Сергей Дигол - Вечный комендант
Откладываю в сторону ручку и с гордостью любуюсь изобретательностью самого совершенного из женских умов, одну из ячеек которого я, похоже, до сих пор имею честь занимать. За что мне полагается, как я уже упоминал, солидная награда. А именно - шесть скучных на вид цифр: 45-13-05.
Номер Олиного телефона.
***
- Что ты, мать твою, творишь?! - ору я в трубку и, подняв глаза, вижу переминающегося, словно перед закрытой изнутри кабиной туалета, продавца стиральных машин Диму Варзарского.
- Как тебе вообще взбрело такое в голову?! - кричу я, а Дима косится назад - в торговый зал, где явно требуется мое присутствие.
Только возвращаться на рабочее место я не спешу. Уже минут десять как я топчусь в подсобке и кричу, рычу, ору и горланю в телефонную трубку - иногда такой способ помогает вернуть женщину в русло осмысленной деятельности.
Только, похоже, случай не тот. Во-первых, Оля совершенно спокойна и ее ответы звучат как минимум весомее моего крика. А во-вторых, и это, похоже, главное, она на все сто уверена, что поступает разумно.
- Чем, ну каким местом надо было думать, чтобы звонить мне на работу? - бешусь я, но уже не так яростно - не потому, что злюсь меньше, просто голова к концу рабочего дня и без того раскалывается, а от собственного крика, как оказалось, вдвойне.
- На минутку, - шепчет Дима, но я толкаю его с такой силой, что он вылетает в зал, где, встряхнувшись как свалившийся с дерева кот, уныло плетется к испуганным покупателям - отстреливаться от тупых вопросов о телевизорах, в которых он ну ни бельмеса не смыслит.
Я же, теперь, когда ни один придурок не отвлекает, с ненавистью чеканю в трубку:
- Зачем ты это сделала?
Возможно, я псих, но, ей-богу, несправедливо лишать меня права на истерику. Две недели я, как последний идиот, разыгрывал из себя Джеймса Бонда, меняя, словно пароли и явки, таксофоны - а их в Кишиневе осталось не так уж много и мне приходилось колесить по всему городу, чтобы запутать - я не сомневался, что он попытается напасть на след - ревнивца в костюме от Бриони.
Мобильным не пользовался - что я идиот, что ли? Ментам проще простого отследить звонок, и, сколько карточки не меняй, все равно сцапают: полиция, как объяснил Серега - наш спец по телефонам, отслеживает аппарат, а не симку. Не будешь же, в самом деле выбрасывать телефон после каждого разговора? Такое лишь Олиному мужу по карману, так ведь и расходы на услуги полиции для него не вопрос, так что какие проблемы, братан?
Оля? А что Оля? Конечно, я думал о ней! Я, черт возьми, последние две недели только о ней и мог думать! И о том, что ее телефон могут прослушивать, тоже: стал бы я иначе каталогизировать кишиневские таксофоны. Только почему-то я был уверен, что если нас засекут, из переделки с меньшими потерями выйдет лишь один, и этим одним буду точно не я. Слишком уж непохожей выглядела Оля во время нашего рандеву в магазине на склонную к суициду особу, мечтающую свести счеты с жизнью столь оригинальным способом - быть заколотой рогами собственного супруга. К тому же и жизнь моя, будем откровенны, не стоит и десятка ее мелированных волос.
Так, или примерно так - никогда не помню дословно, что говорю в гневе - я и отвечаю Оле. И в ответ на ее последний вопрос: "мы можем, наконец, договориться о встрече?", не задумываясь говорю: "нет" и с размаха вымещаю трубкой остаток злости на и без того оглохшем телефонном аппарате.
Из магазина я вышел через час, а мог и позже, не потереби меня за сторож: "че спишь, иди домой". За окном темень, на часах - пол-восьмого, все, оказывается уже полчаса как разбежались, и только я, как капитан застрявшего на мели судна, сижу на палубе, за которую сойдет и тумбочка под телефоном и пялюсь на остывающий рядом аппарат. Подаю слабую руку сторожу, который нетерпеливо закрывает за мной дверь - дежурство идет, а бутылку, с которой он связывал планы на ночь, до обидного долго тоскует в его вонючем рюкзаке.
На улице я съеживаюсь и быстро перебегаю через дорогу, но на углу, где обычно сажусь в маршрутку, не задерживаюсь: транспорт ходит и до полуночи, да и дети дома не плачут. Собственно, и детей-то никаких нет, а домом я называю комнатку в хрущевке, которую снимаю у Федотовны - выжившей из ума старушки, принимающей меня за внука, чему я совсем не противлюсь. Неожиданное родство дарит мне сплошные преимущества: борщ каждый день и пирожки по выходным, но главное - никакой квартирной платы, за исключением двухсот леев, которые совестливый "внук" ежемесячно отстегивает растроганной "бабушке" в качестве материальной помощи.
Прохожу еще метров тридцать и присаживаюсь за столиком в кафе "Спартак" - невесть как выплывшей в море пиццерий и коктейль-баров совковой тошниловки. Отсюда мне отлично виден освещаемый фонарем "Максимум", я же, спрятавшись за высоченными кленами, вымахавшими между забегаловкой и тротуаром, сижу за своим столиком будто в засаде и, пока мне несут пиво, с ужасом понимаю, насколько я уязвим - на собственном, представьте себе, рабочем месте. Чего стоит вот так: ба-бах - прямо из-за погруженного во мрак столика, и нет тебя, голодранец без постоянной прописки, охотник до чужих богатеньких жен.
Залпом выпиваю первый бокал и, прищурившись, читаю надписи на огромных рекламных изображениях, целиком закрывающих окна магазина, отчего в зале даже в летний полдень мы вовсю тратим электричество: без ламп у нас темно как в погребе.
"До 40", читаю я и, хотя плакат уверяет, что это - процент сезонной скидки, меня не проведешь - я точно знаю, что сообщение адресовано мне. На пенсию у нас теперь, кажется, выходят в шестьдесят пять, но мне - да-да, реклама не врет - ввиду наклевывающейся амурной авантюры теперь и сорокалетний юбилей, похоже, не светит.
Перевожу потяжелевший взгляд на второй плакат и вижу три нуля: за ставку по кредиту, за первый взнос и за залог. Все это, зазывает реклама - возможность приобретения техники в беспроцентный кредит. И, разумеется, только в сети "Максимум".
Конечно же, все не так, вы правильно делаете, не доверяя рекламным заклинаниям. Денег - ноль, секса - ноль и вообще, парень, ты - ноль без палочки, расшифровываю невеселое письмо самому себе я и заказываю еще пива.
- Освежиться, - слышу из-за спины, оборачиваюсь и никого не вижу.
- Освежиться, - повторяет голос и, присмотревшись, я различаю в темноте чей-то силует, - пивком бы освежиться.
Все ясно - передо мной бомж-алкоголик, карауливший где-то в кустах все время, пока я пью. Теперь, когда пиво вот-вот польется у меня изо рта, он тут как тут - шакал, крадущийся к остаткам добычи насытившегося волка.
Спотыкаясь, я добираюсь до остановки, где, в ожидании маршрутки бужу засыпающих горожан внезапным приступом пьяного хохота.
Нет, ну что за бред! Прослушивают телефон, ага, щщас! Конспиратор хренов, тоже мне, таксофонный террорист выискался! Рассказать кому - не поверят, а если и поверят - в лучшем случае засмеют.
С благодарностью оглянувшись на "Спартак" - все-таки алкоголь отлично смывает паутину с мозгов - я чувствую, что улыбаюсь и, покачиваясь, ничего не соображаю, кроме одной, единственной во всем организме трезвой мысли: Никто. Ничего. Не узнает.
Меня ослепляет свет фар и, прищурившись, я успеваю разглядеть сто десятую маршрутку, к моему счастью, еле плетущуюся. Увы, проголосовать у меня не получается и, боюсь, опьянение тут ни при чем.
Кто-то, черт возьми, заламывает мне руки и что-то звонко щелкает за спиной. Похоже, я закован в наручники и, кажется, за нарушение общественного порядка. Была бы здесь пьяная разборка, ментов, или, как их, карабинеров, разглядеть которых мне никак не удается, не то что калачом - бочкой вина не заманишь. А так, все верно: я неуверенно перебираю ногами, время от времени хихикая - в общем, налицо все признаки правонарушения.
О-о-о!
С каких это пор менты разъезжают на Ауди А4, объем двигателя два с половиной, турбонаддув, разгон до ста километров за восемь секунд, стоимость - от двадцати семи тысяч евро? Меня кидают на обитое рыжей кожей заднее сиденье, нацепив на глаза повязку из какой-то теплой, но колючей ткани.
- Допрыгался, баклан? - слышу я и понимаю, что вопрос адресован мне, хотя в машине я успел разглядеть трех типов, из которых двое жмут меня с боков, а один - голос, видимо, принадлежит ему - сидит за рулем.
Я моментально трезвею.
- Да че с ним базарить? - раздается другой голос, справа от меня, и мне становится холодно, в чем нет ни капли вины прохладной октябрьской ночи.
Допрыгался, мать вашу, лучше не скажешь. Дальнейший сценарий известен, уж простите за банальность, но что может быть достоверней банальности?
Итак, представьте лесопосадку за городом и субботний студенческий шашлык на полянке. Скованные утренним ознобом деревья медленно просыпаются, разбуженные звонкими голосами и дымком от костра, нежно окутывающим красные и желтые листья, которые из последних сил цепляются за породившие их ветви. Царственное спокойствие природы кажется таким же вечным, как снующим на поляне людям - их собственная жизнь, как вдруг - что, что там такое? - величественное спокойствие разбивается о крик отошедшей по малой нужде девушки. Рыдая, она несется к людям, ее трясет, девушка прикрывает рот рукой, не может вымолвить и слова, а из глаз льются соленые водопады. Вмиг помрачневшие парни хватают что попадется - отсыревшие в осенней листве палки, покрытые мхом камни, даже привезенные с собой бутылки и шампура и направляются туда, где так и не успела присесть их подружка. Через минуту они останавливаются, столбенея, как новые знакомые Горгоны. Ну что, что там?, визжат остальные девчонки, трясущие за плечи все еще мычащую подружку, но немая сцена затягивается - еще бы, как тут не потерять дар речи!
