Владимир Кунин - На основании статьи…

На шоссе он остановил первый же самосвал «ЗИЛ-130», за треть цены купил у него двадцать литров бензина в бак и двадцать — в канистру. И покатил к Ленинграду.

Машину вел неторопко — все-таки перегарчиком от него несло…

Ехал и расслабленно-уважительно размышлял о себе, любимом. Очень уж он собою гордился и мысленно распускал перья оттого, что так и не постучал с вечера в дверь до чертиков хорошенькой выпускнице Всесоюзного Государственного института кинематографии.

Мало того, и дверь своего номера не открыл ей, когда она в три часа ночи скреблась к нему и что-то жалобно мяукала там в коридоре…

Зато, как только он приедет в Ленинград, а это будет часам к десяти, к одиннадцати, и, если Зойка не успела еще уйти из дому, то ей до вечера из постели будет не выбраться! И он это будет делать много-много раз и с такими честными глазами, с такой нерастраченной силой любви, не омраченной естественным и ничего не значащим в его жизни «броском налево», который, к счастью, так и не состоялся, что…

Что дальше, Кирилл Петрович с похмелюги придумать не мог. И поэтому переключился мыслями на вчерашний разговор с эстонскими адвокатами…

Вечером они с Зойкой и Костей Степановым очень вкусно ужинали в ресторане «Европейской» гостиницы.

Недавно Константина Сергеевича пригласили в Москву на какую-то ужжжжасно ответственную юридическую должность при Верховном Совете СССР и сразу же дали очень приличную квартиру в Лаврушинском переулке напротив Третьяковской галереи.

Кто ему это наворожил — до сих пор никому не известно.

Единственное, чем Косте пришлось поступиться, — это солидной адвокатской клиновидной бородкой и, прямо скажем, редковатыми усами, которые он проносил без малого пять лет.

В системе государственной власти в то время, как, впрочем, и сейчас, не очень-то в чести были подобные внешние вольности.

Ленинградскую квартиру он оставил бывшей жене и дочери, — все надеялся, что они вернутся. Да, кажется, и до сих пор надеется.

Но для солидности — по новому служебному положению, в свои редкие приезды в Ленинград, останавливался в «Европейской».

— Слушай, Кир! У тебя остался экземпляр твоей тогдашней статьи по нашему делу? Еще не искалеченный вашей… не при Зоечке будь сказано, вашей вонючей редакцией? — спросил Костя.

— Ну, конечно! За последние сутки мне уже второй раз напоминают об этой рукописи пятилетней давности, — рассмеялся Кирилл.

— Я ее только позавчера видела, — сказала Зоя. — Приводила твой архив в порядок и…

— Прости Зоя, — прервал ее Костя. — Петрович! Я тут одну штуку затеял — не знаю, получится или нет, но попробовать мы должны. Алимханова Рифката помнишь? Ну, золотые червонцы — фальшак…

— Ты что, считаешь, что я уже совсем того?.. Конечно, помню! Был такой гениальный парнишка, Зоя! Уникум…

Степанов всем налил еще вина, на секунду прислушался к звукам модного тогда «Каравана», который пел под негромкий оркестр слегка прихрамывающий человек в золотом пиджаке и белом жабо, и сказал:

— Мы его в суд представили тогда по статье сто пятьдесят третьей — «незаконная частнопредпринимательская деятельность» — максимум до пяти лет, а нас с ним в суде этот сукин сын — государственный обвинитель гребаный, из элементарного лакейского желания выслужиться перед обкомом, переквалифицировал сто пятьдесят третью на восемьдесят седьмую. Да еще и с этими зоологическими поправками Верховного Совета — чуть ли не на «высшую меру»! Если помнишь, Яков Семенович Киселев еле-еле его тогда отбил на двенадцать лет «строгача»… Я недавно запросил кое-какие каналы, и мне выдали сегодняшнюю информацию по Алимханову — еще той весной его перевели в «общий режим», куда-то в районе Котласа, и в зоне на него намолиться не могут! А мне, для того, чтобы я мог что-то для него сделать, очень нужен самый первый вариант твоей тогдашней статьи. Могу рассчитывать?

— Вопрос — дурацкий. Ответа не требует. Завтра завезу. Но у меня это, кажется, последний экземпляр. А с копировальной техникой, как ты знаешь, у нас все таинственно и строго. Хрен меня к ней подпустят…

— Меня подпустят. И еще. Возможно, и не придется… Но если, кровь из носу, потребуется — я могу в некоторых моментах упомянуть твою фамилию?

— Тебе не стыдно, Степанов? Ты в Москве совсем одичал. Поднимай!

— Зоя! — Костя торжественно приподнял бокал с «Киндзмараули». — Ты превосходно вышла замуж. За тебя, Зоенька. С этим мужиком тебе жутко повезло…

…Когда я вернусь, засвистят в феврале соловьи —Тот старый мотив — тот давнишний,Забытый, запетый,И я упаду,Побежденный своею победой…

В феврале 1969 года тридцатилетний Рифкат Шаяхметович Алимханов вернулся в Ленинград со справкой об освобождении из мест заключения.

А до этого, сразу после Нового года, в середине января, прямо в колонии было проведено заседание выездной сессии местного областного суда. С присутствием специального представителя Генеральной прокуратуры из Москвы.

Но представитель помалкивал в тряпочку и только наблюдал и наблюдал. А местные областные судейские украдкой все время поглядывали на него — доволен ли он их заседанием? Видимо, все было решено заранее, а его присутствие было лишь «подстраховкой».

«…При повторном анализе состава преступления заключенного Алимханова Р. Ш., состоявшемся по запросу Юридического отдела Верховного Совета РСФСР, приговор Ленинградского областного суда 1963 года Алимханову Р. Ш., осужденному на основании статьи 87 УК РСФСР сроком на 12 лет лишения свободы с содержанием в колонии строгого режима, считать злостно ошибочным и признать предварительные материалы следствия, проведенные следственной бригадой Прокуратуры и ГУВД города Ленинграда и предоставленные судебным инстанциям в 1963 году в виде обвинения подследственного Алимханова Р. Ш. по статье 153, части 1, высококвалифицированными и достойными всяческого профессионального доверия.

Что не освобождает заключенного Алимханова Р. Ш. от ответственности за деяния, предусмотренные статьей 153, части 1, УК РСФСР, предполагающей лишение свободы до пяти лет заключения в ИТУ общего режима.

Срок отбытия наказания на основании вышеназванной статьи 153, часть 1, у заключенного Алимханова Р. Ш. календарно закончен, а посему, на основании вышеизложенного, заключенного Алимханова Рифката Шаяхметовича из-под стражи освободить, выдать ему на руки соответствующие документы, отправить по месту бывшего жительства…»

Кажется, так — железобетонно и убедительно было написано в обязательной «сопроводиловке» к справке об освобождении из мест заключения. Впрочем, за документальную точность той «сопроводиловки» сейчас старик Коган-Алимханов не поручился бы.

Вполне вероятно, что в своих сегодняшних больных воспоминаниях измученный старый Рафик мог и напутать что-нибудь. Особенно в формулировках и названиях учреждений, принимавших участие в его освобождении. Так давно это было. Почти сорок лет тому назад.

Только одно он помнил абсолютно точно — кто за этим всем стоял. Потому что после заседания того суда в колонии московский представитель Генеральной прокуратуры вызвал в специально освобожденный для него кабинет начальника колонии Рафика Алимханова и молча вручил ему незаклеенный конверт. Там были номера московских телефонов Константина Сергеевича Степанова — домашний и служебный. И ленинградский телефон Кирилла Петровича Теплова. И двести рублей — по сто от каждого. И пожелания удачи. Ну, а если что-нибудь не заладится — звони, Рафик! Не стесняйся.

Такое не забывается. До смерти.

С вокзала трамваями и троллейбусом поехал прямо на Васильевский, к тетке Фариде. Не знал, что на Васильевском острове метро в шестьдесят седьмом открыли, совсем рядом с домом Фариды. Где и он когда-то все свое детство у нее прожил.

Вот уж будет сюрприз так сюрприз! Небось сидит там в своей будке, зубами щелкает. Кто сейчас зимой туфли-ботинки чистит? Разве что гуталин собственного изготовления продаст, шнурочки там разные, косочки под пятку подкладывать, если ту фли жмут. Если велики — стельки… Ну, чем там еще она себе на хлеб наторгует?

Одет был добротно. По-зимнему. Последнее время ему хорошо начисляли — и за водительскую работу, и за старшего механика, и за тяжелый бульдозер…

Никто никогда не признал бы в нем только что освободившегося зека. Шапка пыжиковая — их тогда там на Севере было — завались! В любой лавке. А здесь — только в сертификатном на чеки или по блатным разнарядкам районных отделов торговли!..

Куртка зимняя — авиационно-техническая. До колен. Сверху брезент темно-серый, никакой ветер не просвистит, а внутри белоснежная овчина стриженая натуральная. Воротник мутоновый, темный.