Золотой ребенок Тосканы - Боуэн Риз
Ближняя часть здания — образчик тюдоровского стиля — была та самая собственность, которую сэр Эдвард Лэнгли получил от короля Генриха VIII за то, что помогал тому разорять и грабить монастыри. По правде говоря, здесь когда-то тоже был монастырь, пока мой предок не разрушил его, не выгнал монахов и не построил себе на этом месте новый прекрасный дом. Мне следовало догадаться, что расплата за подобные деяния, в конечном счете, настигнет нас.
Дом был намного больше, чем могло показаться отсюда. За последующие века Лэнгли пристроили к нему два прекрасных георгианских крыла, а в большой угловой башне и оранжерее в задней части поместья чувствовалось дыхание Викторианской эпохи. Я стояла неподвижно, глазея на Лэнгли-Холл, как турист, держась руками за кованую решетку ворот, словно я впервые увидела все это и была поражена красотой. Мое родовое гнездо. Дом семьи Лэнгли последние четыреста лет. И я даже не чувствовала никакой иронии в том, что сама лично никогда не жила в поместье, а только в тесной, темной и убогой сторожке привратника.
Вывеска на стене рядом с воротами гласила: «Школа для девочек в Лэнгли-Холл». Вместо того чтобы попытаться открыть створку ворот, я прошла через маленькую дверь в стене, и ноги сами понесли меня привычной дорогой. Я свернула вверх по узкой тропинке к домику и подергала ручку входной двери. Она была заперта. Даже не знаю, кого я ожидала там найти. Мой отец жил один после того, как я поступила в университет. А после смерти мамы (это случилось, когда мне было одиннадцать лет) мы с ним жили вдвоем.
Стоя у входной двери, я замечала облупившуюся краску, грязные стекла, крошечный газон, который нуждался в срочной стрижке, заброшенные клумбы, где виднелось лишь несколько нарциссов. Нет! Все неправильно! Я должна была отринуть свою глупую гордость и приехать к отцу. А вместо этого я оставила его умирать в одиночестве.
Я колебалась, не зная, что делать дальше. Школа в Лэнгли-Холле была закрыта на пасхальные каникулы, но там должен был кто-то оставаться, поскольку именно этот адрес был указан обратным в телеграмме, сообщившей, что отца обнаружили мертвым на территории школы. Я предположила, что ее послала директриса, мисс Ханивелл. В поместье она занимала несколько комнат, которые, по словам моего отца, были лучшими покоями в старые времена.
Я отвернулась от сторожки и заставила себя пройти по дороге, чтобы встретиться лицом к лицу со своим бывшим врагом, врагом в течение тех семи унизительных лет, что я провела в этой школе. После того как моего отца вынудили продать Лэнгли-Холл и тот был превращен в школу-пансионат для девочек, бывшему хозяину было позволено остаться в качестве преподавателя рисования и занять домик привратника. А когда умерла моя мать, мне предложили стипендию, чтобы я могла посещать школу как приходящая ученица. Учтивый жест, совершенный из милости. Отец был доволен, что я наконец начала общаться с правильными девушками и получала правильное образование. А вот я сама предпочла бы поступить в местную гимназию вместе с самыми умными ребятами из деревенской школы, но если мой отец что-то решил, спорить с ним было бесполезно.
И вот мне выдали бело-зеленую форму с полосатым шейным платком, панамой на лето, широкополой велюровой шляпой на зиму и пиджаком со школьным гербом — нашим старинным семейным гербом, принадлежавшим поместью с самой постройки, — и я окунулась в жизнь, которая стала для меня несчастьем.
Школу в Лэнгли-Холл нельзя было назвать идеальным образовательным учреждением. Здесь просто собирали дочерей людей высшего сословия и тех, кто мог заплатить за привилегию считаться высшим сословием, и готовили этих девушек к тому, чтобы удачно выйти замуж. Конечно, уже были шестидесятые, и никто не афишировал это напрямую. Просто от учениц ожидалось, что они приобретут полезные навыки, которые помогут им заполучить приличную работу — в рекламном бизнесе, в издательствах, на Би-би-си, возможно, в художественных галереях или в области дизайна одежды, — пока они не встретят правильного мужа с достаточной суммой денег.
Так что с самого начала я была чем-то вроде аномалии: мой отец обладал титулом, но он был учителем в школе. Я жила в сторожке и училась в школе, получая стипендию. И, что хуже всего, я была умной и бойкой. Я задавала вопросы преподавателям и требовала сложных задач на уроках математики. Некоторые из учителей любили меня и старались давать пищу моему живому уму. А те, кто был ленивым и глупым, считали гадкой и все портящей особой. Они отправляли меня к директрисе и заставляли под строгим надзором писать сто раз: «Я не должна перебивать своих учителей» или «Я не должна задавать вопросы своим учителям».
Похожее на череп лицо мисс Ханивелл с высокими скулами и вечно насмешливым выражением живо предстало передо мной. «Значит, вы полагаете, что знаете предмет лучше, чем мисс Сноуд, Джоанна?» или «Смею ли я вам напомнить, что вы находитесь здесь только по моей доброй воле и лишь потому, что ваш отец больше не может должным образом о вас заботиться?»
Последнее было чистой правдой. Мой отец в жизни ни разу не приготовил еду и не погладил рубашку. О нас обоих всегда заботилась моя мама и делала это прекрасно. Так что моя учеба в Лэнгли-Холле включала ужин с девочками и подготовку домашних заданий с ними же, а домой я уходила только на ночь. Я была благодарна хотя бы за эту маленькую милость. Необходимость делить со своими врагами еще и спальню стала бы для меня последней каплей.
Далеко не все девочки были настроены против меня. Я дружила с тихонями, такими же любительницами учебы, как я сама. Мы много читали, обменивались книгами и обсуждали прочитанное на прогулках в парке. Но существовала целая группа задававших тон девушек, которые всегда держались стайкой и вечно выискивали кого-нибудь послабее, чтобы задирать. Мне они постоянно давали понять, что я не принадлежу к их кругу.
«Извините, за этим столом нет места», — говорили они, когда я ходила с подносом в поисках столика, чтобы пообедать.
Мои спортивные туфли однажды загадочным образом исчезли. Волчья стая ухмылялась, когда меня наказали за потерю казенной обуви. В отличие от этих девиц я не брала частных уроков тенниса, и они высмеивали мои слабые попытки попасть по мячу. Они нарочито громко обсуждали, на каких горнолыжных курортах будут кататься зимой и когда же поедут — или не поедут — на виллы во Франции. Когда мы стали постарше, эти издевки все же прекратились, может, потому, что я никогда не позволяла девочкам думать, что они меня задевают, а может, из-за того, что их все больше и больше занимали мальчики и вечеринки. Так что теперь они громко рассказывали, на каких танцевальных вечеринках побывали и какие невероятные машины были подарены их мальчикам на восемнадцатилетие, на которых те могут заехать за девочками на танцы и подбить их умчаться в ночь.
Проблема заключалась в том, что все они были частью одной и той же социальной прослойки — где все связаны между собой родством или бизнесом. Я была для них одной из немногих чужаков. И мне приходилось терпеть это до самого конца шестого класса. Но мной двигали горячее желание учиться и амбициозные планы на жизнь. Я собиралась поступить в университет, стать юристом, добиться успеха, заработать много денег и выкупить Лэнгли-Холл. Я представляла себе, как беру отца за руку и веду его по дороге.
«Теперь это снова наше, — сказала бы я. — Дом снова принадлежит тебе, войди же в него как хозяин». А мисс Ханивелл я бы заявила: «Прошу прощения, но я хочу, чтобы вы убрались отсюда после окончания этого семестра». И улыбнулась бы.
Теперь мне остается улыбаться лишь своему наивному оптимизму. Мой отец мертв. Я — последняя из рода. Наша фамилия канет в Лету, и не будет никакого смысла возвращать Лэнгли-Холлу его былую славу.
Я глубоко вздохнула, поднялась по широкой лестнице к входной двери и нажала на кнопку звонка.
Глава 3
ДЖОАННА
Апрель 1973 года
