Глеб Шульпяков - Книга Синана
– Я ведь все детство провел среди рулонов. Дома строил из отцовских ватманов, резинки ему в керосине вымачивал! И ждал. Все детство ждал, когда отец мне объяснит, покажет. А он ушел. Уехал в Турцию. Кода мать выбросила его чертежи, мне показалось, что она выбросила мою жизнь. Маленькую, пропахшую керосином, никчемную – но мою! И тогда я решил учится рисованию. Решил, что буду чертить сам. А она отдала меня на скрипку. Представляете?
Судя по глазам, полное замешательство.
– Что мне было делать? Ладно, подумал я. Не вышло с чертежами, пойдем другим путем. И я задумал книгу. Захотел расставить точки. Тридцать лет, сколько можно? Пора закрывать тему. Думал, так будет в самый раз. Думал, что достойно ему отвечу. Буду на уровне. Он строил, а я напишу. Эффектно, правда? Но вышло все наоборот. Стамбул оказался мертвой точкой, тупиком. И книга перестала иметь значение. Призраки оказались сильнее. Сначала отец, потом девушка. Теперь Курбан этот. Синан. Жаба! Я просто чувствую, как они на меня пялятся!
Он с опаской посмотрел на меня, потом вокруг.
– Что мне им ответить? Чем больше я занимался Синаном, тем меньше понимал, что происходит в моей жизни. Пока он делал карьеру, я растерял свою жизнь. Распался! Он переживал страсти творца, но у меня-то было пусто! Это его мечети поднимались все выше и выше – а мои перекрытия рушились! Это он возводил шедевры – а у меня росли катакомбы. Норы какие-то ветвились, пещеры. Кто я? Откуда? Зачем? Один огромный михраб внутри!
Я зашвырнул кепку.
– А тут еще девушка эта, – мы снова стали подниматься. – Я ведь понять хотел, что он в них нашел. На что променял. А она исчезла.
Он кивнул:
– Это обычное любопытство. Вы же иностранец, проездом. Кто вас послушает, если что? А для нее опыт, и может быть единственный. Я, например, уверен, что она опять невинна.
– А мне-то что делать? Какую операцию? – я сел на камни.
Он посмотрел на море, лежавшее над крышами. Шумно выдохнул.
Потом порылся в карманах и сунул мне что-то в руку.
– У нас на островах дача, – он махнул рукой в сторону моря. – На днях сестра жены выходит замуж, мы торчим в городе. А дом пустует. Отоспитесь, отмоетесь. Придете в себя. А я пока все узнаю. По своим каналам.
Он что-то чиркнул на бумажке.
– И позвоню, – он засеменил по брусчатке. – Кстати, райское место и никаких призраков. Вам понравится!
На ладони лежал ключ и бирка с адресом.
В конце переулка остановился, посмотрел на часы.
– Пароход отходит через сорок минут.
94.Место действительно оказалось райским.
Вдоль набережной вытянулся поселок, дальше зелень и камни, скалистые бухты.
Дом стоял в сосновой роще, на отшибе. Широкая веранда выходила на море. Цикады по ночам трещали так, что приходилось закрывать окна.
Дни я проводил на пляже. Первое время забивался в дальний угол, но потом перестал обращать внимание на соседей. Купался с пирса, где все.
В кабинете у него стоял компьютер.
Вечерами я набирал в турецком интернете свое имя, но поиск выдавал ноль результатов.
Проверил ящик – в почте лежало два письма от девушки. В первом она коротко сообщала, что по итогам семестра университет предложил ей стипендию и полный курс на пять лет.
И что она согласилась.
Второе письмо было отправлено по ошибке. Оно предназначалось другому. Из письма следовало, что он тот самый русский одноклассник, которого она встретила в бассейне. И что у них, судя по всему, роман.
Она спрашивала, нужно ли сказать «ему о нас с тобой».
«Как можно скорее» – писал он в ответе.
Никогда не умела пользоваться почтовыми программами.
Поразмыслив, я уничтожил свой ящик.
И понял, что ее письмо нисколько меня не удивило.
Все это время телефон молчал. Я купался и загорал, пил на веранде виски, по ночам гулял на острове. Но мысленно был там, в Стамбуле. Чем дольше я жил на даче, тем сильнее меня тянуло в город. Какая-то незавершенность толкала обратно. Недосказанность. Разрыв в цепочке.
И однажды я не выдержал. Я запер дом, сунул ключ под порог и спустился на набережную.
Чем ближе пароход подходил к городу – чем шире становилась панорама – тем спокойнее становилось на душе. И когда Стамбул окружил меня полностью, я ощутил силу, которая поднималась во мне навстречу.
95.Портье как ни в чем не бывало выдал мне ключ и я поднялся в свой номер.
Тряпки, рюкзак, фотоаппарат – все осталось таким, как в тот вечер. Только полотенца свежие.
Значит, все страхи оказались напрасными. Героя криминальной драмы из меня не получилось. Телемака тоже.
И автор, судя по всему, я никудышный.
Переоделся, побрился. Позвонил в аэропорт и мне беспрепятственно забронировали билеты. В конторе фонда к телефону подошла секретарша и я передал благодарность за поездку. На выходе выглянул за окно. Лопасти кондиционера застыли в ящиках.
Ни звука.
Я шел вниз к воде. В одной из улиц наткнулся на представление кукольного театра. Это был знаменитый Карагез. Я долго смотрел, как на тряпичном экране получает колотушки бородатый старик. И думал, что ничем от него не отличаюсь.
Такая же плоская фигурка в чужом спектакле.
Который пора заканчивать.
96.Я вышел в Топхане, когда совсем стемнело. Увидел на небе черные стабилизаторы – подумать только! Когда-то здесь начиналось мое путешествие.
В бане мне дали кабинку и я разделся. Из парной вышел в зал и сел на мраморный помост. Банщик стал натирать меня шерстяной варежкой, и я покорно подставлял спину, ноги, шею.
Я подумал, что со времен Синана в банях мало что изменилось. И только чувство тела – рук и ног, тепла, холода – нас еще связывает.
После бани я долго лежал в кабинке. В крошечном окошке под потолком разгорался молодой месяц. На душе было легко и спокойно. Никаких вопросов, ответов. Все позади. Зачем метался? Что искал? Чепуха какая-то. Никто мне не нужен.
Отец, исламская архитектура, девушка – все вдруг оказалось эпизодами чужой книги. Чужой жизни. И я понял, что меня с ними уже ничего не связывает. Что здесь, в Стамбуле, мое прошлое наконец-то кончилось. Опустело.
Лежа на топчане, я почувствовал, как пустоту заполняет ощущение свободы. Такое же как в детстве, когда мы остались одни и на смену тоске пришла уверенность, что руки развязаны.
Что ты можешь поступать, как пожелаешь.
И ни о чем никогда жалеть не будешь.
97.По центру комнаты в заброшенной усадьбе стояло кресло. В окнах мерцал Босфор, двигались светляки кораблей. Я вытряхнул на пол свои блокноты, черновики.
Чертежи и планы, рисунки.
Бумага шевелилась во тьме, шуршала.
Листки с чертежами вспыхнули сразу, но тетради долго не принимались. Наконец разгорелись и они.
Я разделся и встал на подоконник. Под ногами маслянисто поблескивала вода, чавкала под настилом. На той стороне светилась Азия, опрокинув на воду цепочки фонарей. И желтый свет протягивал кривые пики.
98.Вода была теплой, пахла мазутом.
Я сделал несколько быстрых взмахов, чтобы отплыть от берега.
Потом стал двигаться размеренно, спокойно.
Метров через пятьдесят лег на спину. Увидел, что огонь перекинулся на стены усадьбы, пламя разгорается.
Поплыл дальше.
Посередине пролива меня подхватило течение. Оно несло в большую воду у входа в Золотой Рог, и я быстро выбился из сил, лег на воду.
В небе мерцали огни. Это были габариты огромного корабля, который шел навстречу. Я рванулся, закричал, но течение упрямо тащило под киль. Танкер гнал впереди волну, на которой перекатывались звезды.
И тогда я набрал воздух и нырнул.
Под водой ровно гудели моторы. Но чем глубже я погружался, тем тише становились звуки.
Пока наконец не исчезли.
99.Султан отправился в поход на Вену, но работы на мосту еще не кончились, поэтому великий архитектор и великий император встретились.
Да, так и будем считать. Они встретились.
Сулейман был стар и болен, и ехал не в седле, как положено султану в походе, а лежал на носилках, которые несли янычары. Но ведь и Синан был не мальчик, ему шел седьмой десяток, и он мог бы тоже остаться дома, тем более что в дом взяли молодую жену, и она ждет ребенка, но мост, как и было сказано, дело особое, тем более мост для султана, без которого гений Синана – кто знает? – пропал бы втуне, вот почему наш зодчий снова на солнцепеке, с резцом и стремянкой, в халате и чунях, и работает по известняку, вырезая на памятной плите слова славы Сулейману Великолепному. «Да будет мост над геенной огненной таким же прочным, как этот» – вот что режет по камню раб султана Синан, и султан, привстав на носилках, выглядывает из-за полога, и, кивнув, улыбается – будем так думать, что улыбается – а уж потом, потом уплывает на руках янычар через длинный мост в город Эдирне и дальше, ибо Вена еще не взята, а значит не все дела закончены в жизни, которая скоро в дороге, увы, оборвется. Но вот мост, мост – он стоит как прежде, и когда последний обоз исчезает за холмами, закатное солнце долго освещает медальон в углу, где выбито в камне, что строил сей мост не Синан, раб султана и архитектор империи, жизнь положивший на мечети, а «Юсуф раб Божий родом из деревни Аирнас, что лежит рядом с городом Кайсери в Анатолии».
