Фредерик Бегбедер - Романтический эгоист

суббота

Как водится, в День без Покупок все всё покупают. Всего раз в году надо просто, чисто символически, дать понять властям предержащим, что мы, потребители, представляем собой огромную силу. Кроме того, если жена просит вас пройтись с ней по магазинам, Buy Nothing Day — прекрасный предлог, чтобы ничего не потратить в субботний день.

— Что ты, дорогая, мне не жалко денег, просто сегодня я бунтую против общества потребления!

воскресенье

Почему бы, вслед за Сильвио Берлускони и Майклом Блумбергом, Арнольду Шварценеггеру не стать губернатором Калифорнии? Благодаря рекламе богачи могут сегодня купить себе власть. Какое счастье, что Бернар Тапи разорился!

вторник

Уплетаем с Гийомом Дюстаном гигантский бифштекс. Я удивляюсь:

— Ты разве не вегетарианец?

Он отвечает, глядя мне прямо в глаза:

— Нет. Я педераст, но не вегетарианец.

среда

Можно также говорить о всеобщей дискотекизации человеческого облика. В рижском “Фэшн-клубе” у всех девиц челки, все мужики — качки. Тут никто не имеет права на уродство. Меня клинит в клубах двух типов: там, где все уродки, и там, где все красотки. Я на себе испытал зеленую тоску заведений, где тусуются одни крокодилы. Но это все детский сад по сравнению с кошмаром, царящим в барах, куда ходят только секс-бомбы. У всех у них одинаково безупречные черты лица, атласная кожа, шаловливые щиколотки, лукавый пупок. О, убейте меня кто-нибудь!

четверг

Москва состоит на 99 % из бедняков и на 1 % из миллиардеров. Я провел весь уикенд с вышеозначенным 1 %. Кто бы мог подумать? Москва полностью преобразилась в 90-е годы. В России 2000-е годы будут приравнены к 20-м во Франции и 80-м в Нью-Йорке. “Новые русские” — синоним наших нуворишей — легко вычисляются по навороченным мобильникам и шестисотым “мерседесам” с тонированными стеклами. Они никогда не спят. Их жизнь — это одна бесконечная тусовка, перетекающая из ночных клубов в бары со стриптизом, из бронированных лимузинов в накокаиненные казино. Москва — один из самых дорогих городов мира (моему сердцу, во всяком случае). Мне нравятся все семь готическо-сталинских небоскребов (здешние семь чудес света), золоченые купола Благовещенского собора и Красная площадь, утопающая в снегу, — она похожа на клубничную шарлотку, покрытую глазурью. Само собой, магазин под названием “Сыр” уступил место фирменному магазину “Данон” — аэрокондиционированный кошмар[261] пришел на смену ленинскому. Но москвичи не злопамятны, они оставили статую Маркса перед Большим театром и Мавзолей Ленина на Красной площади, где я все это пишу. Помня о том, что лет двадцать тому назад за подобные заметки меня отправили бы босиком по этапу в Сибирь.

пятница

Русская гигантомания: огромные березовые леса и миллионы жертв, о которых, впрочем, никто не говорит в “First”, ночном клубе с видом на освещенный Кремль. “Метрополь” напоминает мне отель из “Сияния”[262], только Джека Николсона с топором надо заменить на блядей с поясами для подвязок.

Франсуаза: Пожалуйста, целуй, если хочешь, эту девицу в моем присутствии, только недолго!

Я: Я не целую ее, а засасываю… Я не виноват, что ей всего семнадцать лет… не волнуйся, я тебе дам потом попробовать…

В ресторане “Петрович” Эмманюэль Каррер ставит на стол бутылку водки. Я очень на него рассердился, это стоило мне страшной мигрени на следующее утро. Мы с Морисом Дантеком обжираемся красной икрой, завернутой в блины. Что удивительного в том, что автор “Детей Вавилона” чувствует себя как дома в Содоме и Гоморре! Антуан Галлимар[263] учит меня русскому языку: в ресторане, чтобы расплатиться, надо попросить “шьот”, а “шьяс”[264] значит “сию минуту”.

— Шьот шьяс! — восклицает он и платит за весь стол, за что ему большое спасибо. Оливье Рубинстейн[265] объясняет мне, что можно посмотреть Москву, следуя по маршрутам “Мастера и Маргариты” Булгакова, типа как Дублин — по “Улиссу” Джойса. Когда эти романы станут никому не нужны (а это время уже не за горами), их можно будет использовать еще некоторое время в качестве путеводителей — тоже дело. Продолжение рассказывать не буду, чтобы никого не выдать, но, поскольку мне вас жаль, я упомяну все-таки, что в Москве есть кафе “Пушкин”, “Кармабар”, “Сафари Лодж” и “Night Flight” (на Тверской улице, московских Елисейских Полях). Я нигде не видел такого количества худосочных корыстолюбиц: “Французы говорят, что я похожа на Кароль Буке, только лучше. А это кто, Кароль Буке?”.

суббота

Иду вдоль Москвы-реки, грязной и безропотной, сжимая твою руку в своей. Целуясь на морозе минус двенадцать, мы рискуем примерзнуть друг к другу навсегда. Ничего плохого в этом не вижу. Бледные освещенные фасады в пьяной ночи — каждая ее секунда запечатлелась в моей памяти навечно. “Я хотел бы жить и умереть в Париже, если б не было такой земли — Москва”, — писал Маяковский. Я наоборот. Москвичи зарабатывают в среднем 400 долларов в месяц: как им удается оплачивать GSM? Легко: они все левачат по ночам. Мы бродим по Патриаршим прудам. В начале “Мастера и Маргариты” Берлиоз, редактор толстого художественного журнала, встречает тут Дьявола, который предсказывает, что ему трамваем отрежет голову. Но нас на таком собачьем холоде ни один черт даже не окликнул. Я понимаю, почему у Булгакова действие романа происходит летом. По возвращении в отель секс становится вопросом биологического выживания.

воскресенье

Русская зима победила Наполеона и Гитлера — а нас нет! В самолете на обратном пути я читал дневник Эрве Гибера и в какой-то момент, закрыв его, сказал Дантеку:

— Чтобы книга продалась, надо умереть.

— Я как раз над этим работаю, — ответил он невозмутимо.

Зима Кто оплатит счет?

Познание мира — первый шаг на пути к его преобразованию.

понедельник

“Вот что происходит с романом: читатели не желают больше читать абсолютно выдуманные истории. Им необходима модель, подлинник. Они хотят, чтобы написанное было связано с реальными фактами”. В.С. Найпол, интервью газете “Монд”. Лауреат Нобелевской премии повторяет мои слова — пустячок, а приятно.

вторник

Забив косяк, Людо мудреет на глазах. И всякий раз, когда в разговоре с ним я затрагиваю жизненно важные темы, он начинает забивать следующий.

— Моя любимая изменяет мне с тобой.

— Сейчас еще один забью.

— Бога нет.

— Сейчас еще один забью.

— В чем смысл жизни?

— Сейчас еще один забью.

— Французы не умеют играть в футбол.

— Сейчас еще один забью.

Это фраза-решающая-все-проблемы.

четверг

Моя цель — отыскать утопию, которая не выглядела бы смешно.

пятница

“Пари-матч” (журнал) хвалит Матч ТВ[266] (филиал). Я охреневаю, видя, как демократизируется телевидение. Не проходит и дня, чтобы не создали новый канал с двадцатью программами, каждая из которых нанимает по десять обозревателей. Итого двести рабочих мест для молодых кретинов покруче меня. Как жаль, что я появился на телевидении именно тогда, когда оно перестало быть частным клубом. Мне остается только перейти на центральные каналы, которые занимают то же место на голубом экране, что Премьер-лига в футболе.

суббота

Пилот ле Хот задал в “Куполе”[267] правильный вопрос:

— Хлеб — это тело Господне, вино — это кровь Господня, а “Бурсен”[268] — это что?

воскресенье

Мечтаю стать бумерангом. Тебя кидают, а ты им — обратно, в морду.

понедельник

Франсуаза: Я такая суперская, так бы себя и трахнула.

Ни в чем себе не отказывай. А еще она говорит:

— С моей внешностью и твоей известностью у нас скоро будет аншлаг.

вторник

Приземляюсь в Барселоне в тот самый момент, когда там собираются отмечать 150-ю годовщину со дня рождения Антонио Гауди[269]. Уверен, что барселонцев так же затрахают с этой датой, как нас с Гюго. Но Гауди это заслужил в большей степени: предок Х.Р. Гигера, почтальон Шеваль[270] в каталонском варианте, сумел уговорить богатых испанцев финансировать его безумные проекты. Город кишит зданиями в форме драконов, и мне кажется, что они дышат. Это ни красиво, ни уродливо, просто забавно. А здорово, наверное, жить в сновидении сумасшедшего. Почему современные архитекторы кажутся по сравнению с этим такими унылыми? Мне надоели прямые стены, хочу жить в пряничном домике.