проглотил засохший тост и чай, залил огонь в печке и поковылял к своему 66-му «форду»-пикапу. Пора было отправляться в долгий путь, чтобы встретиться со Строссом в Монте-Рио.

Машина не завелась.

Я взял с приборной панели большую отвертку и вылез. Согнувшись в три погибели, подлез под левое крыло и подолбил по бензонасосу, пока тот не защелкал.

Стоило только пикапу завестись, как пошел дождь. Я включил дворники. Они не работали. Я опять вылез, откинул крышку капота и постукал по двигателю дворников, пока те не пришли в движение, будто крылья взлетающего пеликана. Я, считай, уже в пути.

А путь мой, надо сказать, всегда долог. Мой дом затерян глубоко среди прибрежных холмов округа Сонома, где совы вечно гоняют цыплят. У меня ранчо площадью в 900 акров, принадлежащее нашей семье вот уже пять поколений. Дом был построен в 1859 году, и в нем по-прежнему не хватало всех этих новомодных удобств вроде водопровода и электричества. До ранчо можно было добраться, отмахав восемь миль по убогой грунтовке, огибающей гребень холма, а можно было совершить двухчасовой переход прямо от берега по крутой заросшей тропке. На целых семь миль вокруг никаких соседей. Если добраться до пересечения грунтовки с окружной дорогой и проехать еще шесть миль по петляющей щебеночной однорядке, то окажешься у почтового ящика, а еще через девять миль будет ближайший магазин. Я живу в глухомани, потому что мне это нравится, но когда в то утро машина прыгала по ухабам, и мой мозг съеживался при каждом толчке, я был готов, не раздумывая ни минуты, переехать в квартиру в благоустроенном поселке, а если бы там поблизости была больница — то еще быстрее.

Чтобы отвлечься от собственных страданий, я настроился на сан-францисскую станцию и прослушал утреннюю сводку о пробках — уже затор на Бэй-бридж, заглохшая машина перегородила движение на въезде на Арми-стрит — но в кои-то веки все это меня не утешало. Зато перкодан, кажется, подействовал — по крайней мере, боль стала стихать.

Когда я выехал на окружную дорогу (прямо за владениями Чакстонов), мне уже стало казаться, что я выживу. Дождь все не кончался. Такая непрестанная морось. Убаюканный ровной дорогой, загипнотизированный движением похожих на маятники дворников, я, видимо, слишком задумался о действии перкодана и заметил оленя, только когда чуть не переехал его. Это был крупный пятнистый самец с раздутой, как бывает в брачный сезон, шеей. Он отскочил с перепуганной грацией, а я, не успев среагировать, ровно в тот же миг ударил по тормозам, угодил на скользкое место, съехал на обочину, вильнул раз-другой и врезался в торчавший по правую сторону от дороги пень. Голова стукнулась о руль, а потом, запрокинувшись, «повстречалась» со слетевшей с подставки 20-калиберной винтовкой. От двойного удара я совершенно одурел — что твоя мышь от эфира. Смутно помню, как мне чудилось, будто я заблудился в каком-то пульсирующем лесу в поисках своих мозгов. Я со всей мучительностью понимал: без мозгов мне свои мозги не найти, — поэтому все вокруг не имело ни малейшего смысла. До чего же я обрадовался, когда прилив адреналина рассеял эту пелену бреда! Открыв дверцу пикапа, я выбрался наружу — с ватными, но все же кое-как держащими меня ногами, разбитый, но живой.

Дождевые капли, попадавшие на лицо, освежали. Я немного помедлил, а потом зашагал к городу, держа кулак с оттопыренным большим пальцем, хотя ни впереди, ни сзади не было видно ни единой машины. Я прошел где-то с полмили, прежде чем до меня дошло — лучше было повернуть назад и добраться до Чакстонов. Воспользовавшись их рацией, я мог бы вызвать помощь. А помощь мне была ой как нужна.

Дождь усилился — вместо мороси теперь сыпались крупные капли. На ходу я то и дело ощупывал голову: все казалось, что струйки воды — это кровь, вытекающие мозги или еще какая-то жизненно важная жидкость, покидающая мою черепушку.

Дойдя до своего пикапа, я остановился. Я так его и не осмотрел, и теперь во мне вспыхнула безумная надежда, что его все-таки удастся завести. Но стоило взглянуть поближе, как все надежды пошли прахом: правое переднее крыло практически вдавилось в колесо, шпилька цилиндра безнадежно погнулась, поворотный кулак сломался. Я потащился дальше.

Чакстонов на месте не оказалось — наверное, с утра пораньше поехали за овцами. Зато я нашел запасной ключ, он лежал там же, где и прошлым летом, когда я присматривал за их домом. Вытерев грязь с башмаков об гостеприимно лежащий у входа коврик, я вошел. Врубил рацию и стал соображать, кому бы позвонить — кому-нибудь, у кого имеется не только рация, но и телефон. Донни. Донни Шацбург. Он откликнулся тут же, будто все утро только меня и ждал.

Я расписал ему ситуацию, объяснил, где оставил машину и попросил его позвонить в автосервис Ичмана в Гернвиле — пусть вышлет буксир. А если Ичман не сможет, то можно обратиться к Бэйли.

Донни проявился через пять минут с отвратными новостями: оба ичмановских буксира уже уехали, и на очереди у них было еще несколько вызовов, так что в самом лучшем случае придется подождать пару часов. А у Бэйли никто не отвечал.

Донни все спрашивал, в порядке ли я и не надо ли ему приехать, но я заверил его, что машину-то я, конечно, разбил, но сам духом не сломлен. Это была чистой воды бравада — почти весь адреналин уже куда-то улетучился. Я попросил его позвонить в Монте-Рио, в «Удивительно Уютный Уголок», и оставить сообщение для Джека Стросса: мол, я попал в аварию и позвоню ему домой, как только смогу. Донни сказал, что будет рад помочь, и я с искренними благодарностями отключился.

Потом я поплелся к своему драндулету — ждать буксира. И почему я не договорился, что подожду их в доме? Просто ума не приложу. Дождь усилился и безжалостно обрушивался на меня с неба целыми потоками, теперь непогода наверняка затянется дня на три. Я съежился в мокром кузове и попытался оценить ситуацию.