Канта Ибрагимов - Сказка Востока
— Ну, познакомься, — видимо, расслабившись, Иван Силантьевич забывал о своих проблемах, голос задорный, веселый, — тебе повезло, — обращался он ко мне, взмахивая рукой, — лучший специалист в мире по тимуроведению, кстати, мой ярый оппонент, но в жизни мы друзья — Олег Кузьмич!
Калмыков стал выкладывать из пакетов продукты:
— Вы не поверите, — смотрю, килька жареная, ну прямо как в добрые советские времена. Правда, цена — о-го-го, — все говорил он. — Я бы уже давно вернулся, да вот у Кузьмича в отделе день рождения, затащили, подзадержался, прошу прощения.
Стол был накрыт. Не только килька, но и тосты были просоветские, многословные, да все не о том, а я хотел, чтобы вновь говорили о Тимуре. Но у них начался, наверняка уже не впервой, диспут о роли компартии на современном этапе.
Меня эти политические хитросплетения, может быть, и заинтересовали бы в иные времена, да не теперь, когда сознание занесло в средневековье. От их речей мне стало скучно, и, видимо, выпитое сказалось, да и не спал я прошлую ночь, вот и стал носом поклевывать, едва скрывая зевоту. И тут неожиданно Иван Силантьевич по столу кулаком грохнул и чуть ли не криком:
— А я утверждаю, что пока труп Ленина земле не предадим, не будет у нас в стране порядка.
— Да что за суеверие?! К чему эти шаманские заклинания? — дружелюбно улыбаясь, развел руками Олег Кузьмич.
— Это не суеверие, — вознес Калмыков указующий перст, — а жизнь. И я более того скажу — эту башку Тамерлана тоже надо восвояси вернуть иль того лучше — прямо в окно, в Москву-реку, а там и Волга, и пусть плывет к своим пустыням, к хазарам и аланам.
Мою сонливость как рукой сняло, а Олег Кузьмич уже по-свойски толкнул меня в бок, говоря:
— О-о! Смотри, куда его занесло. Да при Тимуре уже не было хазар. И аланы — выдумка, миф.
— Что значит «выдумка»? — повысил голос Калмыков. — Вот перед тобой потомок хазар и алан, — указал он на меня.
— Ну ладно, ладно, — пошел на попятную Олег Кузьмич. — Давай лучше выпьем, — стал он разливать водку.
Теперь выпили без тоста, так же молча закусили. И вновь обращаясь ко мне, Олег Кузьмич, посмеиваясь, сказал:
— Понимаешь, сейчас в науке парадоксальная ситуация: историю интерпретируют, как хотят, в том числе и в первую очередь наши академики. И вот для борьбы с этим злом, с этой лженаукой, создали высокую комиссию во главе с уважаемым моим другом, — он указал на Калмыкова. — И что ты думаешь? Сам впал в другую крайность — сомнамбулизм.
— А это что такое? — удивился я.
— Ясновидящий, предсказатель снов, — с явной иронией. — Иван Силантьевич утверждает, что вот здесь, именно на этом месте у Москвы-реки стал лагерем Тимур, ожидая сдачи столицы. И однажды ему приснился сон, что отсекут ему голову и поставят в Москве на всеобщее обозрение, как сам Тамерлан любил делать.
— А что? — недовольно встал из-за стола Калмыков. — Тебе, как главному тимуроведу, известно, что Тамерлан видел вещие сны и им всегда следовал. Об этом все знают, и это описано в его так называемой автобиографии.
— А что, он и вправду видел вещие сны? — встрял я со своим.
— Да выдумки все, — махнул рукой Олег Кузьмич, — как сейчас говорят, самореклама. Под пророка Мухаммеда подстраивался, якобы наместник Всевышнего. А сам грабил лишь мусульманские страны, мол, за чистоту веры боролся. Только на христианскую Грузию напал, а вот на Византию, совсем ослабевшую, но богатую, не пошел.
— А на православную Русь он разве не пошел? — перебил его Иван Силантьевич.
— Ну, во-первых, Русь, хоть и православная, была частью Золотой Орды. А во-вторых, как гласит летопись, Божья благодать за нас вступилась.
— О-о! — вскрикнул Калмыков. — Это говорит ученый — коммунист-атеист.
Они опять заговорили о политике, да я свой язык не сдержал:
— А что, и вправду голова Тимура здесь? — С этого все и началось.
— Ты не веришь? — как бы насупился Калмыков.
— А что, надо продемонстрировать гостю, — предложил Олег Кузьмич.
— Уже поздно, — посмотрел на часы Иван Силантьевич, — Мария Ивановна, небось, ушла.
— Да это даже к лучшему, никто мешать не будет, — решил Олег Кузьмич.
— А ключи, сигнализация?
— Ой, будто мы всего не знаем, — не унывает Олег Кузьмич. — Велика важность — башка злодея. Был бы из золота, нам не достался бы.
— А выпить больше нет? — это я уже разгулялся в преддверии встречи с Тамерланом.
Пока я томился в коридоре возле двери «Музей», они оба исчезли в каком-то кабинете, появились со связкой ключей. Зажгли свет. В нос ударил затхлый, спертый, тяжелый воздух, напоминающий могильную жуть. Помещение оказалось небольшим. Мое внимание привлекли многие экспонаты, и я было уже прошел мимо.
— Иди сюда, — возвратил меня Иван Силантьевич, — вот он. Опять в Москве.
Оказывается, голова Тамерлана постоянно хранится в Кунсткамере в Санкт-Петербурге, но временно перевезена в Москву на музей-выставку в честь юбилея Российской академии наук.
Я ожидал увидеть нечто необычайное, может, великое, даже страшное. А передо мной обыкновенный бюст, правда, под стеклом, как Ленин в Мавзолее, и так, ничего особенного: старый степной человек, которых я немало встречал при поездке в Среднюю Азию. Только вот, наверное, Герасимов[3] старался сделать его злым, волевым, жестоким, но мне показалось, получилось наоборот: немного обижен, виновен, растроган, даже просит прощенья, губы поджаты. И если бы не великолепный, действительно ископаемый, бесценный шлем на голове — заурядный, рыжеватый дехканин.
По существу, работа безукоризненна: как живой, словно в музее восковых фигур. Но тут-то подлинный череп, который так покрыт мишурой, что вот-вот заговорит. И неужели этот тиран, этот повелитель мира, или, как он сам себя называл, «полярная звезда» и Властелин, сейчас отдаст приказ или закричит в ярости?! Нет! Выражение его глаз так скорбно, что, наоборот, кажется, он хочет что-то попросить, вымолить.
— О-о! Вы уже здесь, — с шумом появился Олег Кузьмич, весь запыхавшийся и довольный. — Все ушли, я все принес! — в авоськах водка, пиво, уже початая бутылка вина и всякая нехитрая снедь.
— Ой-ой! Только не здесь, только не сюда! — взмолился Иван Силантьевич. — Ведь это музей! Кто узнает — конец!
— Да ладно тебе! — удаль появилась в движениях Олега Кузьмича. — Давненько я мечтал вот так с Тимуром посидеть, — он по-хозяйски, попросив меня помочь, положил на пол какой-то замысловатый экспонат и бесцеремонно, скрипя стертым паркетом, пододвинул стол прямо к Тамерлану, по ходу мне говоря: — Ты знаешь, он запретил вино и всякое спиртное, но сам устраивал такие попойки, во время которых напивался вдрызг до потери памяти.
— Да и умер он от перепоя, — встрял в наш разговор и Иван Силантьевич, стал помогать стол накрывать.
Ветер завыл с новой силой, аж засвистел. Все уставились в окно.
— Ну и погодка разошлась, — вымолвил тихо Иван Силантьевич.
— Да-а, — поддержал Олег Кузьмич, и, как сейчас принято говорить у молодежи, он высказался в тему: — вот в такую непогоду во время похода на Китай, — ткнул пальцем в сторону бюста, — он попал в пургу, застрял в Отраре, и его историографы говорят: заболел воспалением легких. А на самом деле Тимур в Отраре устроил грандиозный пир с оргиями, как он любил, и от этой попойки скончался.
— Пьянству — бой! — то ли шутя, то ли серьезно постановил Калмыков. — И вообще смешивать спиртное — опасно.
— Ну, здесь холодновато, — это уже моя провокация.
— Да-да, надо по чуть-чуть, — стал разливать Олег Кузьмич.
— Нам надо работать, — не совсем твердо заявил Калмыков, — ведь завтра девятнадцатое, — один день до сдачи сборника в печать.
— Да ладно, никому твой сборник не нужен, а кому нужен, еще подождет, — как и бутылка, бразды правления в руках Олега Кузьмича. — Ну, еще по одной, так сказать, за здоровье. Ой, — вдруг он покосился в сторону Калмыкова: — Ты что сказал — девятнадцатое? Вот это мистика! Как раз девятнадцатого января 1405 года Тимур скончался.
— Ровно шестьсот лет, — прошептал Калмыков.
— У-у-у! — завыл ветер за окном.
— Вот судьба, — несколько ниже тон Олега Кузьмича. — Как он выставлял отрубленные головы напоказ, так и его башку в конце концов выставили. А душа, небось, мечется, покоя ищет.
— Что это ты о душе, загробной жизни и судьбе заговорил? — еле заметная гнусавость появилась в голосе Ивана Силантьевича. — Ты ведь наш несгибаемый атеист.
— А как не говорить, — задумчив стал Олег Кузьмич, — ведь сказано, будет проклятие, если его откопают. Вот, в июне 1941 года его достали, и сразу — война.
— Брось ты, — небрежен Калмыков, — Вторая мировая война уже два года до этого шла и была неизбежна.
— Между прочим, — перебивая, сказал Олег Кузьмич, — я знал человека, кто выкапывал Тимура в мавзолее Гур-Эмира. Говорят, когда раскрыли эбеновый гроб, то пошел такой дурманящий запах, что целые сутки помещение проветривали, а рыжая борода Тимура совсем рассыпалась.
