Диана Виньковецкая - Америка, Россия и Я
Я слушаю со своей бывшей любовью к белым лебедям…
Выступают американские искусствоведы, подробно рассказывая про формы, содержание, происхождение русского авангарда, русского декадентства…
— Эмоциональная эстетика впервые возникла в прошлом веке, после того,…
И после того… И после того…
Началась дискуссия, с перебивом друг друга, с неслушаньем, кто что говорит, каждый высказывал своё. Только отдельные фразы и отрывки, вырванные без всякой последовательности и без авторов, остались у меня звучащими:
— От Гегеля и пошло — форма и содержание. Это он придумал, что красота есть проявление идеи в форме.
— Форма и содержание? Что хотел выразить художник?
— Уму непостижимые вычурности, надуманность, ребусы, экзальтация! «Кумир красоты так же бездушен, как и кумир пользы», ещё Брюсов сказал!
— В этом волшебном гроте — пейзаж — это состояние души.
— Что хотел выразить художник?
— Как понимать картину?
— Как объяснить, что художник только цветом хотел выразить состояние?
— Как понять? Сущность художества в настроении?
— Всё очень просто понимать, — раздался голос Кости, возлежавшего на ковре в окружении Данички и Лорда, — «Стоит» у тебя на картину, или «не стоит»! Вот и всё понимание!
— Я присоединяюсь к мнению господина Константина Кузьминского! — императивно произносит знаменитый искусствовед Джон Боулт, профессор, англичанин, эксперт по русскому авангарду.
Миллионер–сирота, фотограф, поэт, все техасские ребята захлопали, закивали, обрадовались, будто есть только один язык, всем понятный. Лорд Чернян подошёл к своему хозяину, лизнув ему руку и заглянув в глаза, сел рядом с ним. Больше всех взбудоражился наш Даничка. Он стал скакать и прыгать у Кузьминского на брюхе, догадавшись, что с Кузьминским можно то, чего нельзя ни с кем, и упоительно кричать:
— Ура! Костя! Ура!
Костя не прогонял прыгавшего Даничку с брюха — позволяя ему радоваться. Яша остановил бушевавшего Даничку, сняв его с брюха, и дискуссия о прекрасном закончилась.
На следующий день все грустно разъезжались по своим домам, «с любовью к русскому авангарду».
А я успела вымыться в миллионерской ванне — «jacuzzi», рассуждая: сравнимо ли это наслаждение с мытьём в русской печке?
Изумрудный вкус берёзового веника в русской бане, вместе с горячей влажной теплотой пробирается до самых глубин твоего тела, до костей, возбуждая, освежая и очищая. Напарившись, получаешь такой избыток жизненной энергии, что взбудораживаешься. В американской jacuzzi — пенистые струи воды приласкивают, расслабляют, нежат, холят твоё тело и кожицу, тихо релаксируют, успокаивают и усыпляют твои желания о доставлении благополучия всему человечеству.
Заинтересованное наслаждение? Или «незаинтересованное наслаждение»?…
Что вы скажете, господин Кант?
Поли Кабб и президент Америки
На склоне холма, уходящего в глубокую долину одного из притоков реки Охайо, издалека виднелся отлив голубого стекла Полиного дома, вписанного архитектором в натуральный ландшафт, радуя глаз — будто вросший кристалл горного хрусталя заполнил давнишнюю пустоту горной породы, слагающей холм, образовав структуру, называемую в геологии «хрустальным погребом», а ползущий плющ прикрыл и перемешал всё между собою — и деревья, и небо, и холм, и хрусталь дома, образуя одно восхитительное целое.
Дом совсем не был похож на другие, и к удивлению и восхищению вписанностью его форм присоединялось другое зрелище, как только вы, открыв дверь, оказывались под высокими сводами прозрачного холла, вогнутого полушария, сходного с опрокинутой чашей, ограниченного стенами с прорезанными полосами цельных окон — от самого неба до самых ваших подошв: прямо на вас смотрели купола Храма Василия Блаженного, выделяющиеся из куполов — вершин Аппалачских гор.
Освещённые светом вирджинских лучей, идущих сквозь прозрачности крыш и стен, шитые переплетением шёлка и серебра неизвестными русскими мастерицами, розовели, голубели, искрились веером узоров луковицы храма Василия Блаженного, названного в честь ясновидящего юродивого, которого сам Иван Грозный боялся и основал в его честь храм, куда были перенесены святые мощи с веригами блаженного. Вериги вместе с ним и похоронили.
В последующие века знаменитых хоронили тут же рядом, на площади, но без вериг, мода изменилась: остававшиеся поклонники жаждали сами их носить.
В гостиной: ряды стеклянных полос — вертикальные окна, открывающие перспективу на далёкий синий воздух, прорезанный куполами-верхушками застывших на горизонте гор. Чуть ближе — выступающие зелёные листья на ветках, и совсем рядом — белые цветы, заглядывающие в комнату. Эти живые виды, вписанные в стены, обрамляли нарисованные, висящие в пролётах «неживые» виды — картины.
В самом центре — икона? Никак, святая княгиня Ольга — первая женщина на Руси, принявшая христианство. Она свободно висит, как мадонна Литта, в обрамлении зелёного плюща, повисшего лохмотьями на берёзовом стволе с одной стороны, а с другой — просвечивающими причудливыми листьями рододендрона. Подальше слева и справа — русские лубочные картинки: Битва Бабы–Яги с крокодилом; знаменитое Погребение Кота Мышами. И опять, будто в рамах, свитых из зелёных веток со звенящим серо–лиловым пространством куполов и царящей над ними знакомой верхушкой горы «Париж».
Белый округлый диван, окружённый столиками со стеклянными покрышками и стоящими на них диковинными вещами: ларец из пяти стенок, расписанный в русском селе Палех — по чёрному лаку чистые миниатюрные тончайшие узоры, а из них — фигурки и сценки из легенд и сказок: царевна–лягушка, шамаханская царица… Рядом — малахитовая правильная тяжёлая шкатулка из плотного жилковато–полосчатого малахита с алмазным блеском из цельной уральской жиоды. Самовар из красной меди с грациозно изгибающимися ручками на пузатом теле, гордо стоящий в овальном проёме стен.
Кузнецовский фарфор, чашечки, чайники, чарки, бокалы. Стеклянная вить, золотые проволочные соединения с вплетённой эмалью на пасхальных украшениях. Голубые кружева гжеля. Серебро и шёлк переплетающихся веерами узоров на кружевах, лежащих тут и там.
Кто же хозяева этого волшебного грота? Отпрыски русского рода? Нет, это американка Поли Кабб, не имеющая никаких русских корней; родившаяся в семье чикагского преуспевающего бизнесмена, получившая в наследство любовь к России от матери, дружившей с балериной Анной Павловой.
Это она, Поли, приветствовала нас в первый день знакомства цветком, растущим в земле с могилы Пушкина.
Муж Поли, профессор математики в отставке, и трое взрослых Полиных сыновей снисходительно относились к её «русской страсти», шутили и посмеивались. Как‑то Поли не могла узнать Белый дом, показываемый по телевизору, и тогда муж сказал:
— Это не Зимний дворец, моя дорогая, это — Белый дом!
— Оказывается, он тоже неплохо выглядит.
Каждое лето Поли «брала» уроки русского языка в Миддлбери, сама преподавала русский, ездила в Россию несколько раз, когда муж ей разрешал, боролась за женскую независимость и была членом какого‑то клуба женской эмансипации, — у неё на машине висел лозунг (sticker) — Женщины! Объединяйтесь! с символом амазонки, стреляющей из лука.
Впервые я услышала об амазонках в историческом кружке при Эрмитаже — об этом воинственном народе, не терпевшем при себе мужчин, прославленном Гомером, с их царицей Антипой, помогающей Троянскому царю. Я с подругой Галей любили рассматривать их изображения на древних греческих вазах, барельефах, восхищаясь их идеально красивыми формами.
Будучи «американской амазонкой», Поли «вышла» из банка, то есть забрала все деньги из одного банка и перевела их в другой, потому что:
— Этот банк мне не подходит, — сказала мне Поли, — в правлении банка нет ни одной женщины!
— А разве банкиры не женаты? — пошутила я.
Поли рассмеялась.
Но «мужчины и женщины» — кто более одинок? — Женщины и мужчины — как женский один плюс мужской один сливаются вместе? Женщины в истории, мужчины в истории, — какие права и какое влияние? — мужчины и женщины, «Женщины и мужчины» — всегда касались наших разговоров.
— Дина, не могли бы вы рассказать в нашем клубе о женщинах России, как много там женщин–врачей, учёных, учителей. Как много у вас равенства и как независимы там женщины.
— Ну, нет, Поли! Моему английскому не справиться ни с равенством, ни с независимостью.
— Я буду вам помогать, не волнуйтесь. Я буду переводить, и американкам будет интересно взглянуть и на карту Советского Союза, и на вас.
— Кто же это такой, убежавший от равенства и независимости? Удивятся, глядя на меня, ваши люди, — отвечаю я.
— Но вы убежали не от неравенства женщин и мужчин, а от другой несправедливости. Понимаете, у нас в Америке много man chauvinist pigs — мужских свиней–шовинистов, в переводе на русский язык — думающих, что женщины должны работать только секретаршами, а не управлять банками, фирмами… Мы против них, против! — сказала Поли с раздражением.
