Франц Фюман - Избранное
Все это она рассказала мне не по порядку, а отвечая на мои вопросы. Я спросил, есть ли тут еще переселенцы, и она кивнула и снова молча уставилась в окно. Видя, что больше мне ничего от нее не добиться, я извинился, что отнял у нее время; фрау Траугот, покачав головой, взяла поднос с посудой и вышла из комнаты.
На улице бушевала непогода. Ветер пригибал траву к земле. Всходила лимонно-желтая луна. Фрау Траугот, сгорбившись, прошла через двор, и я вдруг представил ее такой же сгорбленной на помещичьем поле. «Надо ей помочь, — подумал я, — увезти ее отсюда, от моря, пока она совсем не потеряла рассудка!» История ее жизни представлялась мне совершенно ясной: батрачка в поместье, целый день гоняют туда-сюда, пока не вымотается; недолгое замужество было, пожалуй, единственной светлой порой в ее жизни, потом мужа взяли на войну, и он погиб, а ей пришлось покинуть родную деревню; и вот одна с ребенком она очутилась здесь, у моря, у незнакомого ревущего моря, которого никогда прежде не видела, и это бушующее море породило в ее душе смертельный страх и сломило волю; да, надо помочь ей, пока еще не поздно и она не помешалась окончательно. Ее землякам было, наверное, легче освоиться на новом месте, ведь они не были одиноки, как эта женщина; и тут я снова увидел ее опустошенные глаза и снова вдруг увидел барона. Вот он сидит в кресле с бокалом вина в руке, положив ногу на ногу, а на его поле, согнувшись, работает эта женщина; я вспомнил, как мы чокались с бароном, потом увидел себя солдатом армии, которая двинулась, чтобы покончить с сосуществованием народов, и я стиснул руками голову. Отныне судьба этой женщины интересовала меня не меньше, чем моя собственная.
На следующее утро я отправился к бургомистру. В конторе его не оказалось. Он ушел на строительство мола, сказала мне секретарша, — это, если идти по берегу, километрах в двух за обрывом. Я поблагодарил ее и отправился в путь. Ветер переменился, он дул сейчас в сторону моря, тесня от берега сопротивляющиеся волны. Клочья облаков сновали в небе, на зеленой отмели искрилась шипучая пена. Я попытался вообразить, что случилось бы, если бы ветер снова переменился и опять загрохотал прибой; я попытался взглянуть на это потухшими глазами фрау Траугот и увидел ревущее море и отверстые пасти драконов, из которых струилась ядовитая слюна. «Почему до сих пор ей никто не помог? — подумал я с возмущением. — Неужели они не видят, что эта женщина до смерти напугана, что она чахнет от страха!» Бургомистра деревни я представил себе этаким бюрократом, который равнодушно взирает на людей и не понимает ни горестей их, ни радостей.
За обрывом берег, постепенно снизившись охряно-бурыми террасами до уровня дюн, изгибался гигантской зубчатой дугой к горизонту. Внизу, на отмели, шла какая-то стройка, и я подошел ближе и увидел, что море и в самом деле «приколачивают гвоздями»: на огромных, грубо отесанных камнях, которые — плита к плите — словно шпорой вонзались в бок морю, возвышался копер, а возле него стояли несколько человек в кожаных куртках. Ритмично взлетая под толчками пара, стальная «баба» вколачивала толстую сваю в грунт. Копер пыхтел и грохотал, клубы пара развеивались на ветру, в сероватой дымке тускло поблескивали черные кожаные куртки; молот обрушивал удар за ударом на шляпку толстого коричневого «гвоздя», вбивая его сантиметр за сантиметром в морское дно. Зрелище было великолепное; полюбовавшись еще немного, я оглянулся в поисках бургомистра, но, кроме рабочих, никого не увидел.
Когда же я спросил, оказалось, что один из стоявших у копра людей в кожанке, худощавый мужчина лет пятидесяти, и есть бургомистр: обветренное морщинистое лицо, открытый взгляд, крепкое рукопожатие. Да, он действительно бургомистр, последовал ответ на мой удивленный вопрос, сюда, на стройку, он приходит помогать всякий раз, как выкроит время: дело срочное, рабочих рук не хватает, а отсиживаться в кабинете не в его характере. На речь бюрократа это не было похоже, бургомистр мне понравился, и я без обиняков сказал ему, что живу у фрау Траугот и хотел бы поговорить с ним о ее судьбе. Бургомистр вздохнул, поглядел на море и сказал, что это тяжелый случай.
— Ей надо уехать отсюда, — сказал я.
Бургомистр опять вздохнул и, расстегивая пояс куртки, сказал, что в том-то все и дело, что она не хочет.
— Чего не хочет? — спросил я недоуменно.
— Уезжать отсюда.
— Не хочет отсюда уезжать? — переспросил я, а бургомистр, ослабив пояс куртки, извлек из кармана брюк сигарету и сказал, что он уже трижды предлагал фрау Траугот перебраться в одну из деревушек в глубине района, но она каждый раз решительно отказывалась.
— Этого не может быть, — сказал я, вспомнив ее глаза.
Бургомистр пожал плечами.
— Тяжелый случай, — сказал он, закуривая. — Здесь ей не по душе, а куда-нибудь переехать она тоже не хочет.
— Значит, она надеется вернуться в родные места? — спросил я.
Бургомистр покачал головой.
— Я сам переселенец и знаю своих людей.
Фрау Траугот, добавил он, наверняка не хочет возвращаться, это он твердо знает, ведь он с ней давно знаком. Можно и ошибиться, заметил я, но бургомистр сказал, что никакой ошибки нет, фрау Траугот сама ему об этом говорила.
У меня не было оснований сомневаться в его словах: задумавшись, я глядел на колыхавшуюся траву, на бургомистра и пытался найти причину загадочного поведения этой женщины, но так и не нашел.
От мощных ударов молота громко лязгала металлическая рама копра. Я извинился перед бургомистром за то, что отвлек его от работы, но он сказал, что ему все равно пора возвращаться, и мы пошли вместе. Ветер немного утих, море было теперь светло-зеленым, с узкой фиолетовой каймой на горизонте.
Бургомистр вздохнул полной грудью.
— Хорошая погода готовится для вас, — сказал он.
Я посмотрел на море, под упругой гладью его перекатывались волны, будто мышцы под шкурой хищника. И я опять вспомнил глаза фрау Траугот.
— И все же ей надо как-то помочь, — с отчаянием в голосе упрямо сказал я.
— Мы сделали все, что в человеческих силах, — сказал бургомистр, а я спросил, неужели она настолько привязана к своему дому и клочку земли, что не хочет покидать их. Бургомистр ответил, что вряд ли причина только в этом: дом, который предлагали ей взамен, ничем не хуже ее рыбацкого домика, а земля здесь повсюду одинакова — черная, жирная, и кругом равнина.
— Может, ее кто-нибудь удерживает? — спросил я.
Бургомистр сказал, что она живет уединенно.
— Сектантка? — спросил я.
Он покачал головой.
— Но ведь какая-то причина должна быть! — воскликнул я, отчаявшись.
Бургомистр пожал плечами.
— Мы сначала допытывались, а потом бросили, — сказал он. — Она уже десять лет как живет здесь. Сколько ей ни предлагали переехать, отказывалась, — что ж, раз ей так хочется, пусть.
По небу мчались облака. Некоторое время мы шли молча.
— Вы тоже переселенец? — заговорил бургомистр.
Я кивнул и глухо ответил:
— Да.
Бургомистр посмотрел на меня, и мне показалось, будто он заглянул мне в душу.
— Здесь много переселенцев, — сказал он. — Целая колония.
Вдали чуть заметной черточкой показался пароход. Солнце пробилось сквозь облака, осветив пегое морское дно. Я спросил, как живется здесь переселенцам, и бургомистр сказал, что все они, кроме фрау Траугот, вполне обжились — у каждого крыша над головой и привычная работа. Он назвал пекаря с семьей из восьми душ, учителя Нейгебауэра, крестьян Фридмана и Зейферта, почтальона Нахтигаля и заведующую кооперативной лавкой. Разговор пошел о заботах и радостях, связанных с жизнью у моря, и, хотя имя фрау Траугот не упоминалось, мысли каждого из нас возвращались к ней. Беседуя, мы дошли до обрыва, из трещины в круче текла красноватая струйка охры, и под гладью моря, словно под шкурой зверя, перекатывались мышцы-волны.
Бургомистр остановился и показал рукой на горизонт.
— В ясную погоду там виден датский берег, — сказал он.
Я посмотрел по направлению его вытянутой руки, но увидел не датский берег; перед мысленным взором возникло грозное, бушующее море, и я видел его глазами фрау Траугот.
— Боже мой, — тихо промолвил я, — представляю, как она испугалась, когда первый раз взглянула отсюда, с обрыва.
— Кто? Фрау Траугот? — спросил бургомистр.
— А кто же еще? — воскликнул я и попытался обрисовать ему жизненный путь этой женщины, изобразить, как она впервые пришла сюда, на обрыв, к морю, которого еще никогда не видела, как ревело море и било волнами в глинистую кручу, а из стены сочилась кровянистая струйка. Я постарался как можно красочнее описать ту минуту, когда в душе фрау Траугот зародился болезненный страх, но бургомистр перебил меня и сказал, что я ошибаюсь. — Только так можно это объяснить, — сказал я убежденно.
